– Это просто спорт, Радов! – Крикнула я, победно задирая подбородок. – Вали с площадки, слабак! Вали!

Обернулась, чтобы посмотреть на Филю, ведь я только что отомстила за него, но обнаружила, что они с Ниной уже уходили в сторону берега вдвоём.

Блин…

Посмотрела на Макса.

Он тоже следил за удаляющимися с площадки молодыми людьми. Похоже, перехватил мой взгляд.

А когда снова посмотрел на меня, в его глазах плескалось разочарование.

– Ну, что, продолжаем? – Крикнул мне Свят.

– Да… – Ответила я неуверенно.

Радов покачал головой и пошёл прочь.

Почему-то победа не радовала. Она имела какой-то неприятный горький привкус. И даже хуже: я совсем не ощущала удовлетворения, мной овладело гадкое, липкое чувство, будто я только что опять облажалась.

47

Макс



Вечер выдался чудесный.

Мы пожарили мясо, вытащили обеденный стол на веранду, наделали кучу салатов, закусок, порезали детям арбуз. За ужином собрались все присутствующие. Было очень шумно и весело. Вовкин отец шутил, а Наташин развлекал нас байками и нелепыми историями из собственной жизни.

Когда солнце уже опустилось к горизонту, а вода стала переливаться алым, розовым и голубым, я вышел из-за стола и сфотографировал закат. Смотрелось это так, будто солнечные лучи подожгли море – необыкновенно красиво, и мне захотелось оставить эту картинку в своей памяти.

Желая поскорее погрузить ноги в прохладный, влажный песок, я взял собаку и отправился к берегу.

– Ты куда? – Позвала меня Алиса.

Похоже, девушка так хорошо здесь освоилась, что собиралась остаться и ночевать. Я надеялся, что не со мной.

– Сейчас приду. – Бросил я, не желая давать ей новых напрасных надежд.

Мне не хотелось, чтобы она увязалась за мной. Ещё одна совместная прогулка могла вылиться в новый «от ворот поворот» и, как следствие, новую истерику. А я теперь предпочитал держаться от неё подальше.

– Ладно! – Она недовольно поджала губы.

– Куда пойдём? – Спросил я у пса.

Тот поднял на меня свою забавную мордочку, гавкнул, а затем неуклюже припустил вдоль берега.

Крохотные, тонкие лапки Пупсика проваливались в рыхлый песок, и потому бежать ему было неудобно, но приятель быстро сообразил, что ближе к воде передвигаться будет намного удобнее, и заторопился туда.

Я обернулся через плечо и с печалью взглянул на дом.

Город отдыхал от жары, постепенно погружаясь в сумерки и синюю, безграничную тишину. Ветер мягко играл языками костра, возле которого расселись Нина с её новыми друзьями. Он окутывал прохладой родителей, которые кутались в кофты и пиджаки, болтая на веранде, и игриво трепал волосы Наташи, которая стояла на балконе между Вовой и Гришей, о чём-то рассказывая, смеясь и активно жестикулируя.

И мне впервые было плевать на их странные отношения и на тайны, которые они, возможно, друг от друга скрывали. Было плевать на багровый небосклон, на дыхание ветра, на лёгкую прохладу и на таинственный шёпот волн.

Я шёл, глядя, как тонут в песке мои ступни, и понимал, что точно так же тону в бездне боли и обид, которыми мы с Кариной щедро осыпали друг друга всё последнее время.

– Где она, вообще? Ты её видел? – Спросил я у пса.

Тот деловито глянул на меня и засеменил дальше. Днём здесь выгуливали какую-то мелкую лохматую дворняжку, и Пупсик, кажется, теперь отчаянно искал её следы. Ему было не до моей Карины.

– Без неё стало совсем пусто. – Тихо сказал я.

Моя Рапунцель ушла куда-то сразу после ужина, и одиночество стало ещё более очевидным.

«А ведь, оказывается, я хреновый друг». Пришёл сюда только из-за неё, а не из-за грядущей свадьбы Вовки. Вообще, всё из-за нее: все мои плохие поступки и хорошие, все мои улыбки и слёзы, все надежды и чаяния, успехи и неудачи. Все закаты, рассветы, приливы, наводнения, ураганы – абсолютно всё из-за неё.

Она словно вращала всю мою планету вокруг себя.

Заставляла солнце всходить и падать за горизонт одним взмахом своих бесконечно длинных, пушистых ресниц. Одной улыбкой сдвигала горы. Одной слезинкой вызывала затяжные ливни и одним равнодушным взглядом обрушивала многодневную засуху на этот мир. На мой мир.

Мир, который был пуст без неё.

– Давай-ка, домой. – Позвал я пса. Тот успел уже вываляться в грязи, искупаться, высохнуть, снова искупаться, а теперь он нёс в зубах какую-то кривую палку с видом золотоискателя, наконец, обнаружившего клад. – Мы и так уже далеко ушли, теперь обратно пилить целый час. Пошли!

Не знаю, как так вышло, но я, видимо, задумался и всё шёл-шёл-шёл. Пришлось брать на руки кроху Пупсика и тащить его домой на себе – даже не представляю, какое испытание для такого малыша с такими маленькими лапками пройти такое расстояние!

Когда мы вернулись, ребята всё ещё сидели у костра. Я и так не стал бы подходить – мы не были приятелями, но сейчас я видел, как Нина улыбалась, прижимаясь своим плечом к плечу Филиппа, пока тот что-то рассказывал ей об устройстве своей камеры, и потому не хотел разрушать этой идиллии.

Просто махнул им рукой, отпустил Пупсика и направился в дом. А пёс, бросив на меня благодарный (как мне показалось) взгляд, рванул к хозяйке – очевидно, чтобы похвастаться своей добычей.

– Близнецы спят в гостиной! Будь тише. – Шепнула мне на ухо Вовкина мама, когда я проходил через веранду.

– Хорошо. – Кивнул я.

Вовкин отец пел под гитару, женщины ему подпевали, а стол ломился от еды и напитков. Но я всё же решил не оставаться с ними.

Мне хотелось побыть одному. Не желая случайно нарваться на Алису, и потому не включая свет, я тихонько прошёл через гостиную, посреди которой на диване прямо в одежде, с рогаткой в руках и с теннисными ракетками на груди спали близнецы – видимо, прямо так и вырубились.

Я взял бутылку с ледяным напитком в холодильнике и тихонько юркнул в коридор, ведущий к нашим с Кариной комнатам.

Остановился у двери её комнаты. Свет в ней не горел. Прислушался – было тихо. Хотел постучать, но побоялся разбудить. Опустил руку, вздохнул и пошёл к себе.

Вошёл, сел на кровать, открыл бутылку и сделал несколько глотков.

Глупо как-то всё. Такой вечер пропал.

Взял наушники, вставил их в уши, подключил к телефону. Содрал покрывало с кровати, схватил подушку, вынес их на балкон, расстелил на полу, устроился и уставился на вот-вот только проклюнувшиеся на небе звёзды.

– Красиво. – Усмехнулся самому себе.

Вроде всегда жил здесь, но не замечал таких простых и красивых вещей, как небо, море, закат, воздух.

А теперь всё это словно имело какое-то другое, новое значение.

Солёный запах вечернего моря сгущался и становился почти осязаемым, звуки затихали, словно безмолвно грязли во тьме, а небо опускалось на тебя так низко, что до него почти можно было дотронуться – стоило только протянуть руку.

В моих наушниках заиграла мелодия, и я закрыл глаза.

Огоньки звёзд, отпечатавшиеся на веках, всё ещё горели внутри меня и тихо пульсировали в такт музыке. Я сделал ещё глоток, поставил бутылку и вытянулся, почти побеждённый сном. Как не потерять теперь это чудесное ощущение? Ощущение того, что Она – где-то рядом. Буквально тут, за стенкой. Ведь Карина уедет, а оно останется со мной навсегда.

Неужели, я отпущу эту девушку снова? Неужели, смогу?

– Эй. – Раздался её голос сквозь шум моря и переливы мелодии.

Я даже не шелохнулся. Мало ли, что привидится в воспалённом воображении потерявшего голову идиота.

Музыка продолжала плавно качать меня на своих волнах.

– Ты что, уснул? – Уже громче над ухом.

Я и не думал открывать глаз. Её голос – тоже музыка. Пусть играет.

Она проворчала что-то. Кажется, ругательство. Неужели, не привиделось?

Я открыл глаза, но её уже не было. Кажется, хлопнула балконная дверь.

Ушла?

Я потянул носом густой солёный воздух с привкусом дыма от костра. В нём ощущались и лёгкие нотки её духов.

«Она была здесь. Точно была».

Я сдёрнул один наушник и прислушался. Тихо. Ничего, кроме шелеста волн.

Но только смежил веки, как вновь послышались её шаги.

– Вроде взрослый человек, а всё туда же. – Брюзжала она. – И что на кровати-то не лежится. Простыть ведь можно…

Ароматы мёда и апельсинов уже щекотали мой нос.

Я чувствовал, как она склонилась надо мной, как пряди её волос нежно коснулись моего лица. Ощутил, как она потянула наушники, сдёрнула их с меня и отбросила в сторону. Что-то тёплое и мягкое накрыло моё тело.

Что это?

О, это она принесла для меня одеяло. Укрыла, поправила.

– Надеюсь, ночью пойдёт дождь. – Пробубнила она себе под нос, подтыкая одеяло. – И ты промокнешь, Гадов.

И тут я рискнул приоткрыть веки.

Карина была прекрасна. Сине-сиреневые сумерки осели на её коже, впитались перламутром в волосы, в одежду, и сделали её чёрные глаза ещё темнее, но вместе с тем и прозрачнее. Смотреть в них было так же восхитительно, как смотреть в саму вечность.

От завораживающего зрелища у меня перехватило дух.

– А-а… – застыла девушка, склонившись над моим лицом. – Так ты не спишь?

Я всё ещё тонул в её глазах, точно в тёмной воде. У меня не было сил пошевелиться, поэтому я лишь улыбнулся.

– Тогда я забираю своё одеяло обратно! – Устало сказала она и потянула ткань.

Карина хотела подняться, но я ей не дал. Не успела она даже пискнуть, как я хищно притянул её к себе.

– А ну убр… – Её слова утонули в страсти нашего поцелуя.

Я чувствовал, как громко колотилось её сердце, и это буквально срывало мне башню. Очень скоро легкие касания губ и языков превратились в жадные укусы, а мягкие прикосновения в требовательные нажатия и даже в щипки.

Я видел, как глаза девушки потемнели от голода, меня и самого уже трясло от желания – как в лихорадке.

Через секунду мои руки уже были везде: в её волосах, на лице, на спине, на бёдрах. На пол полетели наши футболки, шорты, но битва ещё продолжалась, и никто не собирался уступать.