— Ярославу грозит срок, и это сломает всю его жизнь. А он очень умный и талантливый, папа. Он недавно победил в олимпиаде от "IGM". Они готовы оплатить ему учебу, а потом взять к себе на работу. У него есть будущее, понимаешь? Но он может лишиться всего и сядет за преступление, которого не совершал. Ты мне веришь, папа? Веришь, что я говорю правду? — я старалась держаться спокойно, но дрожащее тело выдавало мое волнение.

— Допустим, — задумчиво отозвался отец. — Но при чем тут ты, дорогая?

— В смысле? — сглотнула я.

— Мне помнится, что несколько недель назад мама запретила тебе общаться с этим парнем, и я полностью поддержал ее решение. Но, выходит, что ты плевать хотела на наши запреты, так? — его тон сделался суровым.

Мой желудок сделал сальто, и я растерянно захлопала ресницами.

— Папа, я…

— Алиса, раз ты такая самостоятельная, то давай пообщаемся, как взрослые. Я не имею ничего против твоего Калашникова как человека. Вероятно, он действительно неплохой парень, и из него может что-то выйти. Я не отрицаю такой возможности, — буравя меня взглядом карих глаз, говорил отец. — Но сейчас я предлагаю поговорить о другом. Я хочу рассказать тебе, почему я добился успеха. Почему я имею то, что имею.

Отец положил локти на стол и слегка прищурился.

— Я не самый умный и не самый талантливый человек на свете. Я признаю это. Но у меня есть одна отличительная черта, благодаря которой я вырвался вперед. Я умею работать с рисками. Я безошибочно определяю, насколько рискованным будет тот или иной проект, и стоит ли мне вкладывать в него деньги. Ты понимаешь, Алиса?

Папа сделала паузу и вопросительно посмотрел на меня. Я неуверенно кивнула, хотя на самом деле не совсем улавливала связь между его словами и моей проблемой.

— Говоря языком бизнеса, Калашников — слишком рискованный проект. Я не знаю, что у него в голове сейчас. Не знаю, как он поведет себя завтра. Я не понимаю той среды, в которой он вырос, и поэтому не хочу с ним связываться. Именно по этой причине я против твоих с ним отношений. Сегодня он любит тебя, а завтра сделает несчастной. Он не рос в семье, не видел мужской модели поведения, не знает, КАК должен вести себя настоящий мужчина. Он будет выстраивать свою жизнь, идя на ощупь, как слепой котенок. И, возможно, у него получится все сделать правильно. А, возможно, что и нет. Пятьдесят на пятьдесят, как говорится. А пятьдесят процентов — это слишком высокий риск, — тон отца был деловым и холодным.

— Но, папа, Яр — это не бизнес-проект! Ты говоришь о цифрах, но при чем здесь они, когда у меня к нему чувства? Чувства не поддаются измерению…

— Алиса, я просто пояснил тебе свою логику, — сухо отозвался отец.

— Я умру, если Ярослава несправедливо осудят. Я просто не смогу жить с этим! — голос сорвался и на глазах навернулись слезы.

— Мне жаль, дорогая. Я тоже был молод и тоже любил. Но…

— Папа, помоги ему, помоги, пожалуйста! — перебила я отца.

— С чего ты взяла, что я могу ему помочь? — он нахмурился.

— Поговори с отцом Артема! Я знаю, ты можешь повлиять на него, если захочешь! Ты все можешь, папа! От тебя зависит жизнь человека, которого я люблю! — меня буквально трясло от рыданий. — Я сделаю все, что угодно, только помоги ему. Я прошу тебя, умоляю! Хочешь я встану перед тобой на колени?! Я сделаю это! Я ради него на все готова!

Не дожидаясь его ответа, я рухнула на колени, продолжая реветь и до боли в ладонях сжимать кулаки. "Помоги ему, помоги!" — повторяла я, как заведенная.

— Прекрати! — отец вскочил с кресла и резким движением поднял меня обратно на ноги.

Он заглянул в мое лицо и немного смягчился.

— Сядь, дорогая, — папа подвел меня к темно-коричневому кожаному дивану, усадил на него и сам опустился рядом. — Успокойся, хорошо? Если ты хочешь вести конструктивные переговоры, то должна научиться владеть своими эмоциями.

— Да, хорошо, — тихо отозвалась я.

— Алиса, вот, что я могу тебе предложить. Как я говорил ранее, дать тебе добро на отношения с ним не могу. Но я действительно могу помочь парню избежать тюрьмы, — отец поднял на меня глаза. — Давай договоримся так. С Калашникова снимут все обвинения. Он спокойно сдаст экзамены и уедет в Москву, как и планировал. У него все будет хорошо. Но при одном условии: без тебя. Ты дашь мне слово, ты поклянешься, что разорвешь ваши отношения. После твоих экзаменов, мы всей семьей отдохнем в Италии, а потом ты поедешь учиться в Англию.

— Чегооо? — я отвесила челюсть. — Какую еще Англию, папа? Мы никогда об этом не говорили!

— Ну а теперь говорим. А что? Английский у тебя превосходный, я беседовал с твоим репетитором. Она сказала, ты потянешь.

— Но я не хочу уезжать! Я хочу учиться в России! Планировала поступать в Москву на журналистику или филологию…

— Дочь, — папа был хладнокровен. — Я не намерен торговаться. Я озвучил свое предложение. Ты вправе его принять и вправе отказаться. Решай.

Я молчала. Бегала глазами по кабинету и отчаянно пыталась придумать другой выход. Но его не было.

Независимо от того, какой бы вариант я не выбрала, будущее с Калашниковым мне не светило. Либо он лишится свободы на долгие годы, либо я уеду из России. Третьего не дано.

Глава 22


Ярослав


Ты моя… И не моя…

Разве так бывает?

Понимаю, что люблю,

Но уже теряю.


Обращаюсь к небесам:

"Помоги мне, Боже!

Как вернуть ее себе?

Знаю, ты все можешь!"


Я проторчал в обезьяннике почти два дня и за это время успел смириться с тем, что все пошло прахом. Не видать мне ни Алисы, задувающей вместе со мной свечи на День рождения, ни Москвы, ни работы в "IGM", ни всего того, о чем я мечтал последние полгода.

Мне не повезло, что этот тупой мажор запомнил мое лицо. Наверное, надо было скрыться за банданой или чем-нибудь в этом роде. Но, честно говоря, я хотел, чтобы он меня видел, чтобы понимал, ЗА ЧТО я бью его смазливой рожей об асфальт.

Я выцепил этого ублюдка после клуба, когда он шел к своей тачке, намереваясь сесть за руль. Думаю, он был бухой или накуренный, потому что его координация была нарушена, и он почти не сопротивлялся.

Скулил, как раненная псина, пытаясь прикрыть лицо от моих ударов, и выглядел до омерзения жалким. Но мысль о том, что гаденыш обидел мою Алису, заставляла дубасить его с тройной силой. Когда он вырубился, я взбесился еще больше.

— Какого хрена?! Вставай, падла! — орал я, разочарованно сотрясая его размякшее тело.

Мне хотелось видеть его мучения, наблюдать за страхом и отчаянием на его лице, а он взял и отключился! Я пару раз пнул мерзавца, лежащего на земле, и уже хотел сматываться, однако мой взгляд остановился на его шикарной белой тачке.

Я огляделся и увидел какой-то корявый кусок трубы, валявшийся неподалеку. Я приблизился, поднял его с земли и осмотрел. "То, что нужно!" — удовлетворенно подумал я.

Затем я с нажимом провел острым краем своей находки по кузову машины, оставляя глубокую царапину на ней. Я испытывал какое-то злорадное упоение, когда портил дорогую тачку этого урода. Исполосовав автомобиль по периметру, я удовлетворенно оценил урон, который нанес. В завершение своей мести я с размаху ударил по боковому зеркалу трубой и снес его.

Машина взорвалась противным протяжным воем, сработала сигнализация. Решив, что на этом, пожалуй, все, я решил сделать ноги, однако слегка замешкался. Друганы мерзавца, валявшегося на земле, почуяли неладное, подлетели к тачке и заметили меня.

Завязалась небольшая потасовка, ничего серьезного. Парни были пьяные и двигались как сонные мухи. Я пару раз двинул кому-то в челюсть и свалил. И все было бы неплохо, если б один из этих придурков не съездил мне в глаз кулаком.

Это вышло случайно и я почти не почувствовал боли, однако очень боялся, что будет фингал. Ведь, увидев его, Алиса могла что-то заподозрить. К сожалению, на утро я понял, что мои опасения оправдались. "Фонарь" был здоровый, сине-лиловый и смотрелся довольно жутко.

Из-за этого мне пришлось наврать Алисе про грипп и отсиживаться у себя до тех пор, пока "финик" под глазом не прошел.

Но, к несчастью, скрыть от Алисы факт моей стычки с ее бывшим так и не удалось. Негодяй накатал на меня "заяву".

Впоследствии я понял, что мне шьют дело о грабеже, разбое и прочей подобной фигне. В тот момент я осознал, что влип. Охреневший мажор не просто хотел проучить меня, он решил сломать мне жизнь. У него были связи и бабки. У меня — ничего.

Я даже не сомневался в том, что у него получится осуществить свое гнилое намерение. У меня просто не было шансов: ни денег на адвоката, не семьи. Из изолятора временного содержания, меня переведут в СИЗО, осудят и отправят на зону. И все будут говорить: "Ну а чего тут удивляться? Он же детдомовец! Они все будущие уголовники".

Тогда впервые в жизни мне захотелось сдохнуть. Меня захлестнула какая-то тупая детская обида на этот сраную жестокую жизнь. Я матерился и сбивал кулаки о бетонную стену, терзаясь от собственного бессилия.

Я так хотел жить по-другому. Так хотел доказать Алисе, что я ее достоин. Хотел, чтобы этот гребанный мир засунул наконец свое мнение обо мне в жопу и заткнулся! Я мечтал добиться успеха и проорать всем сволочам в лицо: "Я жив! Здоров! Богат и счастлив! Не алкоголик, не торчок, не зэк! Выкусите, твари!" Но, кажется, моим мечтам так никогда и не суждено будет сбыться.

Когда менты уводили меня из школы, единственное, что я запомнил — это ее глаза. Янтарные глаза моей девочки. В них были любовь и тревога. И тогда мне стало страшно: "А вдруг я больше ее не увижу?"