Джилли Ганьон - #люблютебя

– Привет, Эмма, – осторожно проговорил я.

Она, похоже, не сердилась. Вообще. На самом деле Эмма выглядела… как Эмма. Она была самой собой – девушкой с блеском в глазах, будто таящих какой-то секрет; девушкой, которую видишь на другом конце комнаты и сразу хочешь с ней познакомиться. Я попытался унять ту часть меня, которая больше всего на свете хотела сейчас схватить Эмму в охапку и завалить на капот моей машины. «Уймись, кретин. Вы с ней больше даже не вместе».

– Надеялась, что успею тебя перехватить, но не была уверена, вдруг ты остался после уроков или раньше уехал, если тебе на работу сегодня… – Она улыбнулась слегка растерянно, будто мое присутствие ее смущало.

Черт побери, Эмма осознает вообще, насколько соблазнительно сейчас выглядит? Я ее и в лучшие-то наши дни толком не понимал, а теперь она и вовсе как китайская грамота. Что ей нужно? Хочет у меня что-то узнать? Или ей так же неловко, как и мне? Словно мы никогда не встречались, никогда не ходили на свидания, никогда не… серьезно, тупица, хватит уже.

– Нет, как видишь. – Мне едва удалось это выговорить, не сорвавшись на фальцет, словно прыщавый тринадцатилетний пацан. Щеки запылали. Можно подумать, Эмма догадается, о чем ты тут размечтался. Соберись, Бонэм. – У меня всю неделю не будет смен.

Вообще-то Джим прислал эсэмэску, что, может, мне и вовсе выходить на работу не нужно, пока все это не утрясется. Если утрясется.

– Круто. – Эмма уставилась себе под ноги и принялась ковырять носком землю. – Я рада, что застала тебя.

– Почему?

Она улыбнулась.

– Ясно же, хотела поговорить с тобой. О прошлой ночи.

– A-а. Об этом… – Я запнулся, подбирая слова. Как объяснить, какие нереальные чувства я испытывал в тот момент, особенно когда она выкрутила громкость на полную, и тело мое превратилось в комок нервов? А вдруг это прозвучит так, словно я оправдываюсь или…

– Я хотела попросить прощения.

– Чего? Почему?

Эмма закатила глаза и чуть отклонилась.

– На самом деле я на тебя не сердилась, просто сама толком не понимала, видимо. То есть не понимала, что это все действительно странно выглядит.

– Да нет, я не об этом. Я имел в виду, почему ты просишь прощения? Это же я вел себя как придурок, не ты.

Она признательно посмотрела на меня.

– Что ж, тогда мы оба можем попросить прощения. Или оба будем придурками.

– Идет.

Я ломал голову, что могло так сильно изменить ее мнение с большой перемены. Я уже почти открыл рот, чтобы спросить, но меня обуяло такое дикое счастье, что это вообще происходит здесь и сейчас, что не хотелось опять все портить.

– В общем, если ты сегодня вечером ничем не занят, то оборону у нас сегодня дома держим только мы с Нейтаном. Сюрприз! – Эмма подмигнула.

– Я бы с радостью, но мама хочет, чтобы я сегодня был дома. Она звонила на писате… э-э… на пятом уроке. – Рейчел пока лучше не упоминать вообще никак, чтобы не чувствовать себя сапером на минном поле. К тому же я не хотел, чтобы Эмма знала о нашем с ней разговоре после урока, – он остался незаконченным. – Она немножко напугана. И ее можно понять. Да и я тоже

Эмма рассмеялась.

– Здорово. Тогда хоть звякни мне вечером, что ли.

– Конечно.

Я понятия не имел, что делать дальше, не знал даже, какие у нас теперь отношения, но Эмма просто положила мне руки на плечи и, поднявшись на цыпочки, мягко чмокнула меня в угол рта. А когда я потянулся к ней, она отстранилась, улыбнулась и умчалась к своей машине. Я никогда не пойму девушек.

– Мне кажется, ты приняла неверное решение.

С того места, где я сидела – за шатким обшарпанным антикварным письменным столом, который мама купила мне в четвертом классе, – Моника потянулась к коробке с кексиками, которую сама же поставила на такую же шаткую тумбочку на тонких веретенообразных ножках. Кексики – это ее «прости» за нахальство во время обеда. Извинения – не самая сильная черта Моники. Вообще-то я даже не вспомню, чтобы хоть раз слышала от нее обычное «прости меня» без всяких следующих за ним «но». Однако умения вовремя сделать что-нибудь эдакое, типа притащить коробку с вкуснющими кексиками, у нее не отнимешь.

Ее длинные изящные пальцы медленно кружили над коробкой, будто пытаясь наколдовать что-то в глубинах блестящего белого картона. А потом, бросившись, как змея на добычу, вытащили на свет божий ярко-красный кексик с шапкой глазури толщиной в половину бейсбольного мяча, не меньше.

– Ну допустим. Тогда слушаю все твои за и против. Почему я не должна удалять свой аккаунт во «Флите»?

Я валялась на кровати, забросив ноги к изголовью, чтобы легче было доставать кексики. Очень, вот прямо очень хотелось съесть один. А может, даже три, учитывая, что Моника купила их в «Сластене», шикарной и дорогущей кулинарии на первом этаже здания в самом типа историческом центре нашего города. Только мне никак не удавалось выкинуть из головы комментарии во «Флите», что я «жирная».

– Ладно. Значит, больше за – аккаунт останется, больше против – удаляй, если хочешь. – Моника переместила кексик на стол, чтобы освободить пальцы и загибать их, перечисляя аргументы. – Первое за: заявка на курсы начинающих писателей. Я по-прежнему считаю, что мы могли бы воспользоваться ситуацией, чтобы туда попасть. А этого нам обеим хочется больше всего.

– Против: у меня сейчас, может, всего-то около сотни подписчиков. Не могу представить, что нужно натворить, чтобы твой прекрасный план стал реальностью.

– Все, что тебе нужно сделать, – написать об этом статью. Может, даже о том, какие злые все эти люди, а? Феминистские сайты ее у тебя с руками оторвут.

Я скептически уставилась на подругу, пока она раздраженно не закатила глаза и не вздохнула.

– Ну ладно, второе за: ты сможешь увидеть, что дальше будет твориться и с фоткой, и с Кайлом, и вообще, к чему все это приведет.

– Против: к чему все это приведет, я тебе могу сказать и так. От Кайла будет млеть еще больше народу, а меня совсем смешают с грязью. И мой шкафчик. И мою машину.

Моника поджала губы. Я восприняла это как знак, что мой отпор оказался достойным.

– Ну да, ты права, это бесит. Но мы же не людей в школе тут обсуждаем, а твой аккаунт. Так или иначе, о тебе все равно уже все знают. – Я закатила глаза, но Мо меня проигнорировала. – Ладно, вот тебе еще одно за: ты серьезно на него запала, а Кайл, между прочим, на тебя подписался и ответил на твой личный флит, если помнишь. «Флит» – это пока что самая явная связь, которая была между вами.

– Против: у меня никогда даже шанса не было. А теперь он вообще считает меня жалкой влюбленной дурочкой. И это еще в лучшем случае.

Моника скривила губы и задумалась.

– За: если ты удалишь свои аккаунты в соцсетях, то и сама перестанешь для всех существовать.

– Ну уж вот это точно против: если я все удалю, народ в конце концов забудет о моем существовании.

– А зачем давать им такую возможность? – Моника наклонилась ко мне и беспокойно наморщила лоб. – Послушай, Рейчел. Я знаю, тебя жутко достал весь этот отстой. Бесит, что Джесси и другие так гнусно прошлись по твоим фоткам. Но люди вообще мерзкие существа, согласна?

– Ну да.

– Вот. Но это все уже почти прекратилось.

Тут Моника была права, по крайней мере в том, что творилось в пнете. За последние пару часов мне пришло едва ли два десятка уведомлений, в основном рефлиты и лайки тех, кто приперся к шапочному разбору.

– Да. Но, Мо, они были омерзительными. Я не стала тебе рассказывать о самых ужасных, ты даже не представляешь, насколько там все отвратно.

– Я не представляю? – подруга села. – Знаю, тебе, может, и легко об этом забыть, но вообще-то, напомню тебе, я чернокожая и одна из пяти в нашей школе. – Она удивленно-осуждающе вздернула брови. – Ну, пусть не чернокожая, а метиска, но для троллей нет никакой разницы. Поверь, я точно знаю, какими подонками бывают некоторые люди.

Я невольно отдернула голову. Моника права, об этом легко забыть. Мне даже не приходило в голову, что подруге приходилось сталкиваться с чем-то подобным. Никто из тех, кого я знала, не относился к ней как-то иначе, чем к другим людям. Но вооб-ще-то мне стоило, наверное, догадаться…

– Прости, Мо, я ничего такого не хотела…

– Знаю, что не хотела. Просто… – Она крепко зажмурилась и помотала головой. – Слушай, не давай им докапываться до тебя. Вот и все. Люди бывают мерзкими, но не позволять же им влиять на тебя и твою жизнь? Это было бы просто… – Моника запрокинула голову, словно разговаривая с потолком. – Не дай им победить, Рейчел, хорошо?

– Хорошо, – пробормотала я.

Я повернулась на кровати, чтобы заглянуть в коробку с кексиками. Там оставалось три штучки с двойной сливочной помадкой. Если бы я еще злилась на Монику, когда она написала, что стоит у меня под дверью, этой вкуснятины у меня сейчас бы точно не было. Я ухватила ближайший кекс, потом опять перевернулась на живот, не переставая уничтожать смесь шоколада и липкой густой глазури.

– Ну ладно, – вновь согласилась я с подругой. – Значит, я не стану удалять аккаунты, пытаться провалиться сквозь землю и вырезать себе большую красную букву Ж, чтобы выходить на улицу, повесив ее на грудь.

– Тогда уж букву С надо было вырезать, – на автомате брякнула Моника. Да, подруге можно было довериться не только в школьных делах, но и тогда, когда она пыталась восстановить нашу дружбу с помощью кексиков и моральной поддержки.

– Знаю, но я не стерва, а жалкая тварь.

– Рейчел, сколько еще раз мне…

– Ладно, ладно, поняла. – Я примирительно подняла руку с кексиком, чтобы остановить Монику. – Просто подумала, что если бы у меня был какой-то позорный знак, то наверняка что-то типа этого. И даже если бы это касалось меня как фотографа, неужели было бы легче? Жиробасина. Жалкая курица. Жуткий фотограф. Ну и так далее. В любом случае я не стала бы его носить, конечно.