Сплюнув на потрескавшийся асфальт, Кей надел шлем, выжал сцепление – и с ревом умчался из чертова переулка. Надо Бонни просрать десятку – да на здоровье.

Чернявая официантка, курившая у заднего входа в клуб, отшатнулась с дороги. Встретившийся в коридоре толстяк-менеджер начал что-то говорить, но заткнулся на полуслове. А Кей, бросив мотоциклетный шлем на пол номера, а ключи на кровать, развернулся и вылетел прочь, словно за ним черти гнались. Спортзала в гребаном клубе нет, чучела начальника – тоже, зато на заднем дворе есть перекладина. Немного простой и здоровой физической нагрузки крайне положительно влияет на нервную систему! На желание убивать – тоже.

Связно думать Кей смог, только когда дрожащие руки соскользнули с мокрой от пота перекладины. Глянув на ладони, он отстраненно подумал: не только от пота. Надо было остановиться раньше, свежесодранные мозоли завтра будут болеть. И черт с ними. Где чертов сицилийский придурок, интересно? Вернулся? Вряд ли его закопали на том заводике, кому он на хер нужен, да и свидетель есть… Где он, мать его через колено!

– Hej, chlape! (Эй, парень, – чешск.) – послышалось от задней двери клуба.

Вроде менеджер. Кому это он, вроде дворик пустой.

– Mluvím s někým, kretén? Ty, britský čenich! (Я с кем разговариваю, придурок? Ты, рыло британское! – чешск.)

Кей удивленно обернулся. Рыло британское – это он, что ли? Судя по презрительно выпяченным губам толстяка, имели в виду именно его. М-да. Как вам жизнь люмпена, лорд Говард-младший, не надоела?

– Вы что-то хотели? – спокойно спросил он.

Хотел. Из смеси чешского, ломаного английского и брызганья слюной Кей понял только одно: Бонни не вернулся.

– Pět minut! Пять минут, работать! Вы прочь, kurva! Fuck! – менеджер ткнул пальцем в Кея. – Kurva нет, ты работать! Ty, britský čenich!

Ага. Бонни нет – работать Кею, или их выгонят на улицу. Все просто и понятно. Прелестно, просто прелестно! Что, лорд Говард-младший, вы никогда не танцевали стриптиз на задворках Восточной Европы? Самое время научиться. Или заканчивать уже этот цирк. Надоело.

– Да иди ты, – так же спокойно ответил Кей, стягивая промокшую насквозь футболку. – Тебе надо, ты и работай, kurva.

Толстяк побагровел, сжал кулаки, но вместо того, чтобы шагнуть к Кею – отступил. Прошипел что-то на тему «вон отсюда» и что-то матерное.

Не обращая внимания на шипение, Кей утерся майкой и швырнул ее в менеджера, проходя мимо. Все. Хватит изображать люмпен-пролетариат. Достало. Забрать байк, деньги, Бонни – и валить отсюда. Снять комнату в нормальной гостинице, купить уже заводик и заняться делом. Никаких больше стриптизов и приватных танцев. Хватит!

Он почти дошел до той жалкой комнатушки, которая здесь называлась номером, как в другом конце коридора показался Бонни. Довольный, как будто ему миллион денег дали, и с блестящим взглядом.

– Все зашибись, Британия! Я договорился, начнем на той неделе, – начал он издали. – Грег отличный парень, я ж говорил!..

Сделав пару шагов навстречу, Кей поймал сицилийского придурка за плечи, встряхнул:

– Ты что курил? – и тут же, принюхавшись, выругался. Травой от придурка не пахло, зато крылья носа характерно порозовели.

– У меня есть кое-что получше, – расплылся тот в радостной ухмылке и полез обниматься. – Отличный порошок, Британия, для этой деревни просто отличный порошок!

– Твою мать. Кусок идиота… – оторвав Бонни от себя, Кей запихнул его в номер и запер дверь. Вот только не хватало, чтобы толстый гандон услышал и сдал их в полицию.

– Сейчас… – сицилийский придурок радовался невесть чему и любил весь мир, но больше всего – Кея, и жаждал срочно с ним поделиться. Радостью и порошком. Мать его.

Словно не замечая злости Кея, Бонни вытащил из кармана джинсовой куртки пакетик, оглядел номер – и остановился взглядом на гладкой столешнице. Самое то место, чтобы насыпать дорожку.

Черт. Кто-то тут – придурок, и не факт, что сицилийский. Кто в Польше косячок принес? И курил их Бонни не в одиночку. Вот то-то же, высокоморальный лорд. Раньше надо было думать – что последует за косячками, и понравится ли вам эта дрянь.

– Не стоит, – Кей положил ему руку на плечо.

– Да ладно тебе, от щепотки кокса никто еще не помер, – Бонни был непрошибаемо счастлив. – Тебе не идет морда кирпичом, Британия. Улыбнись, жизнь прекрасна.

– Охереть, как прекрасна. Ты что, на все бабки взял дури?

– Ну, ты меня совсем за идиота не держи, Британия.  Всего на штуку, остальное – за студию. И чего ты взъелся на Грега…

– С того, что дилеров я предпочитаю видеть дохлыми. На худой конец, за решеткой.

Бонни фыркнул, но пакет с порошком спрятал.

– Зануда. Пошли вниз, жрать охота.

На мгновение Кей усомнился – может, не стоит изображать для Бонни папочку? Каждый имеет право сходить с ума так, как ему нравится. И гробиться в свое удовольствие. И если некоему лорду гробиться неохота, никто ж не заставляет. Надо просто оставить человека в покое, а не делать счастливым на свой вкус. Сам не так давно сбежал от «правильного» счастья, вот и нечего теперь.

Только увести Бонни отсюда. У толстяка на них обоих теперь зуб, с него станется сдать их в участок.

– Бери рюкзак, Сицилия, здесь нам больше не рады, – велел Кей, распахивая шкаф и сдергивая со штанги одинокий серый костюм.

Бонни удивленно обернулся.

– С чего бы?

– Во-первых, один упертый баран пропустил свой номер, – он разложил костюм на кровати и принялся его аккуратно скатывать. Так меньше помнется. – Во-вторых, другой упертый баран отказался танцевать стриптиз за первого и наступил на хвост менеджеру. В-третьих, у первого барана в кармане порошка на три года за решеткой, а местная полиция неровно дышит к американцам. – Скатанный костюм отправился в рюкзак, следом за ним смена белья и две грязные рубашки. – Я думаю, уже достаточно причин. – Увенчали композицию туфли, завернутые в бесплатную рекламную газету.

– Ну и зря, у тебя бы отлично получилось! – Бонни выразительно оглядел Кея с ног до головы и ухмыльнулся. – Дамочки были бы в восторге.

– Так ты идешь или остаешься ждать копов? – Кей закинул рюкзак на плечо.

Ничего не ответив, Бонни вытащил из шкафа свой рюкзак, покидал в него джинсы, майку и прочую мелочевку, и пошел к двери. Не оглядываясь. Гордая, мать ее, Сицилия.

Глава 18. Пару слов о настоящей мужской дружбе

Они разминулись с копами на выезде из переулка. Кей молча пожелал толстопузому стукачу сдохнуть, а себе – больше не влипать ни в какие дела с дурью. Каким надо было быть идиотом, чтобы своими руками покупать траву! Все, хватит. Безделье плохо влияет на мозги, а из лордов не получаются нормальные люмпены. Пора завязывать.

На этот раз он сам выбрал обычный, в меру чистенький, абсолютно скучный мотель в паре километров от города. Снял номер, оплатив двое суток вперед. И даже не оглянулся, идет ли за ним Бонни. Взбрыкнет и свалит – да на здоровье.

Не свалил. Молча последовал за Кеем до номера, кинул рюкзак в угол, ушел в душ. Так же молча съел свою половину пиццы и завалился на кровать. На свою половину кровати. На Кея даже не глянул.

А у Кея, пока он заказывал пиццу, ходил в душ и, лежа в кровати, бездумно листал новостные страницы в нетбуке, перед глазами мелькали сине-зеленые неоновые пятна воспоминаний. Свежих, всего-то полтора месяца прошло. Всего полтора или целых полтора? Клуб Ласло, ночной разговор двух ненаследных принцев, внезапное – и сумасшедше теплое, согревающее до самого сердца, – доверие.

У лорда Ирвина Роберта Говарда никогда не было друзей. Даже с Кирстен все было совсем иначе. Официально. На полунамеках. И он даже не был уверен до конца, что Кирстен правильно поняла, чем вызван его отказ от свадьбы. Они никогда не говорили так, как с Бонни. Не были настолько близки.

Глупо. Сблизиться с бешеным ублюдком, поверить в него – и не понять, что его единственное стремление это никакой не мюзикл, а саморазрушение. Бегство.

Безумно жаль, что их пути расходятся. Там, где дурь – никогда не будет ни Кея, ни лорда Говарда. Так что тянуть кота за яйца нет смысла. Бонни хватило бы оставшихся тридцати штук на постановку, но что бы он сейчас себе или Кею ни врал, он спустит их на дурь. И сдохнет. С другом или без, у наркош финал один.

Что ж. Он сам выбрал. Не Кею за него решать – бесполезное это дело. Можно сколько угодно объяснять, увещевать, помогать, лечить, но если где-то в мозгу сидит «чужой», он рано или поздно включится. Зависимость – она не в крови, нет. Она гораздо глубже.

Кей так и уснул с включенным нетбуком. И ему снилось, что ноут исчез, а его кто-то укрыл одеялом и обнял, прижавшись всем телом. Кто-то очень нужный, очень близкий. Кто-то, кто должен быть рядом – всегда, что бы ни случилось. И во сне он совсем не удивился, когда его поцеловали в губы, погладили по животу, взяли в ладонь поднявшийся член. Он сам потянулся к горячему, жилистому и такому родному телу – ласкать, прижать к себе… но сицилийский ублюдок выскользнул – вниз, губами и ладонями, всем телом, и взял его в рот. Кей застонал, вцепившись пальцами в спутанные волосы, насаживая на себя – и то ли под закрытыми веками, то ли перед открытыми глазами, мелькали сине-зеленые неоновые пятна, и мерещился хрипловатый, глубокий голос с итальянским акцентом. Он кончил почти сразу, так было сладко, так правильно и необходимо: именно эти руки, этот рот, эти плечи под ладонями… Именно это жесткое, гладкое тело, скользящее по нему и содрогающееся в оргазме – ему на живот, прижавшись так, что лезвие ножа не просунуть между, выдыхающее ему в плечо что-то невнятное, заканчивающееся на «Кей».

А потом Бонни поднял голову, и Кей целую секунду смотрел в темные, до краев полные тоски и нежности глаза. Одна капля тоски и нежности перелилась через край и блестела на длинных ресницах. Кею почему-то захотелось дотронуться до нее, стереть, и он даже поднял руку, потянулся – но Бонни уткнулся ему в плечо, спрятался, так что рука скользнула по волосам и запуталась в них.