Татьяна Богатырева - Любой каприз за вашу душу. Нью-Йорк

Одному.

Но чертов Бонни не захотел торчать на одном месте, и работы в мастерской для него не было, и… бросать его одного было нельзя. И не хотелось.

Внезапно оказалось, что любимое, вожделенное одиночество и полная свобода не так прекрасны, как то же самое – но с кем-то рядом. С кем-то, кто ничего от тебя не требует, не ждет, и готов встать с тобой спина к спине просто так, а не потому, что у тебя миллион денег в кармане.

А этот кто-то взял и оказался… нет, назвать Бонни шлюхой язык не повернулся. Даже мысленно. Даже сейчас, глядя на его обещающую улыбку в адрес какой-то вульгарной мадам, не поворачивался.

Можно, нужно было уйти и не иметь больше дела с… с хастлером. Прямо сейчас уйти. В кармане лежали пятьдесят евро – гонорар за стрип-шоу от владельца клуба, и Кей точно знал: если он уйдет – Бонни только пожмет плечами, даже не пожелает ему подавиться полтинником, и через мгновение забудет о случайном попутчике.

Или не забудет.

Пожалуй, сам Кей не забудет.

Он снова кинул взгляд на подиум с шестом, и прилип. Не к торчащему напоказ члену итальяшки, а к его лицу. Дерзкий вызов на грани отчаяния, тщательно запрятанная тоска (по этому делу Кей был большим спецом – столько раз прятал свою в самый, самый дальний закоулок) и натянутая струной, откровенная беззащитность. Словно он не танцует стриптиз в тысячный раз, не видя в этом ничего, кроме заработка, а в самом деле разделся донага перед толпой.

Офигеть.

Ему, заслуженно прозванному Никелем Бессердечным, хочется укрыть стриптизера теплым пледом, взять на руки и отогнать от него любопытную толпу.

Три раза офигеть! Немудрено, что у Бонни под ногами вся наличность, которая была у всех существ женского пола в радиусе поражения. Талант, редкий талант! Если сдать его в Голливуд, можно заработать до черта бабла.

Тем временем итальяшка (нет, не хастлер – артист, мать его, офигенный артист!) опустился на одно колено, собрал купюры и криво улыбнулся сразу всем, сгрудившимся у подиума и прилипшим к своим стульям.

– Grazie, – прозвучало в восторженной тишине.

Ему даже дали уйти, не порвав на лоскутки. А вот за брошенные на подиуме трусы уже подрались, с визгами и руганью. Не так чтобы всерьез, без выдранных волос и выцарапанных глаз, но эффект! Какого черта Бонни не в Голливуде и не зашибает миллионные гонорары?

Кей потряс головой. О чем он думает, Боже правый? Какое ему дело до Голливуда, гонораров, до дури итальянского укурка, в конце концов! Никакого. И нет, он не будет звонить продюсерам и прикидывать, в какой роли итальяшка будет смотреться лучше всего, и… Все. Все! Он завязал с бизнесом. А особенно – с меценатством, мать его. Никогда больше никакой благотворительности, нанюхался этой вони по самое не могу.

– Пятьсот, если ваш друг выступит у нас завтра, – раздалось над ухом. Неплохой английский для румына, машинально отметил Кей, оборачиваясь. – И четыре тысячи, если останетесь на неделю, – продолжил хозяин клуба, прилизанный брюнет в белом пиджаке.

– Я за него не решаю, – покачал головой Кей.

– Не надо ля-ля, – румын подмигнул и щелкнул пальцами, давая знак бармену. – Вы на мели, парни, и твой приятель явно опытная штучка. Треть с приватных танцев мне, и черта с два вы найдете лучшие условия.

Кею стоило большого труда усидеть на месте и не врезать по лоснящейся морде. Его, лорда, мать вашу, Говарда, только что назвали сутенером! Да, он договорился с мордой о стрип-номере, но, вашу мать, это не значит!..

Тем более это не значит, что он и Бонни – приятели, в смысле, именно в этом смысле приятели, разве он вообще похож на голубого?!

Так. Спокойно. Здесь нет лорда Говарда. И Бонни, кстати, тоже, как и той дамочки, что не стала драться за трусы, а целенаправленно удалилась в сторону служебного входа. Приватный танец, значит. Не вся наличность была у итальяшки под ногами. Или дамочка заплатит картой? Куда она ему засунет эту карту, мать вашу!..

Черт бы побрал эту румынскую деревню и пустой карман!

– Семь тысяч, двадцать процентов и комната для нас, – ответил тоном Никеля Бессердечного. – В случае если мой друг согласится тут задержаться.

Румын хмыкнул и пустил по стойке стакан с виски. Неплохой виски, такой временами употреблял камердинер отца.

Тьфу ты. Опять. В задницу снобизм! Отличный виски, нищему байкеру такой не по карману. Так что берем и пьем, пока угощают.

– Пять штук, двадцать пять процентов, и я не спрашиваю ваших документов, – хмыкнул румын и, выпив, знаком велел бармену повторить.

– По рукам. Кей.

– Ласло, – кивнул хозяин клуба, и они выпили еще.

Бонни подсел к стойке через полчаса, спросил у бармена виски «такого же, как у него», и, отпив медленный глоток, обернулся.

– Надеюсь, здесь есть горячая вода.

Гордая независимая Сицилия.

– Есть. Даже ужин в номер. – Кей допил последний глоток из своего стакана. В голове слегка шумело, в животе было тепло, и в целом хорошо и лениво. Даже забегаловка уже не казалась совсем клоповником. – Останемся тут на недельку. Ласло дает пять штук.

– Офигеть какие гонорары, – хмыкнул Бонни.

– Да уж, – согласился Кей и глянул на итальяшку внимательнее.

Голливуд? Нет, пожалуй, нет. Но что-то определенно знакомое в нем есть. И это никак не связано ни с Голливудом, ни с байками, ни с Восточной Европой.

Сицилия.

Хм. А ведь точно. Если коротко подстричь, побрить, одеть в деловой костюм… Да. Определенно похож! Вечер перестает быть томным, однако!

– Есть охота. – Передернув плечами, Бонни вылил в себя остаток виски, спрыгнул с табурета и отправился к той же служебной двери, больше похожей на люк голливудской подлодки. Кей сам с собой поспорил: фунт на то, что не оглянется, независимая, мать ее, Сицилия! И проспорил. Бонни оглянулся ровно через три шага, устало ухмыльнулся и позвал: – Идешь, Британия?

Нормальный ужин. Первый нормальный ужин за две с лишним недели в Восточной Европе. Нелегко живется вольным кочевникам. Нормальный горячий душ – и вовсе счастье. Плевать, что шампунь дешевый и бритва одноразовая! Плевать, что вместо душевой кабинки – отгороженный целлофановой занавеской угол. Почувствовать себя чистым – это очень, очень большое счастье. Раньше бы не оценил, а теперь… Боже правый, как меняется взгляд на жизнь, когда слезаешь с облаков!

Выйдя из душа, Кей плюхнулся на нормальную, чистую постель. Одну на двоих, скрипучую, в комнатушке чуть больше гроба – но это уже такие мелочи! Сеновал тоже был один на двоих, ничего, не передрались.

– Ваша отбивная, ледяной принц, – хмыкнул с набитым ртом Бонни и сунул ему в руки тарелку. – Королевская роскошь!

Подмигнув Кею, он смотался в душ, дожевывая на ходу, а Кей всерьез взялся за свинину. Божественно вкусную свинину! С картошечкой фри и кетчупом! И кто сказал, что это есть невозможно? Снобы, глупые снобы, ничего вы не понимаете. Пища богов эта картошечка фри и жесткая, как натуральный лесной кабан, отбивная! А главное, большая. Ее хватит, чтобы в желудке перестало урчать, а если не хватит – можно будет взять еще. Наверняка повар в этом, прости Господи, клубе – однорукий слепой имбецил, и едят его стряпню либо с большого перепоя, либо с еще большей голодухи. Но для двух здоровых парней после целого дня на свежем воздухе и трех ворованных яблок на двоих-то? Роскошь!

Из душа Бонни вышел довольный, мокрый и чисто выбритый. Вот так, с зализанными назад волосами и без недельной щетины, он еще больше походил на своего… отца? Дядю? Вряд ли дальнее родство, уж слишком похож. Может быть, расскажет сам. Или не расскажет. Не одному Кею не хочется вспоминать настоящее имя.

Упав рядом на кровать, Бонни потянулся, заложил руки за голову. И, мечтательно глядя в потолок, усмехнулся.

– Не думал, что ты останешься.

Кей вместо ответа фыркнул, слизнул с тарелки остаток соуса (чертовски вкусно!) и, отставив ее на пол за неимением столика, растянулся на своей половине.

– У тебя была такая морда… – Бонни снова усмехнулся. – Как у полиции нравов.

– Если тебе надоела моя морда, не вопрос. – Не то чтобы Кей всерьез считал, что итальяшке охота остаться одному, но лучше сразу это прояснить.

– Не. Ты прикольный. Косячок взял?

Кей на мгновение замешкался с ответом: потерял логическую связь.

– Ты не говорил, что надо.

– И хер с ним, забей. Ты это… короче, неважно.

На несколько минут повисло молчание. Неправильное молчание. Кей не спал, Бонни тоже, и просто так валяться было как-то… а, черт, зачем врать себе? Любопытно было до жути! Пожалуй, ни разу в жизни не было настолько любопытно. Да и таких острых ощущений, как в последние сутки, Кею доставалось только за штурвалом самолета. Есть смысл продолжить.

– Кастельеро, – тихо сказал он и снова замолк.

Бонни рядом едва заметно вздрогнул и напрягся, но ничего не ответил.

– Мне по херу, кем ты ему приходишься и почему бежишь, – покатил второй шар.

Рядом раздался тихий горький смех. Почти лай. А через минуту Бонни поднялся, уронив полотенце на пол, порылся в карманах куртки, вытащил что-то и щелкнул зажигалкой. В воздухе тут же поплыл сладковато-травянистый дымок.

– Не перестаешь удивлять, Британия. – Сев на постель, Бонни протянул ему раскуренный косячок. Кей взял, затянулся разок, вернул. Полотенце так и осталось на полу, нагота Бонни совершенно не смущала. – Сам-то… Ладно. Бенито Кастельеро. Официально Джузеппе мой дядя, но ему давно нет до меня дела. И слава богу.

Он снова затянулся, а Кей смотрел на его профиль – и почти видел своего делового партнера. Не самую приятную личность на свете, но и не самую дрянную. По крайней мере, работорговлей и тяжелой наркотой Кастельеро не занимался. По крайней мере, открыто.

Но вот так… сын дона Кастельеро – танцует стриптиз и трахается за деньги? Интересно, что бы написал об этом Марио Пьюзо.