Мне хотелось сказать, что гонку Джеральд продул нечестно, он шел первым, а я выскочила прямо на дорогу. И промолчала. Что, Дженни сама не знает? Знает и плюет. А значит, нечего мне лезть в чужой монастырь со своим уставом. Так что я просто улыбнулась и отсалютовала бокалом с остатком второго «Лонг-Айленда», предоставив Люси вести ее партию. Лучше посмотрю еще на Джерри, когда еще увидишь такое!

Минут через пять я поняла, что хочу работать с Джерри, несмотря на его отвратительный характер и любовь к итальянскому мату. Человеку, который импровизацией в баре способен взять за душу, можно простить очень многое. И пусть я сама в хореографии ноль без палочки, но оценить композицию, рождающуюся прямо у меня на глазах, вполне способна. Такими номерами выигрывают конкурсы мирового масштаба и гордятся, как гвоздями программы, а он – просто танцует, как душа просит.

Да. Я хочу увидеть, как он ставит мюзикл! Я безумно этого хочу! И я хочу, чтобы он не только его ставил, но и пел Эсмеральдо. Он может, я точно знаю! Надо только найти подход к его тараканам. А для этого узнать о нем побольше.

И извиниться.

Черт, ведь сегодня он мог разбиться! Из-за меня! Глупая клуша, что я наделала!.. Если б он из-за меня больше не смог танцевать… нет, я бы никогда себе этого не простила!..

– Эй, ты чего, малышка? – Дженни обняла меня за плечи и заглянула в глаза. – Только не вздумай в него влюбиться, слышишь?

– Даже и не думала, – неубедительно улыбнулась я.

– Заметно, – фыркнула Дженни и указала на кресло, стоящее спинкой к танцполу: – Ну-ка, садись сюда. Насмотришься еще.

Люси кивнула, мол, не спорь.

Само собой, спорить я и не подумала. Правда, насмотрюсь еще. А сегодня непременно извинюсь! Пересев, я попросила у официанта большой графин лимонада, а то что-то в горле пересохло.

– Умница. На фига ты делаешь вид, что романы не твои? – Ласково спросила Дженни, пододвигая мне третий стакан с виски на донышке.

Вот же! Конспирация ни к черту! Но откуда она узнала? Я даже Люси ничего не говорила про романы, просто не успела! Если только Фил Штосс, как «своей» журналистке… они тут, похоже, одна шайка-лейка.

– Ладно тебе дрожать, это только между нами. Я ж должна знать, о чем буду врать, – подмигнула мне. – Пей, тебе сегодня полезно.

Я все же взяла стакан с виски, погрела его в ладонях. И задумалась, что сказать? Что боюсь Кобылевского? Бред же. И боюсь я вовсе не Кобылевского, а…

– А черт его знает, – честно ответила я. – Наверное, не хочу публичности.

– Ну и правильно, – внезапно согласилась Дженни. – Успеешь еще. Вот я, помнится…

Журналистские байки в исполнении Дженни едва не довели меня до слез. Она здорово рассказывала, весело, с огоньком. Почти как мои родители. Мне так живо вспомнилось, как мы сидели после их командировок, и они рассказывали, перебивая и дополняя друг друга, как светились их лица – любовью друг к другу, ко мне, к жизни… Сама не понимаю, как так вышло, что я рассказала Дженни о них.

– Бен Донован? Не может быть!.. Так мы с тобой почти родня, малышка. Мы же с ним вместе стажировались в Сан-Франциско! Отличный парень… был…

Дженни разлила всем виски, и мы выпили, не чокаясь. Потом Дженни рассказала об их стажировке и едва не случившемся романе, и я немножко – о русской культуре, и Люси – о Бродвее, и Дик… не помню, как и когда он оказался за нашим столиком, но слушал он хорошо, а травил байки и того лучше. Еще бы вспомнить, о чем! Единственное, что мне запомнилось толком, так это мое собственное офигение от того, что Дик читал мои книги! Все четыре, купил сразу, как вышли на Амазоне, и непременно купит бумажные, а я ему их подпишу.

Конечно же, я обещала подписать. И написать продолжение, и вбоквел, и ни в коем случае не убивать Билла (это персонаж такой, очаровательный злодей)…

А еще помню, как искала Джеральда, чтобы извиниться – к нам он так и не подошел. Нашла, но он был занят. Трахал, прижав к стене, какую-то рыжую сучку с кислотным педикюром. Сучка обнимала его ногами, цеплялась за шею и подвывала на каждый толчок. А я стояла, сжимая бокал с дайкири, и смотрела на его голую задницу и скалящегося волка на лопатке, не в силах решить: обидеться и плюнуть или все же дождаться, когда он кончит, и извиниться? Уже решила обидеться и плюнуть, когда мускулистая задница дернулась особенно сильно и замерла, а сучка гортанно застонала.

Упс. Наверное, неловко вышло…

Я сделала вид, что просто шла мимо. Даже сказала: «Хай, Джерри» – и сбежала в клозет. Через десять секунд туда ввалилась по уши довольная рыжая сучка, презрительно фыркнула в мою сторону и что-то пропела по-испански. Кажется, насчет хорошего бычка и корриды. Может она и хотела сказать что-то еще, я не стала слушать. Выскочила из клозета, наткнулась на Джерри. Чертово везение!

– Мне жаль, – буркнула я, опустила глаза…

Застегнуть штаны он не удосужился, так что лучше бы я смотрела куда-то еще. И не краснела! Что я, членов не видела?

Джерри хрюкнул и предложил «облизать конфетку». По-итальянски.

С трудом сдержавшись, чтобы не засветить ему в глаз (удар правой мне тоже ставил Антошка, потому что девушка должна уметь за себя постоять), повторила еще раз:

– Извините.

В ответ выслушала много нового и совсем не интересного о себе и своей родне. На упоминании мамы все же не выдержала: выплеснула ему в лицо коктейль, предложила засунуть свое драгоценное мнение в задницу и, кляня свой язык без привязи, проскользнула мимо него и смоталась, пока он стирал с лица розово-сладкую дрянь и пополнял мои знания итальянского нецензурного.

Люси и Дженни встретили мое появления у столика с полным пониманием.

– Козел, – сказала Люси и сделала глазками юному белобрысому официанту, который терся около нашего столика в полной готовности услужить прекрасным дамам.

– Ты мне нравишься, – сказала Дженни и усадила меня к себе на колени. – Все мужики козлы. Поехали со мной, малышка. Люси не любит меня, тебя не любит Джерри, у нас много общего.

– Отстань от девочки, старая перечница. – Люси стащила меня с колен Дженни и вручила официанту, чтобы я не упала. – Девочке домой пора, спатеньки, а то ее завтра съедят.

Дженни засмеялась, потрепала меня по щеке и велела официанту вызвать такси.

Честно сказать, это все было уже в тумане и помнилось обрывочно. То есть про такси помню, а как оказалась в гостинице – уже нет. И, наверное, мне уже приснилось, как Люси на стоянке у клуба целовалась с тем самым беленьким мальчишкой-официантом, а Дженни это снимала на смартфон.

Глава 9. Методы воспитания парнокопытных

Я умирала от жары и скуки. Кой черт занес меня на эти галеры? Средиземное море – прекрасно, старинная архитектура Сиракуз – чудесна, отсутствие кондиционера и телевизора – смерти подобно.

Да еще этот козел вчера в баре! Как он посмел мне такое предложить? Мне!..

Я запустила спелым гранатом в дверь, ведущую из внутреннего дворика в дом. Белый мрамор окрасился алым, горничная на галерее второго этажа ахнула и прижала руки ко рту. Ко мне тут же подбежал Остолоп, на ходу дергая шеей в слишком тесном крахмальном воротничке и поправляя кобуру подмышкой, склонился в неуклюжем поклоне. Пиджак смешно оттопырился назад, не умеет Остолоп их носить.

– Госпожа?

Я взвесила в руке второй гранат, представила, как прелестно будет смотреться алый сок на белой рубашке Остолопа… и как брызги попадут мне на платье – и запустила им в бортик фонтана. Он тоже белый.

– Мне здесь не нравится.

Остолоп тяжело вздохнул и напомнил, что папенька желают видеть меня наслаждающейся древней итальянской культурой. А может, греческой. Папенька в этом деле не силен, а вот мне сам бог велел получить достойное образование.

Не дослушав, я махнула рукой:

– Хватит. Ты нашел того козла?

– Разумеется! – Остолоп расплылся в счастливой улыбке, чего никогда не случалось при разговорах о культуре. Глянул на часы. – Мои орлы доставят его через четыре минуты. Сюда, моя госпожа?

– Сюда. И убери горничных с глаз долой.

Остолоп понятливо кивнул и побежал исполнять, а я впервые за это отвратительное утро с интересом оглядела дворик старинного дома. Хороший, просторный и зеленый – оливы, бегонии и еще какая-то хрень. А главное, совершенно очаровательные витые столбики, поддерживающие галерею второго этажа. Крепкие, не скользкие и на нужном расстоянии. Отлично!

Мерзавца, который посмел меня вчера оскорбить, привели ровно через четыре минуты. Он недоуменно озирался, пока не увидел меня. Тут он совершил ошибку: нагло ухмыльнулся.

– Салют, детка! Если ты хотела меня, могла просто позвать.

Ухмыляйся, придурок, ухмыляйся. Пока.

Я ему нежно улыбнулась, ничего не отвечая, и сделала знак парням, указав на два ближних столбика.

Мерзавца сноровисто привязали. Он сначала не понял, в чем дело, потом попробовал сопротивляться и получил по морде – слегка, чисто для острастки. Под конец же почти спокойно позволил ребятам закончить дело, понял, что бесполезняк. Только злобно сверкал на меня глазами и пытался казаться крутым Бондом.

Я одобрительно кивнула. Так намного веселее, чем с трусливой тряпкой, которая валяется в ногах, обливаясь соплями. А этот ничего так, держится. Да и внешне вполне, как все местные – чернявый, носатый, глаза томные (когда не щурится) и в длинных ресницах.

Когда я подошла к нему, играя хлыстом (обыкновенным, для верховой езды), даже усмехнулся:

– О как, детка любит горячих жеребцов. Хочешь покататься?

На нижней губе от улыбки выступила капелька крови. Олухи перестарались, лапы-то медвежьи, никакой куртуазности. Ай-ай-ай. А он скосил глаза на фонтан, забрызганный гранатовым соком, и облизнулся.

Еще и дразнится, мерзавец!

Отвечать ему я не стала, обойдется. Не для разговоров позвали.

Провела ладонью по щеке, заросшей недельной щетиной. Мягкая. Чистая. И пахнет годно, пота почти не слышно, а парфюм – что-то горьковато терпкое, с тяжелой сандаловой ноткой.