* * *

Проснулась от стука в дверь.

Как-то сразу поняла, что я не дома. Подскочила на кровати. Оглядела очередное гнездо разврата – ой, мама. Черное белье, алые стены, зеркала, крест буквой Х с кандалами… ой, мама.

Рядом мирно сопит Бонни, закинув на меня руку. Полумаска сбилась, и если он сейчас откроет глаза – конец моему инкогнито.

Еще раз «ой, мама». Пора линять!

Завернувшись в валявшееся на тумбочке махровое полотенце, выглянула за дверь, не дожидаясь повторного стука.

– Завтрак за счет заведения, – с понимающей улыбкой сообщила вчерашняя девица (без попкорна, зато с пуговкой наушника в ухе).

Опустив взгляд, я обнаружила у дверей тележку – тарелки, кофейник, кувшин фреша и букет разноцветных фиалок.

– Ага, – растерянно сказала я, посторонившись и позволяя ей вкатить тележку в номер.

– Если что понадобится, у двери шнурок, звоните, я дежурю до открытия клуба. Шеф велел сказать, что домик до утра понедельника за вами. Приятного отдыха.

– Спасибо… – вслед уходящей горничной.

Она обернулась, хитро мне подмигнула и показала большой палец.

А я захлопнула дверь, еще раз оглядела комнату – что-то мне как-то не по себе от здешнего антуража! – и сползла по стенке в приступе дикого ржача. Истерического.

Бог мой! Что я, благовоспитанная домашняя девочка, вчера устроила! Всего пару недель назад не знала, куда глаза девать, когда Корсар на подиуме порол свою деву, а вчера… ох, ну и шоу было вчера! Институтки жгут!

– Чему смеешься, налей и мне, – послышалось лениво-сонное.

Я заржала еще пуще, представив, что сейчас будет: мистер Джеральд потягивается, открывает глаза – и видит своего помрежа, в полотенце и в истерике. У-у! Вуди Аллен со своими комедиями отдыхает! Вот прямо интересно, сколько новых матерных слов я сейчас узнаю?

Однако вместо итальянского мата с кровати послышалось фырканье, возня и шлепанье босых ног… в сторону ванной. Без единого комментария. Э… он что, меня не узнал?

Истерика закончилась так же внезапно, как началась. И меня осенило: он меня не видел! Какая прекрасная тележка с завтраком между мной и кроватью! Так… линять, срочно линять, и молиться всем богам, чтобы никто из вчерашних посетителей «Зажигалки» меня не опознал. Как хорошо быть никому не известной скромной помощницей режиссера, а не звезденью!..

Разумеется, я молилась всем богам, не сидя на попе ровно, а шаря по всему номеру в поисках своего платья. И, черт бы побрал мою невезучесть, его не находила! Ни платья, ни белья! Только сумочку и туфли около входа. Начищенные, чуть ли не духами обрызганные.

Дик, я тебя убью. Дважды. Нет, трижды! Убью, воскрешу, потом снова убью… куда твои горничные дели мое платье?! Что мне теперь, в одном полотенце сбегать?!

Я уже сунула ноги в туфли и потянулась к дверной ручке, – лучше в полотенце, чем встретиться с мистером Джеральдом нос к носу – когда дверь за моей спиной раздался грохот чего-то упавшего и выразительное:

– Diablo!

Я машинально обернулась, успела подумать: вот дура, зачем? – и заржала. Снова.

Картина маслом: Бонни с моим платьем в руках, опрокинутая напольная ваза, рассыпанные по полу розги. Бонни – с черной лентой на глазах, на морде растерянность и досада. Вот так бесславно закончился вчерашний выпендр.

А через секунду он тоже заржал.

– Я это… темно!.. – и пнул вазу так, что она с грохотом покатилась к стене.

– Придурок. – Я почти справилась со смехом, подошла к нему, цапнула платье.

Меня тут же перехватили за руку и потянули к себе.

– Ну что делать, ум – не главное мое достоинство. – Он обнял меня, бережно, как стеклянную. Нежно поцеловал в висок, скулу, потерся носом о мои волосы. – Покормишь придурка завтраком?

В его руках было так хорошо, и эта нежность… господи, как же мне хотелось согласиться! На завтрак, на все что угодно, только бы с ним. Как мне уйти, когда я не могу с места сдвинуться, все мои нервы, все тело протестует – и каждый сантиметр между нами кажется километром, парсеком пустоты!

Вот только сказка-то кончилась.

– Боюсь, Бонни, услуги лучшего хастлера ЛА в таком количестве мне уже не по карману. – Я дернула свое платье и чуть не упала: он не держал больше ни платье, ни меня.

На миг показалось, что сейчас сердце разорвется. Глупое, глупое сердце! Ничего же не случилось, он просто отпустил меня. И нет, я не хочу на него смотреть. Я сейчас просто оденусь и пойду домой. К своему недописанному роману.

– Это бонус от заведения, – совсем тихо, нарочито весело.

– Еще скажи, благотворительная акция в пользу голодающих студентов. – Не оборачиваясь, надела платье. Трусики, наверное, остались в ванной, и черт бы с ними.

– Лучше голодных котиков. – Мгновение за моей спиной тишина. Потом шаги. Моего плеча коснулась горячая рука. – Всего лишь завтрак, мадонна.

Я хотела сказать – нет. Но не смогла. Накрыла его руку своей, обернулась…

На его губах улыбка. Его глаз не видно за лентой. Он весь – самоуверенное спокойствие, голливудская мечта, а не мужчина. Так почему мне кажется, что он безумно, до крика, одинок? Что за этот чертов завтрак на двоих он сейчас душу готов продать?

Это все глупое, глупое сердце. Рвется и трепещет, трепещет и рвется – к нему, хоть на миг, хоть разок еще коснуться… И ладно. В конце концов, что я теряю? За этот завтрак влюблюсь в него еще больше? Ха-ха три раза.

– Бедные голодные котики. Оденься, Бонни. Завтрак без штанов – это слишком по-голливудски.

– Да, мадонна, – за его легкой улыбкой прячется обещание: все, что ты хочешь, мадонна. Вечность и коньки в придачу.

Это был изумительный сюрреализм. Чаепитие у Безумного Шляпника. Я наливала ему кофе, вкладывала чашку в его пальцы, стирала с его губ сливочные усы – и запоминала каждое мгновение, каждый его жест, звук его голоса…

Он чуть не опрокинул вазу с фиалками, когда ловил последний круассан.

– От Дика? – в его голосе прозвучала тщательно запрятанная ревность. Этакие специфические нотки собственника.

– Дик очень милый, – улыбнулась я. И, впервые толком обратив внимание на цветы, обнаружила под вазой записку.

Услышав шелест бумаги в моих руках, Бонни сделал вид, что ему совершенно все равно. Но если б он был котом, уши бы торчали локаторами.

Дик был краток.

«Великолепное шоу! Браво! Когда обормот тебе надоест, имей в виду – с тобой уже мечтают познакомиться.

П.С. Сегодня все за счет заведения».

– Безумно милый Дик, – повторила я, прочитав записку.

– Дик доминант, – тоном «мне так все равно, что всеравнее некуда» прокомментировал Бонни.

– Какая досада. Он так похож на одного киногероя…

– Ты смотрела русского Шерлока?

– Ты смотрел русского Шерлока? – с той же дозой удивления.

– У меня друг русский, смотрим иногда… а ты?

– А я просто люблю старые русские фильмы.

– Дай угадаю, – Бонни изумительно спародировал светский тон. – Твой любимый – про Штирлица.

– Нет, герр Мюллер.

– Да, герр Мюллер.

Я фыркнула:

– Кажется, я начинаю понимать, что такое «плохой саб».

– Тебе это нравится, – он пожал плечами. – Я могу быть милым и послушным, но ты быстро заскучаешь. Ты неправильная домина.

– Правильная, это которая за подобные слова надает тебе пощечин, поставит на колени и велит просить прощения, облизывая туфельки? – я начала злиться.

– Не надо быть правильной, – он криво улыбнулся. – Ты прекрасна такая, какая есть.

– Подхалим! – фыркнула я.

Моя злость мгновенно испарилась. А кто-то сомневался? Но что делать дальше, я понятия не имела. Эротический марафон меня несколько утомил, и заканчивать завтрак сексом… не то чтобы совсем не хотелось, но сколько ж можно! Да и у Бонни, наверное, после вчерашнего все болит. Заметно по тому, как он сидит – не касаясь спинки кресла. Правда, уписывать хамон и сыр это ему ничуть не мешает. И куда только лезет!

– Не нальешь ли мне еще кофе, мадонна? Хватит одной пострадавшей вазы.

Кофе я ему налила, и погладила руку, когда он брал чашку. Наградой за смелость был короткий, едва слышный вздох, замершие на мгновение пальцы и дрогнувшие губы.

– Хочешь, я покажу тебе дикие фиалки?

Теперь была моя очередь замереть. И успокоить трепыхающееся сердечко.

– Это тоже бонус от заведения?

– Нет. Это наглое предложение купить меня еще на сутки.

– Ты очень дорого стоишь, Бонни. – Не то чтобы я говорила про деньги. Но мне подумать страшно, как я потом буду от него отвыкать. Смогу ли вообще отвыкнуть.

– Конечно, дорого. Знаешь, в чем прелесть быть самой дорогой шлюхой ЛА?

– В белом «Бугатти», – предположила я.

Он хмыкнул.

– В этом тоже. Но «Бугатти» – мелочи. Главное, я сам могу выбирать: кто, как, за сколько.

– А я вообще не понимаю, почему ты – хастлер.

– Потому что единственное, что я умею и люблю, это секс. Что бы я ни делал, это всегда – секс, – в его голосе было столько вызова, что мне стало больно. За него. – Я зарабатываю своим телом. Значит я – хастлер.

Мне очень хотелось ответить какой-нибудь глупой шуткой, но ничего в голову не приходило. Совсем. Зато безумно тянуло его поцеловать, стереть губами горькую морщинку у его губ, провести пальцами по нахмуренным бровям – полумаска не позволяла ему видеть меня, но каким-то чудом совершенно не скрывала его мимику. Даже, пожалуй, делала еще выразительнее.

– Британские ученые снимают шляпу перед таким аргументом, – я все же справилась со своими желаниями и осталась на месте. – Еще кофе?

– Непременно. – На этот раз он сам поймал мою руку, притянул к губам. – Так мы пойдем к фиалкам, mia bella donna?

– А ты попросишь за этот день самую малость, всего лишь мою душу.

– Нет. Хастлер не стоит души. Всего лишь одну историю. О тебе. Любую.

– Хорошо. Я расскажу… что-нибудь. И ты не будешь смотреть на меня, пока я не разрешу.