Вспомнив клипы, я вспомнила и Бонни в них. И мне захотелось тут же это развидеть.

Не потому что он был плох, нет. Танцевал он великолепно. Дело в другом. Бонни в этих клипах был дрессированной собачкой на поводке. У ее ног и никак иначе.

Нет, не хочу этого помнить. И тем более не хочу видеть повторения!

– Но тогда я не понимаю, почему Сирена его выгнала. Ручной гениальный хореограф, чем плохо-то?

– Сам дурак, – пожала плечами Люси. – Нечего было выпендриваться.

Люси рассказывала, а перед моими глазами как наяву вставала сцена:

Студия звукозаписи. Сингл ждали на радио еще вчера, но идет третий день записи – и третий день подряд выходит полная хрень. С технической точки зрения все отлично, лучше не бывает, но – хрень. То ли с аранжировкой лажа, то ли у Сирены ПМС, то ли марсиане виноваты. Так что Сирена держится из последних сил, чтобы все тут не покрушить к чертям собачьим, ударник с басистом вот-вот подерутся, звукореж орет на аранжировщика, тот плюется ядом в звукорежа, техники от нервов косячат, бэк-вокал охрип. Бонни, для успокоения нервов принявший косячок, спрятался от обожаемой королевы за широкой спиной Люси: она как обычно за клавишами, постигает дзен. Наконец, случается закономерный эпический фейл: бэк-вокалист давится водичкой из бутылки, кашляет… и теряет голос. Горло содрал.

А сингл кровь из носу требуется записать сегодня! Публика ждет, последний скандал догорает, продюсер каждые полчаса названивает на радио и обещает вот-вот-прямо-сейчас отправить им готовый шедевр, только не прекращайте муссировать скандальчик. Сирена… о, Сирена пока спокойна, ей нужно беречь нервы и голос, но даже муха не решится сейчас пролететь рядом.

И, наконец, аранжировщика осеняет идея на миллион баксов! Как всегда – вовремя. Он знает, что нужно для шлягера, конечно же, как он раньше не понял… эй, нам нужен мужской голос, срочно! Кто здесь умеет петь, ты, с гитарой, ну-ка давай!..

Басист с ударником, не сговариваясь, показывают ему фак. Кто играть-то будет? Сирена принципиально не записывает вокал под готовый минус, все должны подстраиваться под нее, а не наоборот. Звукореж, загоревшийся идеей (и косящий глазом на Сирену, которая перед следующим дублем пьет теплую воду и повторяет: я спокойна, я спокойна, мы запишем этот чертов сингл сегодня, иначе я вас всех тут и закопаю!) оглядывает студию – и его взгляд падает на Бонни. О! Бездельник! Иди сюда, парень, песню тут даже мухи выучили, давай-ка пой. Умеешь? Отлично. Что? А вот… ноты знаешь, нет? Черт с нотами, вот там, где она заканчивает первую строфу, ты вступаешь, вот тебе слова…

Вдвоем с аранжировщиком царапают на бумажке слова, напевают только что изобретенную партию, хлопают Бонни по плечу и ставят на место слившегося бэк-вокалиста.

Бонни сияет: ему выпал шанс показать обожаемой королеве, что он чего-то стоит! Шанс выйти на сцену вместе с ней не в заднем ряду кордебалета.

Мотор, начали!

Проигрыш, Сирена поет, первая строфа заканчивается, аранжировщик украдкой крестится и показывает Бонни пальцы колечком: все отлично, парень, давай!

Бонни вступает. На лицах звукорежа и аранжировщика, продюсера и техников расцветают просветленные улыбки. Да. Это оно. Этот голос! У нас будет шлягер! Лучший шлягер, мать вашу! Продюсер тихо-тихо достает телефон, чтобы прямо сейчас звонить на радио и анонсировать охренительную новость!.. Скандальчик с возмущенными баптистами померкнет…

Но к третьей строфе улыбки гаснут, продюсер убирает телефон от греха подальше, звукореж судорожно колдует с настройками микрофонов: тише, еще тише, мать же вашу!

Поздно. Сирена срывает с себя наушники, бросает об пол и разражается матерной тирадой: что за кошмар, кто позволил ему петь, он испортил всю запись, уберите это со студии немедленно! Она орет, глядя на звукорежа в пультовой, ей все равно – кто это был, он не должен петь с ней рядом никогда! Никогда, вы слышите! Это отвратительно!

Поморщившись, Люси допила остаток кофе.

– На этом его счастливая любовь закончилась. Глупый мальчишка так и не понял, почему она его выгнала, он же так старался. Тьфу. Сука.

Я покачала головой:

– И из-за этого он не поет?

– Он до сих пор предпочитает верить, что она его любила. А значит, не стала бы врать. Придурок.

Наступила моя очередь молча морщиться. Взрослый мужик, мозги вроде на месте, работает в шоу-бизнесе не первый десяток лет, и умудряется до сих пор верить в Санта-Клауса! Типа, если б он хорошо пел, она бы осталась довольна, сингл бы вышел дуэтом… В чем-то он был прав. Если бы он пел просто хорошо, или почти хорошо, у него был бы шанс спеть с Сиреной. Он бы лишь оттенил ее великолепие своей посредственностью. Но допустить, что очередной той-бой окажется на сцене с ней на равных, или, хуже того, ее перепоет? Да не смешите мои тапочки!

Конечно, бывают исключения, и звезды помогают начинающим гениям. Но потому они и исключения, да и подоплеку этой помощи широкой публике иногда лучше не знать. Обычно же все именно так, как с Сиреной: конкурента надо давить в зародыше. Нормальная и естественная реакция. Инстинкт.

А Бонни… его я тоже понимаю. Сама такая же дура. Лет пять назад пересеклись с одним из родительских коллег, редактором «Аргументов», и он предложил: напиши нам серию статей о современной музыке и музыкантах. Ты в теме, писать умеешь, давай, детка! Жду! Я и написала про «Геликон-оперу», дел-то. Большую часть постановок знаю, за кулисами как дома – там с нашего курса двое ишачат. И показала супругу, мол, смотри, любимый: я способна не только тебе носки стирать!

Сейчас при воспоминании, как горько я рыдала о своей бездарности после слов Кобылевского, мне хочется его убить и закопать. Ведь поверила же, что статья моя – позор позорный, а редактор вовсе не имел намерения печатать мои материалы, а просто пожалел убогую, никчемную деточку в память о талантливых родителях. А я, дура такая, только позорю их память своими попытками бумагомарательства.

Собственно, после этого я три с лишним года вздрагивала при виде пустой страницы «Ворда», и писать что-то решилась исключительно под псевдонимом, и в издательство отправляла не напрямую, теть Ире из «Современной прозы», а на общий ящик. За что потом была теть Ирой обругана и едва не побита, мол, нельзя старой больной женщине голову морочить.

Так что грабли знакомые и родные. Одни на всех. Разве что я вылечилась быстрее, но на меня и не орали прилюдно, да и моя любовь к Кобылевскому была не настолько слепой… наверное… по крайней мере, мне хочется так думать.

А Люси я торжественно пообещала сделать все, что в моих силах, чтобы Бонни не связался опять с Сиреной. Второе обещание я дала сама себе: сделать все возможное и невозможное, чтобы Бонни спел Эсмеральдо в моем мюзикле. Раз он спел в «Зажигалке», то споет и на Бродвее. Если только Сирена меня не переиграет.

Глава 26. Вторая часть мерлезонского балета

Вторую половину репетиции я провела в зале. Любопытство победило трусость. А может быть, победила надежда: вдруг Бонни не понравится, как Сирена играет Клодину?

Мне, кстати, не понравилось от слова совсем. То есть сольный номер у нее вышел охренительно прекрасно, талант и профессионализм не пропьешь. Но как только начали ставить первый дуэт… о боже. Как Том и Джерри ее не убили, я не понимаю.

На сцене она была одна. Только она – и точка. Все прочие, начиная с массовки и заканчивая Эсмеральдо, рядом с ней казались неуклюжей мебелью. И Сирена принципиально не желала ничего с этим делать.

За два часа пытки я не написала ни строчки, зато скормила мистеру Джеральду восемь пакетиков кофе в шоколаде, а для Тома приготовила десять чашек успокоительного чая с ромашкой и мелиссой. Три из них были на лету перехвачены мистером Джеральдом: в здравом рассудке он чай не пьет, но сегодня здравый рассудок держался от нас подальше. Где-то на другом конце континента. Так что вздумай я налить в чай касторки – ее бы тоже выпили и не заметили.

Бедный Джерри. Он целых два часа был вежлив, как лорд, и ни разу не обозвал Сирену кривоногой каракатицей. Вообще никак не обозвал, кроме как «дорогая». Не представляю, чего это ему стоило.

А через два часа, когда в воздухе отчетливо запахло апокалипсисом, все так же вежливо улыбнулся Сирене (улыбнулся, а не оскалился!) и предложил отдохнуть. Вон там, у окошка. А мисс Ти сделает тебе кофейку, принесет салатик из сельдерея и черта лысого, только уйди уже с глаз моих. Сам Джерри смотался – если я не ошибаюсь, принимать холодный душ для успокоения нервной системы.

Разумеется, я тут же сунула Сирене в руки стакан с минералкой и защебетала: какой салатик предпочитаете? Может быть, смузи? Или фреш? Хотите капучино с обезжиренным молоком, он прекрасно действует на цвет лица! Вот сюда, пожалуйста, мисс Звездень, а лучше сразу в окошко без парашюта! Сирена позволила оттеснить себя в уголок, усадить в самое удобное кресло и милостиво велела сделать ей капучино. Пока я делала кофе – ей, Мартину (Эсмеральдо, приглашенному лично Джерри), режиссерам – в зале висела предгрозовая тишина, нарушаемая лишь бульканьем минералки со стороны ансамбля, горестными вздохами Тома и шипением кофемашины. Ни шушуканья по углам, ни обычного в перерывах смеха, ничего. Мыши под веником, а не артисты мюзикла.

Вернувшегося с мокрой головой и полотенцем в руках Джерри встретили настороженными взглядами. Одна Сирена лучезарно улыбнулась и похлопала по креслу рядом:

– Дорогой, нам надо обсудить эту сцену.

Он рассеянно кивнул, так же рассеянно протянул полотенце мне, взял свою кружку кофе и окинул взглядом мышей под веником. Очень задумчивым взглядом.

Я бы на его месте тоже задумалась, останется ли хоть что-то от его собственного видения спектакля с такой Клодиной, или мюзикл превратится в ее бенефис. Не то чтобы Сирена не умела работать в команде, скорее не хотела. Или хотела чего-то еще, к примеру, Бонни «к ноге». Вот только Бонни Джеральду не хотелось ни к ноге, ни бенефиса Звездени, ни месяца работы насмарку. Так что он, ополовинив кофе, велел: