На роль Клодины в этот же день утвердили Синди. Том и Джерри немножко посовещались и постановили, что этот спектакль они сделают со свежими лицами и сотворят пару-тройку новых звезд.

Репетицию со сплотившимся против страшного врага коллективом я смотреть не стала, все самое интересное уже видела, и ушла писать роман. Благодаря роману случайно услышала разговор с кем-то по имени Кей: Бонни вышел потрепаться из репетиционного зала, дверь в чайную комнату была открыта… короче, я не подслушивала. Оно само получилось. Да, собственно, и ничего особенного я не услышала, кроме непривычных ноток в голосе Бонни. Судя по ним, Кей – очень близкий друг. Кто-то, кому доверяют и кого рады слышать всегда. Ну и с удовольствием проведут с другом вечер. Похоже, единственный в ЛА: Кей ночью летит обратно (куда – не прозвучало).

– На этот раз ты продуешь! – голос Бонни был довольным, дальше некуда.

Пари? Я навострила уши: что за пари? Из реплик Бонни поняла, что в программе вечера – гонка на байках. Финиш у заведения под названием «Девять с половиной сосисок», ставки… ставки – на интерес. Вот адреналиновый наркоман! Жаль, меня там не будет, я бы посмотрела, как Бонни гоняет. Но не судьба. Мистер Джеральд смылся сразу после разговора с приятелем, на часах еще четырех не было, а я осталась наедине с романом и ожиданием субботы.

Придет Бонни к своей мадонне или теперь, когда все стало хорошо, не придет?

Глава 28. Мир под оливами

Сицилия, 198х год

Заглушив мотор пикапа на обочине неподалеку от новеньких раздвижных ворот, Марко натянул кепку поглубже, сунул ключи зажигания в карман и отправился звонить в звонок. Сигналить перед воротами он не любил: слишком громко. Похоже, брата нет дома – когда он на месте, ворота перед Марко открываются, когда он проезжает раздвоенную оливу у поворота.

Позвонить он не успел, ворота разъехались, а из динамика донеслось хрипло-неприветливое:

– Добро пожаловать, синьор Марко! Мы не ждали вас так рано!

Конечно, не ждали. В этом доме его никогда не ждут, что бы ни говорил брат Джузеппе. И когда был жив отец, тоже не ждали – правда, и не притворялись, что всегда ему рады.

Марко и сам не рвался на виллу «Аквилоне», построенную отцом за пять лет до смерти. Марко вполне хватало фермы и старого дома, слишком старого и маленького для такого важного человека, как синьор Чезаре Кастельяро, депутат парламента и Глава Семьи. Когда отец только строил виллу, они с дедом (а заодно и с Марко) поругались. Дед отошел от дел в начале семидесятых, вернулся к любимым сырам, виноградникам и апельсинам, и настоял, чтобы старшего внука, Марко, к делам Семьи не привлекали вовсе.

«Не его это, – сказал дед, и Марко целиком и полностью с ним согласился. – Научу мальчика варить сыр и вино, должен же кто-то в этом доме продолжать традиции».

Отец злился, но спорить с дедом не посмел. Так и получилось, что старший брат, Марко Кастельяро, лишился наследства и стал фермером, а младший, Джузеппе – доном. Вот он с ранних лет был при отце, быстро стал его правой рукой, а после его глупой смерти в волнах родного Средиземного моря унаследовал и виллу, и счета, и заводы, и все то, о чем Марко предпочел бы не знать.

На вилле «Аквилоне» Марко не был с самой свадьбы брата – почти полгода. Синьор Кастельяро породнился с другом и партнером отца, синьором Сантиси. Невесте едва исполнилось девятнадцать, она была прекрасна и по уши влюблена в красавца Джузеппе, а на свадьбе пыталась свести с Марко свою лучшую подругу. Пыталась, пока не узнала, что из всего богатства у Марко – сыроварня, виноградник и пожилой пикапчик.

С одной стороны – обидно. С другой – слава Пресвятой Деве: подружка была уж очень страшненькая. Да и жениться пока Марко не собирался. Ему всего-то двадцать девять!

И в свои двадцать девять он оказался наедине с разваливающимся домом и никому не нужным урожаем. В стране кризис, сыр и вино не покупают, урожай апельсинов даже не снимали с деревьев – уборка обойдется дороже, чем заплатит перекупщик. Пожалуй, он до сих пор не продал дедову ферму под очередной туристический комплекс только из упрямства. Он обещал ее сохранить – и он ее сохранит.

Встречать его вышел Чичо, один из «ребят» Джузеппе. Длинный, вечно недовольный, с переломанным носом и заметной лысиной. Сегодня постную рожу Чичо кривила радушная улыбка, подходящая ему, как корове седло. А когда весь перекошенный улыбкой Чичо повел его во внутренний двор какими-то закоулками, Марко стало очень интересно: что же от него прячут?

Выяснилось это намного быстрее, чем хотелось бы Чичо.

Стоило Чичо усадить дорогого гостя за столик около фонтана и распорядиться, чтобы ему принесли сангрии, фруктов и ветчины, скрасить ожидание встречи с любимым братом, как на втором этаже распахнулось окно, и послышался душераздирающий визг. Марко вздрогнул, вскочил – и едва успел увернуться от вылетевшей из окна вазы.

Стоявший рядом Чичо побледнел, забегал глазами:

– Синьора нервничает, ничего страшного, – попытался он заглушить неразборчивый женский вопль. Подскочил, загораживая от Марко окно, потянул за руку: – Пойдемте в гостиную, там прохладнее! Анунца, неси лимонад в гостиную!

Из окна вылетел цветочный горшок, разбился у ног Чичо, обдав его землей и черепками. Лицо Чичо скорчилось в страдальческой гримасе, но он не отодвинулся, продолжая тянуть Марко:

– Прошу вас, синьор Джузеппе будет огорчен!

Марко поддался, вскочил на ноги – Чичо от неожиданности попятился, но тут же бросился обратно, поскользнулся на рассыпанной земле и упал, неловко подвернув руку.

– Если я увижу, что происходит в доме моего брата?.. о, дьявол! – на этот раз из окна прилетела тарелка, вскользь задела волосы Марко и разбилась о стену. Тарелку сопровождал ультразвуковой визг, похожий на «Убирайся!» – Чичо, какого дьявола тут делается?

– Вон из моего дома, шлюха! – послышалось из открытого окна. – Убью! Не смей, Анунца! Пусти! Я убью ее!..

На последнем вопле, переходящем в визг, в окне показалась девушка: она оперлась руками о подоконник, явно намереваясь спрыгнуть вниз. Марко не успел ее разглядеть, только черные спутанные волосы, падающие на лицо, и какую-то светлую разорванную одежду.

Обогнув попытавшегося его задержать Чичо и не обращая внимания на его страдальческую ругань, Марко кинулся к окну.

– Не надо, синьорина! Здесь высоко!.. – крикнул он, но девушка только кинула на него затравленный взгляд и забралась с ногами на подоконник… – Да стойте же!..

Коротко перекрестившись, она прыгнула вниз. Прямо в руки Марко.

«Успел, спасибо тебе, Пресвятая Дева!»

Успел, но на ногах не устоял. Поймав безумную синьорину, вместе с ней рухнул на каменные плиты дворика. Ногу прошила боль. А сверху тут раздался дикий вопль:

– Шлюха! Убью!

Из окна высунулась по пояс Лючия, жена Джузеппе, такая же растрепанная, с яростно горящими глазами и очередной вазой в руках. За нее тут же уцепились чьи-то руки, потащили ее обратно:

– Стойте, синьора, прошу вас! – панически причитала горничная. – Вы разобьетесь, синьора! Не надо!

– Держи ее, Анунца, я иду! – заорал Чичо, уже бегущий, прихрамывая, к двери в дом.

Все это Марко видел краем глаза, пока пытался снять с себя вцепившуюся в него синьорину. Она крупно дрожала, плакала и никак не желала его отпускать. А когда Марко все же удалось сесть (с ней на руках), подняла на него огромные перепуганные глаза и попросила:

– Выпустите меня отсюда, синьор, прошу вас!

Всего мгновение потребовалось Марко, чтобы оценить ее возраст, – лет восемнадцать, не больше – расцарапанное явно когтями синьоры Кастельяро лицо, опухшую скулу, заплаканные глаза и порванное домашнее платье.

– Выпущу. Только давай встанем.

– Спасибо, синьор!

Девушка послушно разжала руки, поднялась на ноги.

Босая. И ноги стройные, едва прикрытые обрывками подола. А сама с ужасом поглядывает то на окно, где продолжает скандалить с горничной синьора Кастельяро, то на дверь – откуда в любой момент может показаться сам синьор Кастельяро.

Что ж ты творишь, брат?

Взяв девушку за руку, Марко решительно повел ее к дверям, ведущим в холл первого этажа, подальше от взбешенной Лючии. Надо увести ее отсюда, а потом уже разбираться, что здесь творится.

Они почти успели добежать до калитки в стене, окружающей виллу. Но почти – не считается. Им оставалось двадцать шагов, не больше, когда ворота раскрылись, и въехал белый мерседес. Резко затормозил, задняя дверца распахнулась, и оттуда выскочил, как черт из табакерки, Джузеппе.

– Оставь ее, Марко! – велел он. – Какого дьявола, Селия? Иди сюда, быстро!

Девушка вздрогнула, опустила голову и обхватила себя руками, но к Джузеппе не пошла. Зато он уже шагал к ней с таким видом, будто сейчас посадит на цепь, как непослушную собаку. Из белого мерседеса вышли шофер и охранник, а из въехавшего следом второго – еще четверо. Все они уставились на Марко без малейшего дружелюбия.

– Здравствуй, брат. – Марко заступил брату дорогу, загораживая Селию собой.

За его спиной тихонько ахнули. Немудрено. Загорелый дочерна, с мозолистыми руками, в джинсовом комбинезоне, протертом на коленях, и растоптанных кроссовках он мало походил на брата вот этого лощеного синьора в белом костюме и при часах за десять тысяч баксов. Однако – брат. К тому же, старший.

– Марко, не лезь не в свое дело. – Джузеппе глянул на него фирменным отцовским взглядом, увидев который, Марлон Брандо повесился бы от зависти.

Марлон Брандо, но не Марко Кастельяро. Дедушка умел смотреть еще убедительнее, а Марко – если верить сотне родственников и сотне соседей – был похож на него как две капли воды.

– Это мое дело, Пиппо. – Он притянул Селию к себе, обнял за плечи. Разумеется, не отводя взгляда от глаз брата (давно Марко не называл его ласковым детским именем).