– Я… мне очень хочется тебе верить, Бонни. Правда. Но…

– К дьяволу все «но», мадонна…

– Роуз. Это был автограф.

На миг он замер, а потом тихо-тихо шепнул:

– Спасибо, dolce mia. – И, несколько секунд помолчав, повторил: – Rosa. Rosetta. Мне нравится, как это звучит.

Мне тоже понравилось, как он произносит мое имя. В музыке такая интонация обозначается «dolce cantabile» – нежно и певуче. Мое имя, прозвучавшее так, стоит риска… хотя – нет. Никакого риска. Гениальному хореографу ни разу за почти два месяца совместной работы не пришло в голову поинтересоваться именем кофейной девочки. Ему вполне хватало мисс Ти или мисс Кофи. Он, кажется, даже не удосужился задуматься, какое отношение их помреж имеет к автору сценария. А зачем? Теми правками, которые надо было внести, занимался Том, да и правок было с гулькин нос. Что там я делаю в ноутбуке, его тоже никогда не интересовало: может, в соцсетях сижу или в игрушки играю, да хоть порнушку смотрю – ему все равно.

– Ты опять грустишь, mia bella Rosa. Почему?

– У нас с тобой получилась такая красивая сказка, Бонни. Если бы я писала книгу, то сегодня был бы финал. Ну там «они признались друг другу в любви, поженились, нарожали кучу детишек и жили долго и счастливо». Вся будущая жизнь в одном предложении. Как эпитафия.

Бонни фыркнул и подул мне в макушку, крепче прижимая к себе.

– Трусишка. Нежная беззащитная Rosetta. Что ты имеешь против «поженились»? Или тебе не нравится пункт «детишки»?

– Ты и дети? Не верю. Впрочем, ты и «поженились» – тоже, – получилось глуховато, потому что прямо перед моими губами была его грудь.

– Пари? – У него сделался настолько невинный тон, что подвоха бы не заметил только глухой. А меня разобрало любопытство.

– Что ты задумал, Бонни?

– Ничего общественно опасного, честное слово. Так как насчет пари?

– Озвучь условия.

– Ты не веришь, что я могу жениться, да? Так вот, если ты поверишь, прямо сегодня – то покажешься мне. Идет?

Мне стало страшновато. Все как-то неожиданно… с чего я должна поверить? Он мне свою жену предъявит, что ли? И десяток итальянских детишек? Впрочем, если у него есть жена – то моя конспирация определенно ни к чему. Потому что узнает он мое имя или не узнает, но между нами все будет кончено. А если жены нет… тогда – как? Женится на мне прямо сейчас?..

От этой мысли мне стало горячо и щекотно, и сердце затрепыхалось, глупое. Вот всегда так, придумается какая-нибудь чушь, и все. Дурочки готовы растечься лужицей.

Ладно. Не буду гадать. И отказываться я тоже не буду – иначе умру либо от любопытства, либо от сожаления, что упустила свой шанс.

– Не слышу твоей ставки, Бонни.

– Я поставлю… желание. Любое твое желание, без ограничений. Захочешь, чтобы я спрыгнул с небоскреба – я прыгну. Захочешь, чтобы я поехал в Африку и провел там всю жизнь в католической миссии, ухаживая за прокаженными – поеду в Африку.

– Ты сумасшедший. Я не верю, что ты прыгнешь, это слишком… нет. Просто не верю. Жизнь не стоит одного дурацкого пари.

– Дурацкого пари может и не стоит, а тебя – стоит.

– Бонни Джеральд, на что ты меня толкаешь? – Я отодвинулась и уперлась ладонью ему в грудь. – А если мне просто захочется проверить, прыгнешь ты или нет? Из чистого детского желания позырить? Ты умрешь ради этого?!

– Нет. Тогда я сдохну от собственной глупости, и туда мне и дорога. Если ты окажешься еще одной Сиреной… нет. Ты не такая. Ты – настоящая. – Он безумно нежно погладил меня по щеке и улыбнулся. Открыто и доверчиво. – Я знаю, что ты этого не пожелаешь. И даже если ты скажешь: «Прыгай, Бонни» – я буду точно знать, что это безопасно. Или что это необходимо настолько, что по сравнению с этим моя жизнь уже неважна. Понимаешь? Я знаю, что ты не хочешь никого убивать, даже если ты в ярости – ты все равно прежде всего человек.

– Бонни Джеральд, последний наивный романтик двадцать первого века. – Я потерлась щекой о его ладонь. – Ладно. Если я поверю – то покажусь тебе. Но не сегодня. Дай мне еще чуть времени, хорошо? Я… я в любом случае хочу завтрашний день. Наш завтрашний день.

– Их будет столько, сколько ты захочешь, Rosetta.

– Хорошо. Следующее воскресенье. «Зажигалка», общий зал. С шести до семи вечера. Я там буду, Бонни. Никаких масок. Если ты меня любишь – ты меня узнаешь. И знаешь… безо всяких пари. Я в любом случае приду. Но до тех пор ты не будешь подсматривать, обещай мне.

– Зачем еще раз? Я уже дал тебе слово.

В его голосе промелькнула обида, а мне стало стыдно. И правда, зачем мне еще обещание, когда достаточно одного раза? То, что я не привыкла к мужчинам, которые держат свое слово – не повод оскорблять Бонни. У него была сотня возможностей увидеть меня, пока я сплю. Да просто в любой момент снять ленту или очки и заявить что-то вроде «я лучше знаю, что тебе нужно».

– Извини. Я… я правда это очень ценю. Просто непривычно… ты совсем другой. Знаешь, мой муж был весь такой респектабельный, как нотариальная контора. Но никогда не делал того, что обещал. А ты… ты больной ублюдок, сумасшедший гений, но я верю тебе. Это удивительно и прекрасно, верить.

Бонни осторожно привлек меня к себе, обнял, поцеловал в висок.

– Я никогда тебя не обижу, мадонна.

И я поверила. Впервые после смерти родителей поверила, что все будет хорошо. Что рядом есть мужчина, который не подведет, защитит и поддержит, поймет и будет любить всегда, несмотря ни на что.

Мой Бонни.

Может, к черту уже конспирацию? Он не врет, я чувствую, знаю, он правда любит меня. Он не оттолкнет меня, когда узнает. Все будет хорошо. Может быть, у нас в самом деле будут дети… не сейчас, но когда-нибудь…

Я даже представила малыша с выразительными черными глазами в пушистых ресницах, как у Бонни. Очаровательного щеканчика с розовыми пяточками, непоседливого и веселого. Интересно, первой будет девочка или мальчик?

– Rosetta, возьми корзинку с фиалками, – Бонни вывел меня из грез. – И посмотри, что под цветами.

Да, вовремя. Еще бы чуть, и я забыла обо всем на свете, очарованная собственными фантазиями. С чего я взяла, что он хочет детей? Он стерилен по собственному выбору. А его слова… они могли значить совсем не то, что я себе напредставляла.

Нет, не буду бежать впереди паровоза. Где там эта корзинка?

Фиалки нашлись перед телевизором, прямо под белым смокингом. Бедные, совсем помялись и завяли. Надо было ставить их в воду, а мы…

Я залилась жаром и украдкой оглянулась: о том, чем мы занимались, свидетельствовала разворошенная кровать, болтающиеся на столбиках ленты и перевернутая коробка с девайсами. Гнездо разврата! А я – о семье и детях. Логика на грани фантастики.

Выбросив несчастные цветы, я достала из-под них атласную коробочку, ключи на брелоке и конверт. Сердце екнуло: коробочка – размером для кольца. Может быть?.. Да нет, не может! Не может!..

Но вопреки разуму глупое сердце заходилось: да, да, да! И требовало сейчас же открыть, завизжать от радости, броситься Бонни на шею – и… и что дальше? Выйти замуж за больного ублюдка, который влюблен в образ и тайну, а на меня настоящую чихать хотел?

Старательно глядя в сторону, я вернулась на кровать, к Бонни. Он сидел, ждал меня – настороженный, как кот около мышиной норки. И когда я села рядом, тихо попросил:

– Открой.

Несложно было догадаться, что он имеет в виду атласную коробочку. И я открыла.

Там в самом деле оказалось кольцо из белого золота. С бриллиантом раза в три больше бабушкиного. А справа и слева от бриллианта огранки «принцесса» было еще два камня намного меньше, сначала показавшиеся мне черными. Но на свету один отливал синим, а второй – красным.

– Очень красиво, – шепнула я, потому что голос куда-то пропал. Наверное, от страха, что мне все это снится, или что сейчас окажется, что кольцо вовсе не для меня… Господи, почему я до сих пор жду от мужчин исключительно подвоха?

– Надень его. Пожалуйста.

– Это?..

– Это предложение, от которого ты не хочешь отказываться.

Мне безумно хотелось сказать «да». Просто до мурашек по коже. Смущало только одно: слишком все было похоже на сказку. Чересчур. И я закрыла коробочку, чтобы сверкание мечты не слепило.

– Я не отказываюсь, Бонни. Я надену его в следующее воскресенье. В семь часов вечера. Когда ты отдашь мне его с открытыми глазами.

Я вложила коробочку в его ладонь. Но он поймал меня за руку, притянул к себе.

– Сейчас. Я прошу тебя, Rosa. Надень его. Пусть до следующего воскресенья это будет просто кольцо.

– Оставь пока у себя. Пожалуйста, Бонни. Я не могу так, это нечестно… неправильно… я не знаю! Мне… мне будет больно, если через неделю ты его заберешь. Пожалуйста. Я хочу все, как в сказке… шампанское, поздравления… глупая мечта, я знаю…

На несколько мгновений он замолк, прижимая меня к себе – сильно, чуть не до хруста в ребрах. Потом чуть ослабил хватку, потерся лицом о мои волосы, вздохнул.

– Хорошо. Будет так, как ты хочешь, dolce mia.

А меня накрыло облегчением пополам с разочарованием. Вот что я за дура такая? Чего я хочу на самом деле? Ведь я люблю его до сноса крыши, я хочу быть с ним – всегда, везде, я хочу играть с ним, хочу писать о нем и для него, хочу детей от него… и в то же время не хочу ничего менять. Мне страшно. Жить с безумным гением… я уже пробовала жить с гением. Это было ужасно. А если у Бонни еще и окажется правильная сицилийская мама… Я же, по сути, ничего не знаю о его жизни. И не готова бросаться в омут с головой.

Господи, и почему я такая?.. Ладно, хватит повторяться.

– Спасибо, Бонни. Ты самый лучший мужчина на свете.

– А то, – он попытался снова быть веселым самонадеянным ублюдком, но не вышло, слишком много в его голосе сквозило грусти. – Я еще и козу доить умею. Любишь парное молоко?

– Ты доишь козу? В смысле, у тебя есть коза? – Я чуть не засмеялась в голос, настолько белый смокинг, «Бугатти» и мюзикл не монтировались с козой. – На балконе живет?