Виола прижалась лбом к шее коня и закрыла глаза, ощущая запах лошади, сена и пыли как надежную стену, которая воздвигается вокруг нее. Лео пытается постепенно привязать ее к поместью. А она позволяет ему это делать. Ей хочется, чтобы ее убедили, что все те дурные предчувствия, которые терзают ей сердце, были уничтожены раз и навсегда.

Один раз она уже позволила себе не обратить на них внимания — и это дало ей короткое и почти немыслимое счастье, за которым последовали невообразимая боль и разочарование. Второй раз испытать такое же было бы крайней глупостью.

Если она выйдет замуж за лорда Леонидаса Вона, он в итоге окажется в такой же западне, что и она. Представляет ли себе ее возлюбленный, что это будет значить, если его друзья от него отвернутся, а семья от него отречется, окажется ли он к этому готов?

Она в этом не уверена. Жизнь слишком сложна!


Глава 30


«Я подумал, что это может оказаться интересным».

Строчка, написанная легко узнаваемым почерком Лео, пересекала лист бумаги, вложенный в журнал. Виола раскрыла «Журнал для джентльменов», который он оставил на столике в комнате, которую она сделала своей гостиной.

«Комментарии мистера Грина относительно дальнейшего совершенствования перевода «Илиады» лордом Генри». Она выронила журнал и впилась зубами в ноготь большого пальца.

Радость, вызванная тем, что ее по-настоящему понимают, пронизала все ее существо, однако почти моментально была подавлена давней привычкой предотвращать подобные порывы. Умение прятать свои чувства давно уже стало ее второй натурой.

Одно дело, если мужчина заметит, что из всех камней она предпочитает сапфиры, поймет, какие именно шляпки ей нравятся, или даже обратит внимание на то, сколько сахара она кладет в чай. Что ж, это совсем неплохо, но не более того.

А вот если он узнает ее настолько хорошо, чтобы понять, что именно новый перевод «Илиады» может оказаться для нее интересным… Это уже настораживало. Но с другой стороны, все подарки ее проницательного любовника никак не подпадали под понятие обычных: беспородная собака, ошейник с гравированной пластинкой, умение почувствовать, чем именно ее можно заманить (как к нему в постель, так и просто в дом), лошадь, стоимость которой наверняка выше, чем годовой доход даже состоятельных людей…

Виола готова была поверить, что в эту минуту, в этом месте — во время этой идиллии вдали от всего света — Лео действительно ее любит здесь и сейчас! Но как можно было рассчитывать на то, что это чувство сохранится? Неужели оно настолько подлинное, что выдержит и тогда, когда о них начнут писать в скандальной хронике и станут судачить на каждом углу.

И достаточно ли одной любви, если нет доверия? Сердце кричало ей: «Вполне!» А вот разум, до предела набитый знаниями, пусть сейчас и не нужными, отказывался с этим согласиться.

Она не будет знать покоя. В Библии очень сурово говорится о разделенном царстве. Насколько же все страшнее, если сам человек не находится в мире с собой?

Она подняла упавший журнал и провела пальцами по обложке, словно пытаясь его оживить, заставить заговорить, открыть секреты Лео.

Если бы он был просто мистером Воном с годовым доходом в две тысячи фунтов и коттеджем в Корнуолле, она бы, наверное, вышла за него замуж без колебаний. Однако он был аристократом. И даже если бы это было не так, между ними существовали подводные течения, не менее опасные, чем Сцилла и Харибда, и забыть об этом было никак нельзя.

Виола опустилась в кресло и погрузилась в чтение «Журнала для джентльменов». Она успела пробежать глазами половину статьи и уже мысленно составляла опровержение, когда дверь гостиной распахнулась с такой силой, что даже картины на стенах затряслись. Пен ощетинилась, но женщина, остановившаяся на пороге, словно воплощение торжествующей Медеи, приказала ей успокоиться, явно уверенная в повиновении. Собака послушно наклонила голову и застучала хвостом об пол.

— Ну что ж: я вижу, что хотя бы часть той истории соответствует истине.

Виола поспешно вскочила, выронив журнал из дрожащих рук. Присев в реверансе, она бросила быстрый взгляд на дворецкого Лео. Тот нерешительно застыл за спиной незнакомки с испуганным выражением лица, которое могло объясниться только таким фактом: ему пришлось впустить герцогиню в дом, где в настоящее время обитает любовница ее сына.

Выражение глаз этой женщины сказало бы Виоле все, что нужно, даже если бы она раньше не догадалась о том, кто стоит перед ней. Все, что ей прежде приходилось слышать о ледяном взгляде лорда Леонидаса, более чем подходило для описания взгляда его матушки. Сердце Виолы бешено стучало, кровь похолодела. Она почувствовала, что с головой погружается в ледяную пучину, не имея никакой надежды на спасение.

— Мне очень жаль, ваша светлость. — Ее голос прозвучал на удивление спокойно. — Лорда Леонидаса сейчас нет дома.

— Так я и доложил ее светлости, — откликнулся Пилчер из-за ее спины.

И тут же замолчал под повелительным взглядом герцогини.

Она снова повернулась к Виоле, решительно выпрямив спину и гордо подняв голову.

— Мне прекрасно известно, что мой сын отсутствует. Я приехала повидаться с вами, миссис Уэдон. Но поскольку слуги, которым уже пора бы понимать, что к чему, — громко объявила она тоном, обещавшим самые суровые последствия, — способны только трястись и досаждать мне, когда им следовало бы предложить закуски и чай, я предлагаю присоединиться ко мне в моей карете, где я и смогу сказать вам то, что считаю нужным.

Она поправила шляпку на золотистых волосах, пронизанных седыми нитями, и повернулась, явно не сомневаясь в покорности Виолы. Та знаком приказала Пен остаться на месте, а сама проследовала за матерью лорда Леонидаса к ее экипажу. Ей было совершенно ни к чему, чтобы ее огромная собака оказалась с герцогиней в закрытой карете. Будет ли Пен от нее в восторге или зарычит, в любом случае роскошное, расшитое блестками шелковое платье этого свидания не переживет.

У Виолы ко рту подступила едкая желчь. Было нечто поистине пугающее в том, как держится герцогиня. Угроза ощущалась в каждом движении. Не вызывало ни малейшего сомнения, что она привыкла приказывать — и не допускала непослушания.

Кучер, два лакея и громадная гора багажа громоздились на крыше блестящей кареты с герцогским гербом, запряженной шестеркой великолепных лошадей. Виола села в карету к герцогине без шляпки и перчаток, Чувствуя себя без них странно беспомощной, словно гладиатор, которого бросили ко львам без всякого оружия. Она устроилась на сиденье лицом против движения и расправила юбки, словно собралась прокатиться с приятельницей в парке.

Что бы мать Лео ни собиралась говорить, Виола не намерена была унижаться или выказывать страх. Однако когда за ними с громким щелчком захлопнулась дверца, она невольно вздрогнула. Герцогиня не отдавала никакого приказа ни словом, ни жестом, однако карета сразу же тронулась. Виола постаралась успокоиться и посмотрела матери Лео прямо в глаза. Ей уже приходилось сталкиваться с разгневанными родственниками, хотя и не при таких обстоятельствах.

Она не сделала ничего дурного. Ей не за что было извиняться, от нее не требовалось никаких объяснений. Герцогиня даже не сможет обвинить ее в корысти, поскольку она не получила от ее сына ни пенни. Тем не менее, Виола все-таки сильно волновалась, и ей пришлось собрать все свои силы, чтобы не дрожали ноги и не дергались коленки.

Герцогиня шире раскрыла занавески и молча стала внимательно рассматривать ее в свете дня. Виола постаралась не отводить глаза.

Через несколько минут, показавшихся ей вечностью, мать Лео громко вздохнула и проговорила с едва заметной улыбкой:

— Дочь говорила, что вы стойкая женщина.

У Виолы открылся рот, и она так поспешно закрыла его, что зубы щелкнули. Герцогиня опустила глаза, чтобы расправить юбки, старательно укладывая складки на коленях, — как будто собиралась позировать для портрета.

— Это так не похоже на моего мальчика — связаться с куртизанкой. Если бы мне сказали, что он сбежал с женой кого-то из своих многочисленных приятелей, я бы и то меньше удивилась… Как я слышала, мне надо сказать вам спасибо за то, что вы выручили мою дочь из серьезной неприятности. Что ж, благодарю.

— Дети — это немалое испытание, и я должна признать, что поскольку я тоже не была подарком для моего бедного папеньки, то, похоже, Бо — это справедливое воздаяние.

Герцогиня снова стала пристально рассматривать Виолу.

— Мне бы хотелось из ваших собственных уст услышать объяснение, почему я вижу вас в таком состоянии. До конца своих дней буду клясться, что мой Лео не мог поднять руку на женщину — даже ту, которая его спровоцировала на это. А вы не показались мне особой, кто легко стерпит подобное обращение.

Виола резко втянула в себя воздух и задержала дыхание. Ее руки смяли тонкое полотно юбки, и она судорожно сглотнула. Возможно ли рассказать только часть всей истории? Что уже известно герцогине?

— Я могу заверить вашу светлость в том, что ваш сын здесь ни при чем.

Герцогиня выгнула бровь.

— Вам следует знать, что Лондон переполняют слухи. В одном варианте истории говорится, что Лео застал вас с другим мужчиной, убил вас обоих и тайно вывез трупы из города. Я рада убедиться в том, что хотя бы это явная ложь. В другом — как будто вы с ним поругались и, избив вас до полусмерти, он увез вас в неизвестном направлении и запер, словно мой сын — барон Синяя Борода. Лично мне больше всего нравится тот вариант, в котором он сражался из-за вас на дуэли и ранил противника.

Мать Лео очень внимательно наблюдала за ее реакцией, Виола пыталась дышать ровно. Известно ли герцогине о том, что в этой истории замешан ее племянник? И если она знает об этом, что именно ей сказали?