– Я согласна…

Что она еще могла сказать?

Катя подписала контракт и каждый вечер уходила обслуживать это заведение. Представьте себе: в одних крошечных трусиках бегала она между кухней и игровыми столами, разнося выпивку. Каждый считал своим долгом ущипнуть ее за что-нибудь или шлепнуть по чему-нибудь. И она трепетала, но терпела. И каждый день с ужасом ожидала конца смены.

Дело в том, что в пересменку скоты-менеджеры заходили в раздевалку и хватали за подходящие груди первую попавшуюся девушку. Тащили ее в свой кабинет, где уже был накрыт стол для операции надругания. Четыре раза пытались утянуть и Катю…

– А! – завопил было Костас. Инспектор однако невозмутимо и профессионально заткнул ему рот следующей информацией:

– Но каждый раз ее отбивала одна, кхе-кхе, одна восточная подруга. И отбивным скотам приходилось довольствоваться какой-нибудь официанткой, ослабленной хронической нимфо– или меломанией.

Катя выдержала все десять месяцев. Петр остался жив… Но девушка не могла вернуться к своим родителям в их чистый дом, в их чистую жизнь с чистыми намерениями выдать ее замуж за чистого как после бани крановщика. Катя ушла в люди, чтобы со временем сбросить с себя налипшую на нее грязь, забыть те десять месяцев бесперебойного бордельного ада.

И мама, и папа ничего не понимали до тех самых пор, пока забившийся в конвульсиях Петр не рассказал им в чем дело. Он так сильно переживал, что в конце концов юный перегруженный математикой и раскаянием мозг не выдержал несвойственного ему эмоционального надрыва. Что-то там у него то ли заклинило, то ли поехало. В общем родители вынуждены были сдать Петю в психиатрическую больницу, в которой он находится и по сей день.

Так Андреевы неожиданно потеряли обоих своих любимых и любящих детей. Потеряли их абсолютно живыми. Но с надеждой.

Петр, по осторожным прогнозам врачей, через какое-то время должен все-таки прочухаться. Катю же родители также надеются обрести: ищут ее, не покладая своих больных рук и ног.

И однажды им уже повезло. В перерыве между поисками они увидели дочь на цветном экране своего собственного телевизионного ящика в передаче «Угадай обезьяну».

Марфа и Фома тут же позвонили на телевидение, но линия была бесконечно занята другими телезрителями. Тогда родители попытались прорваться в студию, но толпа претендентов на участие в игре, конечно же, их не пропустила.

Лишь через несколько недель им удалось добраться до администратора студии. Но, увы, было слишком поздно: Катя уже убыла в неизвестном направлении…

– Так что же ты нашел, Гнудсон? – не поняли Костас, Пилеменос старший, Мойша и Большой олень. – Всего лишь родителей, которые так же, как и мы, ищут Катю…

– Нет, я нашел нечто большее и одновременно странное и сходу не всем понятное… Дело в том, – продолжал дрогнувшим фальцетом сыщик, – Дело в том, что Катя – не родная дочь Андреевых. Марфа и Фома признались мне в этом, подозревая, что Катю уже нашли ее настоящие предки.

– Но кто они, эти настоящие предки? – взволновано спросил Джони.

Гнудсон многозначительно посмотрел в потолок:

– Один бог это знает. Андреевы же ведать не ведают. Катю они попросту нашли однажды утром в кабине своего крана. Выкормили, воспитали насколько это возможно, не думая, что вся эта затея закончится столь драматургично…

– А ты не пытался найти настоящих родителей? – обеспокоено дернула Гнудсона за погон Долорес.

Инспектор, ухватившись за служебную принадлежность, тут же вернул свой взгляд на землю:

– Конечно, после встречи с Марфой и Фомой Андреевыми я бросился на поиски настоящих родителей. Это было не просто, но мне удалось добыть кое-какие анализы из Катиной клиники. По ним наши медэксперты смогли восстановить генную родословную.

Мистика и фантастика! Ее отец не был зарегистрирован ни в одном генном банке. Как будто речь шла о космическом пришельце. Прилетел, зачал и улетел…

Кстати, пока велись поиски генной карты матери, мы отработали версию пришельцев. Подняли все секретные архивы, но никого с таким набором хромосом обнаружить не удалось. Следовательно, у Кати было стойкое земное происхождение.

Когда мы сделали этот окончательный вывод, компьютер выдал нам портрет и адрес родной матери Кати Андреевой. Я выехал по нему и прибыл, как оказалось, весьма кстати. Мать Кати – некая Блонди, уже весьма пожилая женщина, была при смерти. Ее только что причастил священник. Врач составлял справку о естественной непреднамеренной кончине. Но я успел допросить ее, составить протокол честь по чести. Так, Блонди призналась, что действительно ненароком родила и подкинула ребенка. И, как оказалось позже, подкинула даже не одного, а целых…, целых трех детей.

– Как, – в едином порыве выдохнул хор поисковиков.

– Так, – перевернул в папке страницу Гнудсон, – Блонди в тех местах являлась женой небезызвестного афериста Жоры-гастролера. Ее избранник был не только полностью безответственным мужем, ни разу в жизни не сдававшем анализы, но еще и детоненавистником. Поэтому в семейной жизни Блонди была вынуждена быть весьма осторожной. Но однажды в пылу страсти опростоволосилась и… забеременела. Вы знаете, как это бывает…

Блонди же, почувствовав в себе перемены, не представляла, что теперь делать. В ярости пьяный Жора запросто мог убить ее потомство. И потому, лихорадочно ища выход, она всеми правдами и неправдами скрывала беременность. Говорила, что у нее колики, увеличенная печень и прогрессивный рост жировых отложений.

Жора как будто верил до поры до времени. Но когда Блонди почувствовала, что вот-вот разродится, то предпочла все же выйти из дома. Ведь муж, как только поймет, что супруга его дурачила, следом за потомством убьет и ее.

– Пойду, подышу воздухом, – сказала Блонди Жоре.

– Перед смертью не надышишься…, – как бы пошутил занятый бутылкой муж.

Она бежала по улицам, всеми органами чувствуя приближение родов. И боялась остановиться из-за того, что процесс может тут же начаться.

И еще ей казалось, что Жора хищным аллигатором ползет за ней по пятам. И тогда, зная, что ее грозный супруг с детства боится высоты, Блонди залезла в кабину башенного крана. Там она и родила благополучно всех своих трех очаровательных детей.

Первой была девочка. Потом – мальчик. И, наконец – делу венец, была еще одна девочка.

Первого ребенка Блонди решила оставить в кабине крана. Она боялась, что не сможет спуститься вниз с тремя детьми на руках. К тому же, если Жора подкараулит ее у подножия, то можно было надеяться, что хоть один ребенок останется живым.

И еще она подумала, что всю жизнь по прихоти судьбы пришлось ей проработать торговкой краденого, а ведь ей до воровской свадьбы так мечталось стать крановщицей. Так хотелось быть ближе к богу. И прощаясь со своей пищащей в теплой луже дочуркой, Блонди так и сказала:

– Бог о тебе позаботится…

Эту девочку и нашли супруги Андреевы по утру. Холодной, голодной, но живой… И нарекли ее именем божьим, в честь святой и минимально порочной Катерины…

Костас сладострастно повторил:

– Катерина, Катенька, Катюша…

Руки Чикиты, полные лекарств, так и опустились.

Молодой человек однако этого не заметил:

– Катюшик, Катюнчик…

Большой олень вплотную к Чиките.

– А остальные? Куда делись остальные? – в один голос обрушились на инспектора Рони, Джони, Долорес и Мойша.

– Второго ребенка Блонди подкинула в оставленную без присмотра полицейскую машину. Мамаша напутствовала мальчика такими словами:

– Лови воров. Пусть мой ребенок искупит нашу с отцом вину…

Тут Гнудсон развел руками:

– Ни приемных родителей, ни самого этого ребенка я пока не обнаружил…

– Ох, – неожиданно лишилась чувств Рони.

– Какая мягкая, – удивился Мойша, пытаясь удержать ее от сползания на пол.

– Мне уже лучше, – пришла в себя Рони, почувствовав на талии заботливую руку бросившегося на помощь супруга, – Спасибо, Джони. И вам, Мойша…

– Ничего, – кивнул Мойша и нетерпеливо толкнул в бок невольно заглядевшегося на мать Гнудсона. – Продолжайте же…

И Гнудсон продолжил:

– От третьей девочки Блонди пришлось избавляться в очень спешном порядке. Жора действительно вышел на след Блонди с топором в руках. И чтобы сбросить его с хвоста, нечестной матери пришлось забежать в фешенебельный район, где портрет ее мужа с надписью «Разыскивается» украшал каждый фонарный столб.

Пытаясь отдышаться, Блонди спряталась за подъехавшим к одной из гостиниц грузовиком. В него закантовывали бесчисленные вещи какого-то богатого постояльца. И когда грузчики отвернулись, Блонди выхватила из кучи первую попавшуюся вещь. Это была скрипка в футляре.

Блонди положила в футляр девочку, украв саму скрипку для отмазки своей протяженной ночной прогулки перед куркулистым Жорой…

И эту девочку мне найти не удалось. Может быть она задохнулась в футляре, и ее попросту выбросили на помойку. Кто знает…

– Ох, – неожиданно лишилась чувств Долорес.

– Какая легкая, – изумился Джони, подхватив на руки пушинкой закружившуюся было Долорес.

– Мне уже лучше, – пришла в себя Долорес, почувствовав быстрое приближение супруга, – Спасибо, Мойша. И вам, Джони…

– Ничего, – кивнул Джони и слегка пнул Гнудсона. – Продолжай же, сынок…

Инспектор тяжело вздохнул и выдохнул:

– Что касается Жоры-гастролера, то он, по словам Блонди, сутками напролет глядя телевизор, окончательно свихнулся. Месяца два назад после какой-то передачи по собственной воле сдался в руки правоохранительных органов. Почил в бозе за день до смерти Блонди, окончательно не выдержав всех прелестей тюремного содержания.

Сама Блонди скончалась на моих руках. Вот на этих самых…

Сказав это Гнудсон продемонстрировал всем свои сильные полицейские руки.

– Никаких концов, – сумрачно подвел итог Костас.

– Не совсем так, – опроверг его Гнудсон, вытаскивая что-то из папки, – Будучи еще в сознании, Блонди успела сунуть мне фотографию своих детей. Я забыл сказать, что сразу после родов в кабине башенного крана Блонди сфотографировала всю троицу на память. Вот эта фотография. Скорее всего она нам ничем не поможет, но…