- Пап, а можно я с тобой поеду? Дядя Боря приглашал меня посмотреть и покопаться в новых компах. Они с дядей Вовой так интересно рассказывают про графики и тренды, как будто они живые! Мне понравилось.

И, неприятнее всего было то, что отец, не прогнал ее и не закрыл ей рот одним взглядом, как делал это со мной, а улыбнулся и сказал:

- А, что? Поехали. Только сбегай быстро переодеться. Я требую от всех соблюдать дресс-код, и ты должна первая подавать пример в этом. Ты же моя дочь, Евгения. Я жду тебя десять минут! – и захлопнул дверь машины. Возражать ему никто не решился. Гораздо позднее, когда Сергей, получая образование, и постоянно совершенствуя свои знания, боясь ошибиться, аккуратно применял их на практике, постепенно достигая все больших и больших высот, дождался, однажды похвальбы от отца. Она была для него бесценна. Он был его сыном, и столь высоко поставленная планка, начала медленно приближаться к нему или он дотягиваться до нее.  Сергей помнил, как ему было чертовски неприятно, настороженное и какое-то выжидательное отношение сотрудников фирмы к нему. С ним они осторожничали, а Женька была для них своя в доску. Она спорила с ними, ругалась и доказывала свою правоту, с людьми, которые были гораздо старше, опытнее и были профессионалами в своем деле. Его удивляло, что все эти дяди Бори и дяди Вовы, в последствии ставшие сначала Борисом Владимировичем и Владимиром Андреевичем, в скором временем стали откликаться на Бориса и Владимира, а потом на Борю и Вовчика, в зависимости от степени накала страстей в кабинете у отца, который обращался с ними точно также, как Женька. И они терпели и позволяли. С Сергеем такого не происходило. Он не мог позволить себе и им такой фамильярности, и нарушения субординации – это было слишком неправильно, в его разложенном по полочкам мире. Его воспитывали строго, жестко и правильно, а Женька воспитанию не поддавалась, строгости и жесткости не терпела, и презирала правильных, в чем-то даже идеальных людей, называя их занудами, мозгоедами и задрочами. Вот такая она зараза, его сестрица. Но, отец любил ее до беспамятства, даже такую всю шиворот-навыворот, и не девочку, и не мальчика, а просто, как свое творение, немножко безумное и странное, но свою плоть и кровь в непонятной оболочке. Он не стыдился ее, не стеснялся и убил бы на месте всякого, кто бы посмел ее обидеть. Он холил в ней ее недостатки, пестовал ее придурь и восхищался ею, как Сергею иногда казалось, больше, чем им, своим сыном. Женька и Сергей были его детьми. В этом они были равны и не равны одновременно. Они были очень похожи друг на друга – красивые, прекрасно сложенные, умные и сильные личности, но в то же время, и очень разные, как метко сказала Женька - ты это ты, я - это я, и этим сказано все, больше добавить нечего. Они всегда жили в мире, безобидно подначивая и подкусывая друг друга, как это обычно происходит у старшего брата с младшей сестрой, даже  такой своеобразной, как его Женька. Они не соперничали, нет, скорее, каждый самоутверждался с оглядкой на успехи другой стороны. Так они росли, и у каждого было тайное желание – увидеть, как один из них облажается. Нормальные, спортивные отношения, если учесть, что его сестра искренне считает себя мужчиной, имея женское тело. Когда они становились взрослее и этот процесс протекал у каждого из них по-разному, и тут они были единодушны. Его друзья, подкатывавшие было к Женьке, получали хороший отлуп или наоборот допускались до тела, вопреки его заверениям о ее несостоятельности, как женщины, и долго потом удивляли его, пытаясь за ней ухаживать и строить иллюзии на ее счет. Причем она искренне шпыняла их, чем еще больше распаляла их желания, непременно, быть рядом с ней. А его девушки? Ему всегда нравились девушки утонченные, холеные, красивые и породистые. Она же называла их курицами и ляльками. Ей хватало десяти минут общения с ними, чтобы вынести вердикт: «Это точно твое! Очередная лялька, как ты и любишь» или того хуже, она начинала откровенно выискивать какую-нибудь брешь у претендентки на его сердце, и по капле впуская туда яд, выставляла ее откровенной дурой в глазах его друзей и родителей. Девушки же, с которыми она вела себя таким образом, почему-то, приходили в полнейший восторг от ее оригинальности или возбуждались не по-детски от ее равнодушия, в очередной раз оправдывая слова А.С. Пушкина: «…Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей!...». Она, как маленькая кошечка пробовала выпускать коготки и мучить бедных птичек. Но, это все были цветочки, ягодки уже созрели – появилась она, Виктория, и больно, очень больно стукнула их лбами. Сергей влюбился в нее, причем любовь накрыла его, как огромная волна на океане, мгновенно и полностью лишая возможности сопротивляться. В ней он увидел все, что так долго и безнадежно искал – утонченность, породистость и норов, красоту и холеность, ум, проницательность и какой-то внутренний стержень, без которого все выше перечисленные качества теряются и меркнут. В ней была сила океана и его непредсказуемость. Ему, такому правильному, логичному, размеренному и в высшей степени практичному молодому человеку, захотелось с всепоглощающей страстью, обладать именно ею.  Ему казалось, что только тогда, когда она будет всецело принадлежать ему, он ощутит в полной мере то чувство, которое испытывал герой Леонардо ди Каприо в «Титанике», когда стоял на самом носу корабля и с вызовом кричал в никуда: «Я – Король мира!».  С ней, он стал бы королем. Правильно подметила Женька, что очень большой процент успеха зависит от того, что за женщина стоит за каждым  конкретным мужчиной. Она, в очередной раз оказалась права, его сестрица, черт бы ее побрал! Ну, почему, почему, это создание, младше его на восемь лет, иногда читает его, как открытую книгу, а он, ее старший брат, не может разобраться в ее чудовищных, совершенно не понятных отношениях с жизнью, из которых она, как скользкий червяк, выворачивается и выползает целенькая и с гадкой улыбкой на устах? Где справедливость, мать ее? Его горькие размышления прервал звонок мобильного. Звонил Гольдберг.

- Вот, черт! – смачно выругался Сергей, взяв телефон. – Я совсем забыл про него. Как не кстати. Да? – бодро ответил он в трубку. – Приветствую, Александр!

- И тебе, привет, Серега! Ну, что, ожидаешь? Пиво, водка, потанцуем? – захохотал Гольдберг в трубку. – Все в силе, я надеюсь? Отказов не принимаю, потому что все планы поменял ради этой поездки. Как дела? Как отец? Как сам-то?  – он так и сыпал вопросами.

- Все остается в силе, Саша. Ждем, ждем. Приезжай, конечно. О делах при встрече поговорим. Уговор дороже денег…

- Если жалко их отдать! – продолжил он за Сергея и снова засмеялся. – Стало быть, жди. В субботу утречком и подкатим.

- Мы? Это ты о себе с таким уважением или мне показалось?

- Мы – это значит я и моя подружка. А может и тебе прихватить? Есть и хорошенькие, какие тебе нравятся. Давай, соглашайся, Серега.

- Нет, мне ничего можешь не прихватывать.

- Всё с собой? Да? Молодец! Меняешь женщин, как перчатки. Чувствуется хорошая школа, моя! – продолжал веселиться Гольдберг.

- Да, уж, куда нам до тебя! Какая, по счету?

- Да и со счету сбился уже, и считать некогда. Весь в делах. Ну, ладно, приеду – потолкуем. Есть тут пара-тройка мыслишек – перетрем в процессе. Ну, бывай, Серега. Адьос!

- Ну, давай, давай! Знойный гишпанец, язык не сверни, полиглот хренов! – в тон ему ответил Сергей и отключил мобильный. – Черт! Черт! Вот ведь, черт, тебя побери, со всеми твоими девками и мыслишками! Ты здесь совершенно не нужен. Ну, совсем никак! Да! Все очень и очень осложняется. Более чем, - невесело закончил Сергей и крепко задумался.


Глава 18.


- А ты не мог ему отказать? Ну, можно же было придумать какую-нибудь вескую причину или извиниться, и сказать, что планы изменились и встреча переносится на более поздний срок. А еще лучше – встретиться с ним в Москве и все детально обговорить. Сережа? Ты тормоз? Быстрые решения – это не твой конек, однозначно.

- Ой, ну хватит! Меня извиняет, то, что я совершенно забыл про него и был не готов, в тот момент. А потом, Саша Гольдберг такой человек, который не принимает отказов и носом почувствует подвох. И я думаю, что именно сейчас, он приехал бы в любом случае.

- Саша Гольдберг понимает, когда ему не дают очухаться, и отказывают без всяких подходов и объяснений, прямо в лоб, раз и все. Остальное он сам все додумает и сделает правильные выводы.

- Как у тебя все просто, Женя!  - язвительно подкусил ее Сергей.

- А, что усложнять-то все? Эта ситуация не требовала глубокого, тщательного, фундаментального анализа и изучения. От тебя требовалась мгновенная реакция, смоделированная на ходу, по наитию, а ты облажался, Сережа. Ладно, что теперь-то кудахтать? Будем принимать гостя дорогого, с пассией его очередной. Господи, как вы меня все бесите, ты себе даже представить не можешь! Надоели уже до чертиков!

- Стоп, Женька! Дай мне сказать. А, что, если он зацепился за наше приглашение, как за предлог приехать сюда, потому что знает – Вика здесь.

- Ну, тогда… Ну, тогда, братец, я беру все свои слова обратно.  Если это так, то он пропустил бы мимо ушей любой отказ. Он -  игрок и едет отыгрываться. А девка, его очередная, для эффектности и антуража. Тучи начинают сгущаться, господин Воронов. Что, играем в одной команде, без обид? Или каждый сам за себя? – выжидательно смотрела на брата Женька.

- Когда тучи начинают сгущаться, госпожа Воронова, все обиды посылаются в задницу. В вдвоем мы сильнее и будем играть в одной команде, а после финала, Женька, когда неприятель будет разгромлен и посрамлен, будем каждый за себя, впрочем, как обычно это всегда и происходит. Устроит тебя такой ответ, сестрица?

- Абсолютно. Другого от тебя и не ожидалось. Одна голова хорошо, а две еще лучше. Быстрая реакция, неординарные решения, смелые, но оправданные риски с вдумчивостью, занудством, анализом и мозгоедством в любых ситуациях  нас спасали. Так, что давай думать, брат! Времени мало.