Ольга вспомнила, как они с Андреем целый день обсуждали в письмах моду вообще и моду на демисезонную обувь в частности, улыбнулась и вышла из магазина.

Глава 21

Стоя в пробке, Юрий колотил открытой ладонью по рулю. Все его бесило, положительно все. С шести до семи сорока пяти он выслушивал от Веры оскорбления, подозрения и прочую чушь, которую обычно несет женщина, заподозрившая измену, особенно если ее подозрения обоснованны.

Почему-то Юрию вспомнилась давняя «вонючка», которую написала в местком супруга его научного руководителя, когда он еще учился в институте. «Мой муж — сволочь, подонок, изменщик и блудник. Чтоб он сдох! Верните его, пожалуйста, в семью». Тогда это было смешно, а сейчас, признаться, вызывало совсем другие эмоции.

Обычно в таких случаях Юрий возражал: мол, с чего ты взяла, ничего такого не было. В конце концов, никто не видел… А если вдруг и видел, то был вариант вроде: «Кому ты больше веришь? Своей лживой подруге или своему сердцу?».

Но в этот раз возражать, спорить и строить из себя незаслуженно униженного и оскорбленного почему-то не хотелось. Хотелось послать супругу или к черту, или еще куда подальше. И непонятно, что было причиной. Может, накопившаяся усталость от налаженного семейного бытия, а может быть, отсутствие привычного завтрака на столе.

Пробка тем временем рассосалась настолько, что появилась слабая надежда добраться до работы без особого опоздания.

Два раза проскочив на желтый и срезав через знакомый двор, Юрий подрулил к офису, припарковался и… С удивлением увидел у входа на парковку знакомую фигурку Юли.

Он сразу понял все. И мысленные весы, на одной чаше которых поочередно поперебывали многочисленные его подруги, а на второй уверенно царили жена с детьми, вдруг качнулись. Пусть качнулись самую малость, но совершенно не в сторону семьи. Хотя до этого Господь был к семье Трофимовых по какой-то причине милостив. И не делал Веронику матерью-одиночкой, сына и дочь не превращал в воскресных детей, а всю огромную Верину еврейско-армянско-греческо-белорусскую родню с небольшой примесью татарской крови не собирал в толпу, сокрушенно качающую головами и беспрерывно повторяющую: «А мы же тебе говорили… А ты куда смотрела?..»

Юля тем временем приближалась к его машине. Юра вышел ей навстречу, прекрасно понимая, что именно произошло, и почему именно она решила бросить своего подающего надежды. Он сразу увидел то, самое главное — Юля к нему вернулась. Сама вернулась.

— А где же наш подающий надежды юрист? — Юрию необходимо было подтверждение его догадки. Нужно было не вычислить, а услышать это. От нее самой услышать. — На кого же ты его, горемычного, оставила?

— Не знаю, — пожала плечами Юля. И ее равнодушие лучше всяких слов подтвердило все догадки Юрия от первой и до последней. — Хочешь, телефончик дам — сам спросишь.

Юрий удовлетворенно кивнул. Он чувствовал себя победившим в схватке самцом, который имеет полное моральное право передать свои гены дальше, продолжить свои род. Шагнул к Юле и крепко поцеловал ее в губы. Та доверчиво прижалась и потерлась носом об его щеку — Юрий уже успел забыть, каким бывало ее прикосновение и как оно грело его душу. Весы накренились еще сильнее… Воспоминания о семье стали еще легковеснее.

— Помнишь, как нам было хорошо? — голос Юрия стал тише и мягче, а Юле вдруг показалось, что с ней шепчется сам Ретт Баттлер.

— Помню… и не только хорошее… — ответила Юля.

Вот тут она, конечно, покривила душой: если Юля и могла что-то вспомнить, то только хорошее… А теперь — Трофименко отдавал себе в этом полный отчет — вот он стоит у машины, и ее голова доверчиво склонилась к нему на плечо…

— Я не делала аборт, и даже не залетала, — прошептала Юля. — Я… Мне просто хотелось тебя привязать. А когда не получилось, захотелось, чтобы тебе было больно. Ты меня простишь?

Правду она сказала или снова соврала? Скорее, все-таки соврала. Но Юрию было, в общем-то, все равно. Чаша весов, на которых теперь воцарилась одна Юля, перевесила окончательно и, как казалось Юре, бесповоротно. Семья рушилась и это было до обидного обыденно и просто. «А ведь так оно всегда и бывает, — подумал Трофименко, — так и бывает».

— Поехали позавтракаем, — предложил он и пошел к машине, на ходу набирая секретаршу. — Закажем омлет с ветчиной и помидорами, как ты любишь.

— И чизкейк, — добавила Юля. — Но это уже потом, на десерт, к кофе с молоком.

— И чизкейк, — согласился Юра, — с малиновым джемом и сгущенкой. Черт, как же жрать хочется.

Затем Юрий позвонил секретарше и отменил все утренние встречи, ибо сегодняшний день, как ему сейчас казалось, должен был стать самым важным в его жизни. По крайней мере очень хотелось в это верить. Так оно и получилось — день стал для Трофименко не просто самым важным. Он стал решающим.

После завтрака Юрий отправил новую старую возлюбленную домой и, набрав супругу, пригласил ее в кафе «Фламинго» для серьезного разговора. Супруга ответила, что у нее тоже есть серьезный разговор. Наверное, хочет продолжить утренний скандал, предположил Юрий. Ну что ж, ее ждет небольшой сюрприз. Небольшой и очень неприятный сюрприз. Хотя правильнее сказать, не очень большой и очень неприятный.

«Черт возьми, не хотел бы я оказаться на ее месте…»

Вернувшись в кафе, он занял столик у окна и заказал кофе с коньяком. Кофе — отдельно, а коньяк — отдельно. Сигара дымилась в пепельнице. Было ему хорошо и стремно одновременно. Будущая жизнь представлялась сексуально насыщенной, а все остальное пока виделось довольно смутно. Где жить? Что будет? Да пофиг, не это сейчас главное. Не это…

Он затянулся и подумал о том, как будет развиваться предстоящая беседа с женой, без пятнадцати минут уже бывшей. Выглядело все примерно вот так:

— Я ухожу.

— Как?

— Вот так. Полюбил другую и т. д.

— Нет!

— Да.

— Эту шлюху!!!

— Да.

— Проститутку!!!

— Да.

— Сволочь!!!

— Да.

— Подонок!!!

— Да. Успокоилась? Отлично.

— …

— Теперь давай обсудим условия развода. Алименты, бабло на детей, квартира — тебе, дети по воскресеньям — мне. Плюс, можем через суд, а можем по-человечески договориться…



8 декабря, 12:20