Монтгомери повернул голову и посмотрел на спутника.

Робби с такой силой прикусил губу, что та побелела. Потом, судя по всему, набрался храбрости:

— Вы гневаетесь на Элспет, сэр? Она славная девочка. К тому же преданная.

— Уверен, что это так, Робби.

Минутой позже Монтгомери сжалился над молодым человеком.

— Я собираюсь вернуть жену. А раз твоя вместе с ней, то естественно, что и ты захочешь возвратить свою. Потому я и взял тебя с собой.

Робби кивнул, но, судя по этому жесту, так и не успокоился.

— Да, ваша милость.

— Я американец, Робби. И стал им задолго до того, как стать лордом. В Америке все люди равны.

— И у нас в Шотландии тоже у каждого своя гордость, сэр.

— Отлично. Значит, ты не станешь возражать, если я попрошу тебя называть меня Монтгомери?

Робби смотрел на него в ужасе:

— Я не стану вас так называть, сэр. Это было бы невежливо.

— Но я буду воспринимать как оскорбление, если меня будут постоянно называть «ваша милость». Мне это надоело, Робби.

Монтгомери снова опустил голову на спинку сиденья и закрыл глаза.

— Вы хотите сказать, что ее милость не испросила разрешения на поездку, сэр?

Монтгомери открыл глаза и посмотрел на кузнеца.

— Мы потому и гонимся за ними, сэр?

Черт бы его побрал, если он знал, как ответить Робби.

Ему совсем не нравилось чувство, которое он сейчас испытывал, будто по спине у него поползли холодные мурашки. Не так-то легко признаться в том, что испытываешь стыд. Особенно теперь, когда Монтгомери припомнил все, чего наговорил Веронике.

Как он ни пытался приписать ей роль эгоистичной интриганки и убийцы, оказывалось, что она никак не вписывается в этот образ. И все же она была импульсивной и упрямой, страстной и скрытной.

Скрытной? Или она просто защищала свое право оставаться самой собой?

Монтгомери вспомнил выражение ее лица, когда дядя высмеивал ее, и то, как на ее лице проступила боль сквозь привычную защитную маску равнодушия.

В то утро, когда он спросил Веронику, почему она оказалась в винокурне, выражение ее лица было точно таким же.

Он оскорбил ее.

Черт бы его побрал!

Нет, это она его уязвила.

Черт бы побрал ее!

Монтгомери не отвечал добрые пять минут после того, как Робби задал ему этот вопрос.

— Мне надо знать, почему уехала моя жена.

Слава Богу, кузнец промолчал. Да и что, черт возьми, мог бы Робби сказать?

Глава 28

Дождь замедлял их продвижение вперед, и, в конце концов, ярость бури достигла такой силы, что Вероника сделала кучеру знак съехать с дороги и подождать на обочине. Часом позже они возобновили путешествие, потому что мрачное небо прояснилось, уступив место солнцу, и день стал прекрасным. К счастью, эта часть дороги была мощеной, и им не пришлось преодолевать рытвины, полные воды и глины.

По словам кучера, поезда железной дороги Шотландского нагорья регулярно курсировали между Инвернессом и Пертом. Вероника намеревалась провести эту ночь в гостинице, но не в Инвернессе, а в Перте. Хоть и с задержками, но все-таки они могли продвигаться вперед, путешествуя ночью.

Однако в настоящий момент Вероника хотела только одного: оказаться возле гудящего в камине пламени и медленно мелкими глотками пить горячий чай. Вероника закрыла глаза и почти почувствовала жар этого пламени кончиком носа. Возможно, не помешал бы тост и лепешки, так мастерски выпекаемые поварихой. У нее они получались почти такими же вкусными, как у ее матери.

Веронике повезло: Элспет оказалась приятной спутницей. Ее не тревожила ярость бури, а молнии и голод oна переносила легко.

— У тебя большая семья, Элспет? — спросила Вероника.

— Четверо братьев и три сестры. Конечно, мои ма и па, бабушка Мэри и с десяток племянников и племянниц. Хотя, возможно, с прошлого года их число увеличилось.

— Года? — удивилась Вероника.

— Но ведь до Перта далеко, ваша милость, — ответила Элспет и отвела глаза, по-видимому, смущенная. — Да и плата за проезд на поезде…

Элспет не сказала вслух, что оплата дорожных расходов оказалась ей не по карману. Возможно, сейчас было как раз подходящее время, чтобы узнать у нее, какова оплата труда слуг в Донкастер-Холле. Вероника добавила эту статью к списку вещей, которые ей требовалось обсудить с Монтгомери.

Если бы, конечно, Монтгомери захотел снова поговорить с ней.

Вероника все-таки надеялась, что у их брака могло быть будущее. Хотя Монтгомери не питал к ней ничего, кроме плотской страсти.

Наконец они прибыли в Инвернесс и убедились в том, что пропустили самый удобный поезд. Следующий отправлялся только через три часа.

— Ты вернешься обратно в Донкастер-Холл? — спросила она кучера.

Он покачал головой:

— Подожду вас здесь, ваша милость. Иначе вам придется нанимать экипаж, чтобы он отвез вас домой.

Вероника кивнула, потом вручила ему немного денег из своего ридикюля.

— Тебе потребуется еще? Как ты думаешь?

Кучер опустил глаза на свою ладонь с деньгами:

— Это очень щедро, ваша милость. У меня здесь есть друзья. К тому же миссис Броуди вручила мне список запасов, в которых она нуждается.

— Сомневаюсь, что задержусь больше чем на день-другой, — сказала Вероника.

Они договорились, что он встретит ее завтра на станции, а если ее не будет, то на следующий день. Кучер почтительно дотронулся до полей своей шляпы, кивнул ей и удалился.

После часа ожидания на неудобной и жесткой деревянной скамье их проводили в первый класс, объяснив, что они могут подождать поезда там.

Вероника все еще не могла привыкнуть к тому почтению, которое ей оказывали, но Элспет обращалась к ней, называя ее «ваша милость», а начальник станции, должно быть, услышал это.

— Расскажи мне о Килмарине, — попросила Вероника.

Мысли о Монтгомери вызывали у нее попеременно то печаль, то гнев.

— Что бы вы хотели узнать, ваша милость?

— Все, что угодно.

Элспет нахмурилась:

— Он на холме, ваша милость, и это довольно большое селение. Я никогда в нем не бывала, но оно хорошо заметно из Перта. Все знают о Килмарине и о Туллохах. Все они живут в окрестностях Перта.

— Расскажи о Туллохах.

— Я всегда думала, что выйду замуж за одного из Туллохов, и мое сердце откликнулось, когда я увидела Робби, приехавшего навестить родных, и достаточно было одного моего взгляда.

Лицо Элспет осветилось нежностью.

Почему так происходит, что некоторым людям любовь дается легко и радостно, а другим приходится за нее бороться? У некоторых идет все гладко, им не приходится преодолевать горы и переправляться через ущелья, выражаясь фигурально, а любовь их похожа на спокойный океан.

Вероника испытывала страсть к Монтгомери, но была ли при этом спокойной? Они с трудом притирались друг к другу, и иногда это раздражало, часто возбуждало, но никогда не приносило покой.

— Здесь на мили все Туллохи, — сказала Элспет с улыбкой. — Это все равно что быть одним из Фэрфаксов, — добавила она. — Если вы сами не из Туллохов, то выйдете замуж за одного из них.

— Что ты имеешь в виду, говоря «одним из Фэрфаксов»?

Элспет улыбнулась:

— Ну, я не хочу сказать, что все на свете Фэрфаксы. Но почти все в Донкастер-Холле. Например, дядя Робби был Фэрфаксом, почти все горничные так или иначе связаны с семьей. И даже мистер Керр.

— Мистер Керр? — спросила Вероника удивленно.

— Его мать была из Фэрфаксов. А вы не знали?

Вероника покачала головой.

Внезапно Элспет выпрямилась.

— Ваша милость, — сказала Элспет, глядя в окно, откуда просматривалась станция.

— В чем дело?

— Лорд Фэрфакс только что вошел в станционное здание, — сказала Элспет. — И вид у него не слишком довольный. И с ним мой Робби.

Вероника с такой силой сжала руки, что ей стало больно.

Несколькими минутами позже дверь в конце вагона открылась. В двери стоял Монтгомери, занимая собой все пространство проема. За его спиной маячил Робби, и вид у него был такой, будто он предпочел бы находиться где угодно, но только не здесь.

Монтгомери сделал шаг в сторону, позволив Робби войти в вагон. Вероника поднялась с места и двинулась по проходу вперед, дав Робби возможность сесть рядом с Элспет. К счастью для всех, вагон в этот момент был пуст.

— Жена! — произнес Монтгомери, и взгляд его замкнулся на ее лице.

Стороннему наблюдателю он мог показаться бесстрастным.

Вероника же почувствовала его ярость, не говоря о том, что его синие глаза были холодны, как ледышки.

— Муж! — отозвалась Вероника таким же ледяным тоном, каким заговорил с ней он.

Монтгомери стоял, расставив ноги и сжимая руками дверную раму по обе стороны от себя. Пар раздувал полы его сюртука и ерошил волосы.

— Нам с тобой надо поговорить.

Сознавая, что пара у них за спиной испытывает любопытство, Вероника направилась к выходу, но остановилась на площадке.

Монтгомери продолжал хранить молчание, и от этого ее раздражение возрастало.

Она по-настоящему устала от его вечной сдержанности. И сложила руки на груди, приняв решение оставаться упрямой, как всегда.

— Я не пыталась тебя убить, — яростно сказала Вероника.

— Мне надо, чтобы ты меня убедила.

— Нет, — покачала она головой. — Я не собираюсь тебя убеждать. Думай, что тебе угодно.

— Почему ты уехала?

Глаза Вероники широко раскрылись.

— А ты полагал, будто я останусь в Донкастер-Холле после того, как ты обвинил меня в покушении на свою жизнь?

— Но ты ничего не отрицала.