– Я старалась не думать о том, кто меня найдет. Это оказалась Эгги. Она почувствовала, что что-то случилось, и прибежала домой из школы. Моя младшая сестренка, Джеймс, спасла мне жизнь. Никакой четырнадцатилетней девочке я не пожелаю испытать то, что испытала она… – Потекли слезы. Анна вытерла лицо замерзшей рукой. – Мне было так стыдно. Но для меня не осталось ничего стоящего, чтобы продолжать жить. Ничто, понимаешь? Выпускной показал, что я – просто повод для смеха. Толстый, неуклюжий, непохожий на остальных, отвратительный повод. Я окончила школу – но сломалась. Я подумала: если взрослая жизнь будет такой же, не хочу жить. А теперь объясни, с какой стати мне дружить с человеком, который чуть не стал виновником моей гибели?

Они пристально смотрели друг на друга. Анна тяжело дышала, понимая, что вот-вот разрыдается.

– Ты наглоталась таблеток? После… после того, что мы устроили на выпускном? О боже…

Джеймс протянул руку и шагнул вперед.

– Да, конечно, обними меня, чтобы не видеть моих слез, – полушутливо сказала Анна, из последних сил подавляя рыдания.

– Нет, дурочка, это чтобы ты не видела моих слез, – выдавил Джеймс и с такой силой прижал Анну к себе, что она чуть не задохнулась.

Она почувствовала, как он обвил ее руками, прикоснулся ладонью к затылку, и тут слезы хлынули ручьем. Джеймс держал Анну в объятиях, пока она плакала, и явно не ждал, что она скоро успокоится. Она слышала собственные рыдания словно со стороны. Анна плакала, не стыдясь, в голос, как плачут только в детстве.

Они стояли так некоторое время. Анна не знала, пять минут прошло или пятнадцать. Постепенно она стала дышать ровнее, а плач перешел в слабое икание. Джеймс укачивал ее и что-то бормотал, уткнувшись ей в волосы – невнятно и неразборчиво. Анна плакала и плакала, заливая слезами его несомненно дорогое пальто.

Когда они наконец отступили друг от друга, Анна подумала, что выглядит как пугало, но ее это не заботило. Что-то произошло. Что-то изменилось.

– Не думай, что ты виновата. У тебя нет причин чувствовать себя виноватой, – сказал Джеймс и отвел с лица Анны мокрые пряди волос. У него у самого глаза блестели от слез. – Ты была жертвой. Ты поступила так, потому что думала: иного выхода нет. Виноватыми нужно чувствовать себя нам, всем остальным.

– Я приняла решение выпить таблетки, а значит, заставила Эгги страдать, – ответила Анна, вытирая глаза рукавом.

– Тебя вынудили.

Мимо прошли несколько студентов. Анна и Джеймс, шмыгая носами, смотрели в разные стороны, пока те не скрылись из виду. Мимо катили машины, Лондон жил своей жизнью. Джеймс тяжело вздохнул.

– То, что ты сказала, – правда. Никакое извинение не поправит того, что я натворил. Сомневаюсь, что вправе претендовать на роль друга, который тебе нужен. Могу лишь сказать, что буду нести бремя воспоминаний, пока жив. И я хочу, чтобы ты знала: теперь в этом не одинока.

– Честно говоря, ты просто стал последней каплей, – сказала Анна. – Не ты травил меня много лет подряд. Так получилось, что, появившись в финале, ты принял на себя ответственность за чью-то долгую, усердную работу…

Она слабо улыбнулась. Джеймс уныло покачал головой.

К собственному удивлению, Анна обнаружила, что гнев покинул ее. Она выплакалась до конца. Джеймс по-прежнему был рядом, и Анна признала, что он сам того хотел. Он остался с ней не для того, чтобы очистить совесть, не из каприза, не из желания пустить пыль в глаза. Он искренне пытался извиниться. У каждого есть право оставить прошлое позади. И Анна это сознавала как никто другой.

Джеймс поднял сумку и взглянул на Анну, явно не зная, что сказать на прощание.

– Не буду больше тебя задерживать… – неловко произнес он. – Если что-нибудь понадобится…

Ему было стыдно, действительно стыдно. Вина пригнула Джеймса к земле.

– Наверное, мы можем хотя бы попытаться стать друзьями, – медленно проговорила Анна. – И посмотреть, что получится. Если ты чувствуешь себя бесконечно виноватым, мне не придется тебя угощать.

Джеймс слабо улыбнулся.

– Кстати, а что такое молотилка?

– Ты правда не знаешь?! Ну ты и тупой, красавчик.

– И об этом я тоже буду помнить до конца своих дней.

Они стояли и улыбались, как два дурачка.

– Я не могу в таком виде идти на работу, – заметила Анна.

– И не ходи, – ответил Джеймс. – Я, например, прогуливаю. Давай прогуляем вместе. Я угощу тебя ланчем, где захочешь.

– А с какой стати ты прогуливаешь?

– Понимаешь, захотелось прийти к одному человеку на работу и услышать от него, что я моральный урод. Просто для разнообразия. – Он заправил ей прядь волос за ухо, и Анна против собственной воли почувствовала, как в душе зажегся маленький огонек. – Ну, что скажешь?

– Если ты угощаешь, разве я могу отказаться?

Они вместе, молча, направились к воротам. Анна опустила голову, на тот случай, если мимо пройдет студент или знакомый преподаватель. К счастью, в такую погоду по кампусу никто не болтался.

– Не стесняйся, – сказал Джеймс, шагая по замерзшей траве. – Сегодня слишком важный день, чтобы размениваться на сандвичи. Назови любое место. Я угощаю.

– Ну, в таком случае как насчет «Боб Боб Рикара»? – спросила Анна.

– А ты уверена, что в школе было настолько плохо? – ужаснулся он.

Оба рассмеялись. Анна порадовалась тому, как быстро они вернулись к дружелюбному поддразниванию. Совершенно естественно. Она и не желала, чтоб с ней обращались как с инвалидом.

Пока Джеймс выбирал оптимальный маршрут, она наконец поняла, что именно он шептал ей, пока она плакала.

«Мне больно об этом думать, Анна».

А она впервые подумала о прошлом спокойно.

63

Анна пережила душевный переворот, но в жизни бы не догадалась, чем это стало для Джеймса. Что-то очень долго скреблось в запертую дверь – и оказалось, что все очень просто: «Ты можешь быть лучше». И Анна помогла ему наконец понять, в чем дело.

До сих пор Джеймс ценил не то, что стоило ценить, и удивлялся, отчего жизнь не удалась. Наверное, так выразилась бы Грейс.

Он не знал, как объяснить Анне, что она спасла его от вечного скольжения по поверхности, от пустого существования. Да и смог ли бы он это сказать? Джеймс не хотел, чтобы Анна сочла себя всего-навсего средством искупления чужих грехов. Разумеется, оно далось непросто: вспоминать, что Анна чуть не погибла, притом в изрядной степени из-за него, было нестерпимо.

– Анна, – сказал Джеймс, – конечно, мы сейчас смеемся, но если ты захочешь однажды поговорить… о том, что произошло…

Она улыбнулась.

– Не беспокойся, после случившегося я долго общалась с психологом. И выговорилась. Но все равно спасибо.

В равной мере страшно было думать, что он мог причинить такой вред другому человеку, а потом позабыть об этом. А если бы они с Анной больше никогда не встретились? Если он когда-нибудь заведет детей, то прочтет им лекцию на тему «Как важно быть добрым» и покажет презентацию со слайдами.

Он получил второй шанс подружиться с Анной, сделать то, чего ей так отчаянно недоставало полжизни назад. Мысленно Джеймс вновь видел ее на школьной сцене. Тучную, в платье персикового цвета, с безумным начесом, заплаканную. Он мечтал о машине времени, чтобы вернуться в прошлое и все исправить.


«Боб Боб Рикар» был идеальным вариантом. В такой необычный день – самое оно. Войдя в ресторан, расположенный в самом центре Сохо, человек словно попадал в альтернативный мир «Алисы в Стране чудес». Казалось, вот-вот мимо пробежит белый кролик с карманными часами. Зал ресторана напоминал вагон Восточного экспресса или ванную в доме на Голливуд-Хиллз эпохи шестидесятых. Безумная роскошь золоченых украшений, мрамора, зеркал, плитки с инкрустацией.

Джеймс заметил, что цвет кожаных сидений как в поезде эдвардианских времен – небесно-синий. Он забыл, что Анна разбирается в этом намного лучше его.

– Нет, гуще и насыщеннее. Скорее ляпис-лазурь.

Джеймс улыбнулся.

– Как в биотуалете.

– Очень поэтично.

Обнаружив кнопочку «Нажмите, чтобы заказать шампанское», Джеймс, полный духа приключений, позвонил. Тут же официант в белых перчатках и розовом жилете поднес два бокала на подносе.

– Я чувствую себя в романе Агаты Кристи, – прошептала Анна.

Они заказали необыкновенно шикарный обед в русско-американском стиле: блины, суфле, макароны с сыром и крабами, пюре с трюфелями. А потом провозгласили царство анархии, поделились всем и ничего не доели. Джеймс понимал, что обед из трех блюд в середине дня, в обществе женщины, к которой он не испытывал романтических чувств, просто обязан вселять чувство неловкости. Но, как ни странно, несмотря на все случившееся, им было очень уютно вместе. Разговор тек непринужденно, как и шампанское, но и без помощи спиртного они говорили бы свободно.

Преграды пали, запретов не осталось. Джеймс не сдерживался и не старался пустить пыль в глаза. Когда речь зашла о школьных воспоминаниях, он рассказал, как лишился девственности со звездой Райз-Парк – Линдси Брайт, в гараже у ее отца, после целой серии неуклюжих мучительных попыток.

– Точнее, в сарае. Мы занимались любовью на мешке с компостом, и, поверь, самый неприятный способ прервать половой акт – это наткнуться задницей на вилы.

Анна рассмеялась.

– Мы все мечтали походить на Линдси, – со вздохом сказала она, крутя цепочку.

– Ты шутишь? Она была злобная и страшная.

– Но ты с ней встречался!

– Только потому, что в школе нас считали парой! Не требуй от шестнадцатилетних мальчишек вкуса и здравого смысла. Не требуй от них вообще ничего как минимум до двадцати шести!

Когда убрали тарелки, Анна предложила, чтобы каждый сам заплатил за себя, но Джеймс ответил: «Даже не думай, я сам». Она согласилась. Джеймс не сказал ей этого, но очарование, которое Анна придавала всему вокруг, дорогого стоило.