Вари Макфарлейн - Любовь как сон

Самых опасных врагов еще не было, если они вообще собирались появиться. Что она испытала, облегчение или разочарование? И то и другое, как ни странно.

Над стойкой висел криво натянутый плакат с надписью: «16 ЛЕТ НАЗАД НАМ БЫЛО 16!!!!» О господи, сколько восклицательных знаков. Как будто кто-то тряс прямо над ухом маракасами.

Анна взяла бокал теплого, как вода из-под крана, белого вина и отошла к стене. Она подумала, что собравшимся недостает ровно одной порции спиртного, чтобы начать циркулировать по залу, и что тогда к ней непременно кто-нибудь подойдет. Сейчас она быстро выпьет и исчезнет. Задача – сунуть голову в пасть льву – будет выполнена. Точка. Дополнительные баллы за то, что она явилась сюда в одиночестве. Анна сама не понимала, почему это было так необходимо. Как будто в глубине души великий герой сказал: «Я сам».

Она разочаровалась, но ведь так случалось всегда. А чего она вообще ожидала? Что бывшие одноклассники выстроятся в очередь, чтобы попросить прощения?

На противоположной стене висел коллаж из фотографий, наклеенных на огромные разноцветные листы картона, с пухлой надписью «Выпуск-1997». Анна знала, что ее на фотографиях нет. Никто даже не стал бы предлагать Аурелиане Алесси втиснуться в объектив «Кодака».

Под коллажем был накрыт убогий фуршет, к которому, что характерно, гости не притрагивались. Когда все напьются, кто-нибудь, может, и сгрызет сомнительную булочку, но салаты уж точно предназначались только для украшения.

Зал постепенно наполнялся. То и дело появлялись смутно знакомые лица – ничего особенного, просто постаревшие версии тех людей, которых Анна некогда видела в столовой, на игровой площадке или в спортзале. Ну, некоторые чуть выделялись из толпы. Например, Бекки Моррис, пухлая девочка, которая в третьем классе превратила жизнь Анны в ад, давая понять, что между ними нет ничего общего. Бекки по-прежнему выглядела редкой стервой, хотя жизнь ее и потрепала.

Странно, но вопиющая ординарность бывших одноклассников отнюдь не вселила в Анну чувство злобного торжества. Напротив, она сама словно стала меньше ростом. Почему она позволяла им загонять себя в угол? Банальность зла, волшебник на велосипеде за кулисами страны Оз… Анне показалось, что на ней надето нечто вроде маски, только наоборот. Она ходила среди людей, притворяясь одной из них. Человеческое лицо скрывало гримасу ужаса.

Подождите… кто это?

О нет.

В дальнем углу, склонившись друг к другу, сидели Линдси Брайт и Кара Тейлор. Странное ощущение. Анна немедленно узнала обеих, но воспоминания утратили яркость и напоминали выцветшие фотографии. Длинные светлые волосы Линдси стали заметно короче и обрели мышиный оттенок, корни явно нуждались в краске, талия раздалась, хотя из-под платья и виднелись длинные ноги, покрытые искусственным загаром. Подростковое высокомерие запечатлелось морщинками в углах рта, и некогда хорошенькое личико исказила навеки застывшая на нем недовольная гримаса. Закрыв глаза, Анна с легкостью припомнила прежнюю Линдси в короткой спортивной юбке, со жвачкой во рту и небрежно-угрожающим выражением лица.

Темные волосы Кары были коротко подстрижены, лицо похудело и сделалось землистым – безошибочный признак курильщицы, которая рано начала и не сумела бросить. В школе она любила щелкать Анну линейкой по бедрам и обзывать лесбиянкой.

Так вот какое откровение постигло Анну. Линдси и Кара перестали быть недосягаемыми принцессами и превратились в потрепанных женщин за тридцать, мимо которых обычно, не замечая, катишь тележку в магазине. Анна не знала, что и думать. Наверное, она должна была злорадствовать. Но ей не хотелось. Ведь ничего не изменилось.

Линдси и Кара посмотрели на Анну, и у нее замерло сердце. Что она скажет? Почему не подготовилась заранее? И что вообще можно сказать бывшим мучителям? «Вы когда-нибудь обо мне вспоминаете? Вам бывает стыдно? Почему вы так поступали?..»

Но они не узнали Анну. Линдси и Кара окинули ее взглядом и продолжили болтать. Анна сообразила, что была для них всего лишь очередным лицом в толпе. Время шло, и она вдруг поняла: никто не знал, кто она такая. Вот почему с ней не заговаривали. Она так изменилась, что превратилась в незнакомку. И никто не хотел признаваться, что не помнит бывшую одноклассницу в лицо.

Дверь зала открылась, вошли двое мужчин. На лицах у обоих было написано: «Тяжелая кавалерия прибыла». И, видимо, кавалерию не особенно порадовало увиденное.

Когда они повернулись, у Анны перехватило дыхание, сердце бешено заколотилось, и все вдруг стало таким далеким.

Джеймсу действительно пришлось задать себе вопрос, в кого он превратился, если решил пойти на дурацкую встречу выпускников, лишь бы немного досадить Еве. В зале без окон на втором этаже какого-то паршивого бара валялись на полу наполовину сдувшиеся шарики, похожие на разноцветные яички. А наигранное веселье уж точно не делало атмосферу беззаботной. Обои цвета свежей печени, запах застоявшегося табачного дыма… Джеймс никогда раньше не заходил в такие пабы.

Возле одной стены стоял складной стол, застеленный бумажной скатертью и заставленный тарелочками с сырками, чипсами и сморщенными сосисками. Чтобы создать иллюзию сбалансированного питания, кто-то принес увядшие огурцы, палочки сельдерея и кружочки моркови. Их разложили звездами вокруг розеток с гуакамоле из супермаркета, ярко-розовой, как жвачка, тарамасалатой и чесночным соусом. Только социопат станет есть чесночный соус на вечеринке, подумал Джеймс.

В зале было мало гостей, и они делились на две компании, мужскую и женскую, словно вспомнили юность, когда мальчики и девочки тусили отдельно. Большинство мужчин Джеймс узнал. Лица у них расплылись, обрюзгли, сделались бесформенными, волосы перекочевали с макушек на подбородки.

Он почувствовал легкое злорадство при мысли о том, что сам более или менее выглядел как в старшей школе. Разве что прибавил несколько фунтов.

Все бросали на него быстрые, внимательные оценивающие взгляды, и Джеймс знал почему. Если бы он утратил форму, то стал бы притчей во языцех.

Ха! Он поздоровался у стойки, и Линдси Брайт утратила дар речи. Конечно, он вроде как ухаживал за ней, но неужели она до сих пор не забыла об их романе семнадцатилетней давности? «Господи, не исключено, что у нее уже ребенок выпускного возраста».

Лоренс, вернувшись с двумя пинтами пива, кивнул в сторону Линдси.

– Черт, почему женщины с годами не становятся лучше, как вино? В глаза бросаются только их губы и задницы. Похоже на дешевый гамбургер. Жаль.

– Так, может, пойдем отсюда? – негромко спросил Джеймс. Чертов Лоренс с его вечными надеждами кого-нибудь подцепить. Хотя бы и по второму кругу. – Сомневаюсь, что ты здесь кого-нибудь найдешь.

– Да-а-а… а, нет, подожди. О боже, это кто?

Джеймс проследил взгляд приятеля и увидел одиноко стоявшую женщину. Он вспомнил, что уже несколько раз смотрел на нее и словно не замечал, но вовсе не потому, что она не стоила внимания. Просто она, со своими темными волосами, смуглой кожей и черным платьем, терялась в тени.

Загадочная незнакомка, с точки зрения Джеймса, была одета как хозяйка траттории на вечеринке в честь собственного развода. Он живо представил, как Ева объясняет, что мужской ум слишком груб, чтобы оценить такие вещи. Эта женщина словно сошла с экрана европейского артхаусного кино, ну или рекламы кофе. Тяжелые ресницы, томные карие глаза, густые брови, похожие на каллиграфический росчерк тонкого пера, массивный узел угольно-черных волос на затылке… в общем и целом не в его вкусе, но несомненно красива. Особенно на фоне убогого окружения.

– Надо поздороваться, – сказал Лоренс. – Наверно, она приехала по обмену, а мы еще не познакомили ее с обычаями нашей родины.

– Ты понимаешь, что в нашем возрасте это выглядит нелепо?

– Тебе даже не интересно знать, кто она такая?

Джеймс снова окинул женщину взглядом. Судя по позе, ей совершенно не хотелось общаться. Руку с бокалом она судорожно прижимала локтем к боку. Джеймс терялся в догадках, кто она и зачем явилась сюда. Он, возможно, подошел бы, если бы был один, поскольку больше никто в зале не представлял для него интереса. Но Джеймсу не хотелось наблюдать, как Лоренс разыгрывает донжуана.

– Я знаю, кто она такая. Она жена того типа, который даст тебе в морду через пятнадцать минут, – грубо ответил он.

– Думаешь, она пришла не одна?

– Конечно, не одна.

Джеймс сразу понял, что загадочная незнакомка явилась со стороны. Она совершенно точно не ходила в школу Райз-Парк. Никоим образом он не проглядел бы ее в юношеские годы. Видимо, чей-то трофей… то есть жена, которая неохотно притащилась вместе с мужем на вечеринку. И другие женщины явно не были с ней знакомы – таким образом Джеймс убедился, что прав.

– Ну, одна или нет, но она красавица.

– Не такая уж красавица и вообще не в моем вкусе, – огрызнулся Джеймс, надеясь, что Лоренс заткнется.

Тут женщина обернулась, залпом допила вино и взяла сумочку.

– Ужас… Пенелопа Крус уходит? Не пущу, – решительно заявил Лоренс.

В двадцать лет Анна иногда мечтала, как вновь встретится с Джеймсом Фрейзером, и мысленно сочиняла замысловатую отповедь. Язвительную нотацию, которую она собиралась прочесть ему в присутствии жены, детей и сотрудников, чтобы все поняли, какой он злобный и самовлюбленный сукин сын. В воображении эта сцена обычно заканчивалась общими аплодисментами.

И вот Джеймс оказался перед ней. Прямо здесь. Во плоти.

Анна могла бы запросто подойти и сказать то, что думала. Но в голову не приходило ничего, кроме: «Я не хочу даже находиться с тобой в одной комнате».

Надо было отдать Джеймсу должное, он сохранил форму. Те же иссиня-черные волосы, с нарочитой небрежностью взлохмаченные, вместо дурацких «занавесок», которые мальчишки носили в девяностых. Подбородок, как в рекламе бритвенных станков, оставался по-прежнему тверд, как и, без сомнения, его сердце. Джеймс обладал типичной красотой актера из рекламного ролика, которая теперь совершенно не трогала Анну.