– Н-да, это многое объясняет, – продолжил Роуленд. – Или вот еще – возьмем акцент Лазара. Очень странный акцент. Но я-то хорошо знаю: так говорят по-французски в Новом Орлеане. Может быть, сама Казарес смогла избавиться от этого выговора, так ведь и образование она получила получше, чем ее братец. Что более важно, это полностью объясняет ее патологическую скрытность. Все время петляет, запутывает след. Ты можешь себе такое представить, Линдсей? Если, конечно, наши догадки соответствуют действительности. Это же надо столько лет притворяться друг другу совершенно чужими, лгать, скрывать такой факт жизни от всего мира!

– Нет, не представляю, – честно ответила Линдсей. – Могу только догадываться, насколько это ужасно – все равно, что продать душу дьяволу. Ведь они скрывали не только факт своего родства. А их любовная, кровосмесительная связь?! Кстати, если верить слухам, они до сих пор состоят в близких отношениях. И еще, Роуленд, этот ребенок не дает мне покоя. – Лицо Линдсей приняло озабоченное выражение. – Думаю, он и Летиции покоя не давал. Как ты думаешь, что с ним стало? Умер? Сдан в приют? Наверное, все-таки умер. Можно предположить, что у него был какой-то дефект…

– Ребенок брата и сестры? Наверное, ты права.

– А если жив? Представь себе, Роуленд, ему уже за двадцать. Вполне взрослый человек, старше Тома. Но они не могли признать его своим, может быть, даже были лишены возможности видеть его. Как же это ужасно! Что с тобой, Роуленд?

– Ничего. – Он посмотрел на нее долгим и пристальным взглядом, а потом, словно опомнившись, помотал головой. – Все это не более чем домыслы. Как их проверишь? У нас нет ничего конкретного. Мы даже не знаем фамилию Марии Терезы и ее брата.

– Но даже если бы в твоем распоряжении были какие-нибудь факты, если бы узнали их фамилию, – пробормотала Линдсей, накладывая готовый омлет на тарелки, – то и в таком случае как бы ты смог навести справки?

– Положим, кое-что можно проверить, и не зная фамилии. Начать хотя бы с Лафитт-Грантов, с той школы при женском монастыре. Естественно, с фамилией удалось бы продвинуться гораздо дальше или быстрее. Например, установить дату и место рождения Марии Терезы и ее брата, а уже затем узнать, где и когда родился их ребенок, выяснить, жив он или нет. Не исключено, что, сверившись с иммиграционными списками, удалось бы протянуть эту нить во Францию, в этом случае мы могли бы узнать, где же они жили после того, как покинули Новый Орлеан. Таким образом появился бы ключ к отгадке тайны, где и как Лазар сумел впервые подзаработать деньжат. Вероятно даже, мы смогли бы узнать, когда именно они взяли себе новые имена. Впрочем, такое расследование может продлиться целую вечность, но так ни к чему и не привести. К тому же, как ты сама сказала, это информация второго плана, а потому и должна там оставаться.

Линдсей молчала. Ей неожиданно пришло в голову, что есть способ гораздо более быстрый и надежный узнать прежнюю фамилию Марии Казарес и ее брата. Однако она предпочла пока не делиться своими соображениями с Роулендом.

Они наконец принялись за ужин. «Вот уж действительно всякая всячина», – подумала Линдсей. Вначале был съеден омлет с гренками, потом – гренки с паштетом. Не удовлетворившись этим, Роуленд съел еще тарелку кукурузных хлопьев. И как в него столько влезает? Ест все подряд, а все равно тощий как тростинка. Несправедливо это… Роуленд налил в чашки кофе. Сейчас он был тих и задумчив. Сумбурная трапеза начиналась довольно-таки оживленно, однако некоторое время спустя Линдсей почувствовала, что Роуленд опять ушел в себя.

– Извини, – встрепенулся он, поймав на себе ее настороженный взгляд. – Я просто зациклился на этой истории с Лазаром. Ничего с собой поделать не могу, думаю только о нем – и точка. Такое со мной часто происходит. Уж если задумаюсь над чем-нибудь крепко, то все остальное для меня словно исчезает. К тому же есть в этом деле одна вещь, которая особенно меня беспокоит.

– В том, что я тебе рассказала?

– Да, но лишь отчасти. Тут все гораздо сложнее… Понимаешь, Линдсей, сейчас я не могу тебе все объяснить. Вот распутаем весь этот клубок, тогда и выложу все.

– А Джини знает? Ведь вы вместе будете распутывать это дело со Старом.

– Во всяком случае, предполагаем.

– Значит, это имеет какое-то отношение к смерти Кассандры? Связано каким-то образом с Амстердамом?

– Прошу тебя, Линдсей, не надо. – Роуленд поднялся из-за стола. – Лучше не спрашивай… Гляди-ка, уже одиннадцатый час. Мне нужно позвонить Джини, я обещал ей. Сегодня она хотела встретиться с Сьюзан Лэндис, а также кое с кем из друзей Кассандры и Майны. Думаю, ей уже удалось что-нибудь узнать. Так я пойду позвоню? А потом вызову тебе такси, ладно? Это займет не более пяти минут.

Пять минут растянулись в пятнадцать. Роуленд вернулся еще более задумчивым и рассеянным, чем прежде. «Такси уже едет», – сообщил он, глядя куда-то мимо нее. Линдсей попыталась изобразить на лице радость.

– Ну и как, есть прогресс?

– К сожалению, нет. Джини удалось поговорить с несколькими девочками из челтенхэмской школы. Одна подтвердила, что Кассандра в разговорах несколько раз упоминала имя Стара. Этим все и ограничилось. Никто из них не смог больше сообщить ничего интересного. От Майны по-прежнему ни слуху ни духу. Если бы она объявилась, то наверняка мы бы об этом уже знали – был бы звонок от Макса или из редакции. Завтра в газете будет материал о смерти Кассандры и исчезновении Майны. С фотографиями обеих. Может, хоть это что-нибудь даст. А пока Джини отправляется в Амстердам, ты – в Париж…

Его слова прервал звонок в дверь.

– Ну вот и твое такси. Подожди секундочку, я сейчас разыщу книги, которые обещал Тому.

Пять минут спустя Линдсей сидела на заднем сиденье малолитражки, прижимая к себе три книги: одну – о Бергмане, другую – о Феллини, плюс объемистый том, посвященный французской nouvelle vague.[23] Дорога домой оказалась долгой. Водитель все время путался – сколько раз он сворачивал не там, где надо, и не столько ехал вперед, сколько разворачивался и возвращался назад. Линдсей сидела нахохлившись и сердито молчала. Конечно, Роуленд был к ней весьма внимателен, но Линдсей не покидало чувство, что, получив всю информацию, он отмахнулся от нее, как от назойливой мухи.

В самом деле, чего ей удалось достичь за сегодняшний вечер? Поджарила вполне съедобный омлет на почти непригодной сковороде. Снабдила Роуленда информацией – интригующей, захватывающей. Жаль только, проку от этой информации мало… А Роуленд даже не соизволил хотя бы в двух словах поведать о сути материала, над которым начал работать. Работать вместе с Джини. А она, Линдсей, получается, недостойна его высокого доверия.

– До чего же я ненавижу весь этот мир! И всех, кто его населяет, – поделилась она своим настроением с Томом, который, несмотря на поздний час, бодрствовал перед телевизором.

Небольшой комочек на диване, который Линдсей в полутьме приняла вначале за подушку, зашевелился, превратившись в девушку – миниатюрную, с удивительно миловидным лицом. Это была Катя, подружка Тома.

– Да брось ты, – добродушно протянул Том, не отрывая взгляда от экрана. – Не все же тебя в этом мире ненавидят. Во всяком случае, не я.

– И не я, – робко пискнула Катя. – Привет!

У Линдсей потеплело на душе. Ложась в кровать, она скинула на пол пухлый слезливый роман – яркий образец дорожного чтива, для верности оттолкнув его ногой подальше. А потом битых два часа читала Апдайка. И все же, когда было уже далеко за полночь, Линдсей вылезла из кровати и достала из-под шкафа толстый роман. Для нее важен был финал. Главный герой произведения проявил чудеса живучести – ему позавидовал бы сам библейский Лазарь. На пятьсот двадцатой странице он окончательно воскрес из мертвых, успел снова соблазнить главную героиню, на пятьсот тридцатой закатил ей грандиозный скандал и на предпоследней, после сексуального марафона на целых восемь страниц, повел ее к алтарю. Умиротворенная, Линдсей опустила голову на подушку и заснула сладким сном.


А Роуленд в это время лежал в постели на втором этаже своего дома с окнами на шпиль Хоксморской церкви. Вскоре после отъезда Линдсей он заметил на противоположной стороне улицы белый «Мерседес» с откидным верхом. Сейчас у него не было ни малейшего желания снова выглядывать из окна, чтобы удостовериться, по-прежнему ли стоит там машина. А потому оставалось только тихо лежать на спине с открытыми глазами, считая мучительно тянущиеся минуты.

Роуленд заново обдумывал то, о чем рассказала ему Линдсей. Сначала он думал о ней, потом о Джини, потом о Кассандре, которой уже не было в живых, потом о Майне, которая все еще не нашлась, и в конце концов о темноволосом молодом человеке лет двадцати с лишним запоминающейся наружности и неизвестной национальности. О поставщике клубнички для Митчелла со странным именем Стар.

Уже под утро, около трех часов ночи, Роуленд забылся беспокойным сном. Словно сквозь туман ему виделись Эстер и Новый Орлеан. Вокруг них были знакомые места, и все же его не покидало чувство, будто он потерялся. Они шли вместе по знакомым улицам, Эстер настойчиво пыталась ему что-то сказать, но Роуленд не слышал ее.

Он проснулся внезапно, будто от толчка, и теперь лежал, пытаясь справиться с чувством безотчетной тревоги, которое всегда вызывают подобные сновидения. Минуты складывались в часы, а странное ощущение – какой-то сплав бессонницы и смертельной усталости – никак не уходило. Словно прошлое и будущее навалились на него одновременно.

Утром Роуленд первым делом позвонил Джини. Она торопилась на самолет, который улетал в Амстердам в пол-одиннадцатого. Там она собиралась разыскать родителей голландской подружки Стара – Аннеки, которые, возможно, могли располагать какими-то сведениями о Старе.

– Спроси, не может ли он быть американцем, – проинструктировал ее Роуленд, – и нет ли у него каких-нибудь американских связей.