– Черный Карачун… – поморщившись, ругнулся Василий и закрутился в седле, глядя по сторонам.

– Геть!!! – Царевич снова сорвался с места во весь опор, стремглав промчался по алой равнине, выхватил саблю и на всем скаку рубанул землю. Спрятал оружие, вернулся, поднял добычу: – Васька, да их тут полно!

Княжич недовольно зашипел сквозь зубы, снова привстал на стременах.

– Я же говорю, тут весной родник пробивается, – подъехал ближе его товарищ. – К нему со всей округи зверье и тянется. Вижу!!! Геть!!!

– Проклятый Карачун! – чуть не во весь голос ругнулся московский заложник… И вдруг заметил какое-то шевеление в сотне саженей слева. И тут же дал шпоры пегому аргамаку: – Геть!!! Геть, геть, геть!!!

Конь сорвался с места, широкими скачками разгоняясь в указанном направлении. Зверек кинулся наутек – но сравниться в скорости с крупным животным явно не мог. Уже через считаные мгновения расстояние сократилось вдвое, затем еще вдвое. Василий потянул из ножен саблю, снова подогнал скакуна шпорами.

– Еще немного… Еще чуть-чуть… Н-на! – Он наклонился и рубанул мелькающую между тюльпанов мохнатую спину, достав ее самым кончиком клинка. – Есть!

Промчавшись по инерции дальше, княжич спрятал саблю, потянул левый повод, по широкой дуге на рысях вернулся к добыче, резко наклонившись, поднял тушку… И ругнулся сквозь зубы:

– Проклятый Карачун!

– Отличная лиса, братишка! – расхохотался царевич. – Есть нечего, зато шкура на воротник пригодится!

– Она же еще не полиняла… – скривился княжич… И вдруг увидел за Джелалом торчащие из красного ковра длинные серые уши. И тут же что есть силы пнул пятками аргамака в живот: – Геть! Геть!

Скакун сорвался с места, дважды прыгнул вперед, едва не опрокинув царевича. Княжич рванул саблю, наклонился и быстро, словно кончиком хлыста, щелкнул уносящуюся прочь макушку. Зверек кувыркнулся, и княжич, скача во весь опор дальше через цветы, восторженно закричал:

– Есть!

Он вернулся, подхватил добычу и просунул лапки в петлю у луки седла. С напускным безразличием сообщил:

– Первого взял.

– Упитанный… – уже серьезно похвалил добычу царевич. – Когда только успел отожраться?

Но княжич уже успел заметить среди тюльпанов еще одну серую черточку и дал шпоры коню:

– Этот мой!!!


К полудню возле седел охотников болталось примерно по полтора десятка ушастых тушек. Мальчишки все еще горели азартом – но с их скакунов уже падала розовая пена, и хочешь не хочешь всадники повернули в город, размеренным шагом двигаясь через бесконечный алый ковер.

– Ты был прав! – тяжело дыша и улыбаясь, признал княжич. – Это лучшая охота, на каковой я когда-либо побывал! Брать зверя самому на скаку – куда как веселее, нежели просто смотреть за развлечением ястреба!

– Ты мне, кстати, еще пояс должен! – вспомнил царевич.

– Ты его еще не выиграл!

– Так поехали на уток!

– Так они еще жира не нагуляли!

– Ну… – наследник ордынского престола зачесал в затылке.

– Слушай, а если мы завтра мектебе прогуляем, твоему отцу донесут али нет?

– Не стоит испытывать судьбу, братишка, – после малой заминки вздохнул царевич. – Давай лучше в субботу?

– А тюльпаны еще три дня простоят? Сам сказываешь, как бутоны опадать начнут, зайца в степи уже и в трех шагах не разглядеть!

– Еще три дня, надеюсь, выдержат, – неуверенно ответил Джелал ад-Дин.

– А может, леший с ним, с отцовским гневом? – неожиданно сказал княжич. – Весна и тюльпаны случаются токмо раз в году! Ну, накажут. Ну и пусть! Зато какая славная охота! Возьмем завтра пару заводных и умчимся в степь до самого вечера!

– Следить за заводными надобен слуга.

– Так возьми! Ты царевич или нет? Мои холопы, к примеру, часто ругаются и об отцовской воле вспоминают. Но приказов все едино слушают.

– Я сам напишу отцу! – внезапно решился Джелал ад-Дин. – Скажу, что таково было мое желание и я поступил согласно своей воле! Решено, братишка. Завтра мы едем на охоту!

– Я тоже возьму холопов, – ответил Василий. – И пусть доносят батюшке, сколько захотят!

Въехав во дворец, отроки спешились, отдали поводья лошадей дворне и обнялись:

– До завтра, брат!

– До завтра!

После чего усталые, но довольные, разошлись по своим покоям.

Толкнув дверь в горницу перед опочивальней, княжич встретил удивленные взгляды дядек и, отрезая себе пути к отступлению, решительно объявил:

– Готовьтесь, воины, завтра отправляемся на охоту! Костров жечь не станем, посему токмо сухой перекус с собой прихватите. Фиников там, орехов, кулебяку да квасу пару бурдюков. Труда от вас особого не надобно, за лошадьми заводными токмо приглядеть.

– Чего-то рано ты сегодня из мектебе вернулся, Василий Дмитриевич, – ущипнув себя за седую бородку, задумчиво проговорил Пестун.

– Зато зайчатинкой свежей за ужином побалуемся, – весело ответил паренек. – Я десятка полтора на кухню отдал, пусть разделывают. Шкурки негодные никуда, линялые. Однако ж мясо весной токмо вкуснее!

– Прогулял, стало быть, учение сегодняшнее… – так же задумчиво сделал вывод старший дядька.

– Степь лишь раз за год на неделю цветет! Ученьем же ходжи и мудрецы здешние наш ум зимой и летом беспрерывно забивают! Ничего не случится, коли дня три-четыре отдохнем. Посему завтра мы едем на охоту! Такова моя воля. Князь я или нет?

– Воля твоя, княже, – пожал плечами Пестун, – однако же, коли нас в ордынскую столицу…

– Тихо! – внезапно оборвал его Копуша и вскинул палец. – Слышите?

– Ты о чем, дядька? – не понял Василия.

– Звуки странные… – прохрипел холоп и потер глубокий шрам на подбородке. – Померещилось, будто из пушки кто-то пальнул… Вдалеке… Пойду-ка я на крышу, на город гляну.

Бывалый воин отложил новый пояс, каковой плел из десятка сыромятных ремешков, поднялся с сундука и прохромал к двери, бесшумно скрывшись снаружи.

– Дозволь, княже, плащ твой принять? – осторожно, из уголка, прокралась к хозяину невольница. – Почистить его, вестимо, надобно.

Василий скользнул взглядом по бархатным зеленым шароварам на ее ногах и бедрах, синей атласной рубашке и короткой черной войлочной жилетке, каковую распирала спереди крупная грудь, что-то вспомнил и усмехнулся:

– Надобно тебе, Зухра, мех какой-нибудь подарить. А то одежда у тебя вовсе без опушки. Нехорошо.

– Благодарю за милость, княже. – Персидская красавица расстегнула фибулу на вороте хозяина и приняла его плащ. Провела ладонью по дорогой ткани, проверяя, нет ли глинистых пятен, аккуратно сложила…

Дверь с грохотом распахнулась, в горницу ввалился встрепанный раскрасневшийся Копуша:

– У причалов сеча! Пестун, сундуки!

Пожилой дядька, не заставляя повторять дважды, кинулся в угол, вскинул кованую крышку, стал выбрасывать на пол пояса с саблями, кистени, звякающие тяжелые узлы. Оба холопа подняли взгляд на Василия, на миг замерли, а затем подхватили его с двух сторон, придвинув к стене, быстро надели на воспитанника войлочный поддоспешник с памятным разрезом, окруженным запекшейся кровью, на груди. Сверху так же быстро и ловко натянули юшман.

– Дяденьки, как же так?! – жалобно заскулила невольница. – Что же сие творится?! Почему, зачем?

– Нечто сама не ведаешь, кто с реки на города нападает? – бросил через плечо Копуша. – Знамо, опять ушкуйники наведались! Больше некому!

Княжич заметно вздрогнул.

Новгородские ушкуйники – бич и ужас всех известных и неведомых земель; речные разбойники, грабившие во всех краях любые города и веси, невзирая ни на веру, ни на родство, ни на звание своих жертв. Великая Орда не раз жаловалась в Москву, что ушкуйники разоряли Булгар и Жукотин[10], Сарай и Казань и добирались даже до далеких персидских берегов. На севере плакались о набегах свейская Стекольна и немецкий Штетман, финская Або[11], датский Копенгаген и рыцарский Аренсбург. Доставалось и московским городам – Костроме, Ярославлю, Бежецку, Нижнему Новгороду. Однако великого князя Дмитрия, отца Василия, новгородцы все-таки опасались. Русь близко, ее армия сильна, дорогу на Волхов знает хорошо, не первый век с буйными соседями воюет. Но вот дальние пределы – Заволочье, Орду, всякую неметчину – ушкуйники разоряли часто и нещадно.

– Может… обойдется? – сглотнула Зухра.

– Это кому как, – хмыкнул бывалый воин. – Город большой, нищие окраины никто не тронет. Чего с голытьбы возьмешь? Сокровища, они ведь во дворцах. Но уж сюда-то тати влезут обязательно!

– Да-а?! – жалобно простонала девица, теребя края жилетки.

Наверное, впервые в своей жизни Зухра пожалела о своей юности и красоте.

Холопы же, снарядив для битвы княжича, так же споро сами облачились в чешуйчатые куяки, застегнув броню на боках, опоясались саблями.

Совсем рядом послышался сдвоенный грохот.

– Кажись, перебили ужо новгородцы портовую стражу-то, – сделал вывод Копуша. – Тюфяки к дворцовым стенам доволокли.

– Здесь все из глины, – пробормотал княжич. – Пушками с первого залпа разнесут.

– Больших стволов на ушкуе не увезти, – покачал головой Пестун. – Разбойничьи пищали камнями размером с кулак стреляют, не более. Раз десять стрельнуть придется, пока ворота али угол какой расковыряют.

– Или един раз из десяти стволов шарахнут, – поправил его Копуша, перекладывая что-то из сундука в поясные сумки, себе и Пестуну. – На долгую задержку не надейтесь, вскорости будут здесь.

Холопы выжидательно посмотрели на паренька.

Молчание затянулось, и Копуша поторопил:

– Что делать станем, Василий Дмитриевич? Ты князь, тебе решать. Сказывай свою волю!

По телу паренька пробежал колючий озноб.

Хорошо свою волю объявлять, коли на охоту собираешься поехать али службу церковную прогулять! Но сейчас… Сейчас он должен был сказать своим воспитателям и холопам, как именно им надлежит поступить. То ли спускаться вниз, к воротам, и сложить головы, защищая царский дворец от новгородских разбойников, то ли забыть о дворце и заботиться о своих жизнях. Сейчас от решения паренька зависела вся их общая судьба. И судьба каждого в отдельности…