Айратом был четырнадцатилетний курносый мальчуган, стороживший корабль, пока отец бегал за семьей. Вестимо – один из сыновей Мехмеда. Маленький рыбак быстро и умело вздернул небольшой треугольный парус, после чего замахал на пассажиров, указывая на корму, схватился за длинное весло с узкой лопастью. Люди послушно прошли вдоль судна, корма просела, нос подвсплыл, мальчишка толкнулся от травы – и лодка соскользнула на стремнину.

Парус, как понял Василий, требовался только для управляемости этим довольно крупным судном. Беглецы спасались вниз по течению, и Ахтуба весьма бодро уносила путников и без всякого ветра.

– Куда мы, Мехмед? – спросил княжич, глядя на проплывающий мимо кустарник.

– Вверх по реке нельзя, царевич, – чуть поклонился удерживающий кормовое весло рыбак. – Там разбойники. Мыслю, на Волгу лучше тоже не показываться. Ушкуйники, коли уж пришли, завсегда всех путников грабят, царевич. Мимо них не проскочить.

– Я не спрашивал, почему мы плывем вниз, Мехмед, – покачал головой Василий. – Это и так понятно. Я хочу знать, куда ты направляешься?

– Внизу много проток и заводей, царевич, скрытых островов и камышовых полей, – пожал плечами татарин. – Я хорошо их знаю. Укроемся там и переждем до середины лета.

– Так долго? – удивился паренек.

– Ушкуйники после Сарая к Астрахани пойдут, посему спешить нам некуда, – потянул рулевое весло на себя старик. – Чем дольше в камышах просидим, тем спокойнее, царевич. Новгородцы после Астрахани либо дальше, в Персию, поплывут, либо обратно к Вятке. Посему через месяц надобно будет на разведку сплавать, царевич. Коли разбойники дальше на юг пошли, придется улов распродавать и обратно в протоки прятаться. Они ведь осенью все едино обратно двинутся и опять грабить станут. А коли ушкуйники домой повернут, то и нам в Сарай возвертаться можно, царевич.

– Вижу, у тебя есть опыт, Мехмед.

– Всю жизнь на воде, царевич, – признался рыбак. Немного помолчал. Спросил: – Ты спрячешься со мной, царевич? Я все сие время полагал ставить снасти, а семью оставить на одном из островов в полной скудости и скуке, царевич. Там токмо шалаши да соль. Дров нет, костра мы на ловах не разводим. Боюсь разочаровать тебя, царевич. Хотя, конечно, сие убогое укрытие станет на лето самым безопасным местом в Орде… Царевич… Да?

Княжич промолчал, задумчиво глядя на проплывающие мимо берега. Он пытался переварить, переосмыслить все случившееся с ним за последние пару часов. А произошло очень и очень многое. Пожалуй что, даже больше, нежели за всю минувшую зиму и весну.

Во-первых – сегодня он не стал сражаться против ушкуйников.

Сиречь – схватиться с новгородцами Василию все-таки пришлось. Однако – он не стал сражаться за Орду! Княжич дрался только за себя.

И во-вторых – сегодня он скрылся из Сарая.

Теперь московский заложник пытался понять: что из всего этого случилось само собой, а что – по его собственной воле.

Пареньку не хотелось признаваться даже самому себе, что он струсил, что попытался сбежать, дабы снова не оказаться в сече. Что испугался возможной смерти… И уговорить себя оказалось легко – ведь пару часов назад Василий лично сразил троих из новгородских разбойников! Не сбежал, не сдался – а вступил в битву и победил!

Но тем не менее – сейчас он плыл прочь из города, в котором находился по уговору своего отца и царя Тохтамыша! Плыл из шумного богатого Сарая, в котором остались его друзья, его учителя, в котором ему нравилось, к которому он привык. В котором ему было хорошо!

Поэтому больше всего на свете княжичу Василию хотелось вернуться туда, во дворец. Вернуться домой!

Но как можно внятно и правдоподобно описать все случившееся царю Тохтамышу и его сыновьям? Как оправдать свое исчезновение в час опасности и возвращение спустя несколько месяцев?

Причем вернуться раньше середины лета, похоже, никак не получится.

Здесь было над чем подумать… Пока мимо проплывают заросли камышей и редкие кроны осин, серебристый кустарник и полоски проток между топкими заболоченными островами.

Прошло больше часа, прежде чем княжич Василий Дмитриевич наконец-то принял правильное решение. Трудное, но единственно возможное.

– Ты должен немедленно доставить меня в Персию, Мехмед! – прервал свое долгое молчание паренек.

– В Персию?! – от удивления рыбак даже забыл добавить свое неизменное «царевич». – Прямо сейчас?!

– Ты сам сказал, Мехмед, что после Сарая ушкуйники направятся к Астрахани, а потом через море. Мне нужно успеть туда раньше. Так быстро, чтобы покинуть Тебриз до появления новгородцев.

– Но я… Мы… – Старик пожевал губами. – Но у меня нет припасов для столь долгого пути! И мне… Мне надобно кормить семью, царевич. Я не могу бросить ловы и уплыть на столь долгий…

– Пестун! – громко окликнул холопа княжич. – Ты ведь прихватил с собой кошели с серебром? Дай рыбаку аванс. Мы плывем в Персию!

– Воля твоя, Василий Дмитриевич, – приблизился седой дядька. – Я могу спросить зачем?

– Отец сказывал, – размеренно ответил паренек, – что я должен потерпеть в Сарае хотя бы пару лет, дабы Русь оправилась от татарского разорения. Лучше года три. Ныне же прошло аккурат больше трех. Мне пора возвращаться домой, Пестун. К моему любимому отцу и матушке. Нам всем пора ехать обратно в Москву.

– Но при чем тут Персия, княже?

– Так ведь на Волге засели ушкуйники, дядька! – напомнил паренек. – По ней на север не пройти. Придется ехать вокруг.

– Через Персию?

– Не беспокойся, дядька, не заблудимся, – рассмеялся Василий. – Я же не просто так целых три года зубрил землеустройство обитаемого мира! Теперь выйдет хоть какая-то польза от болтовни старого беззубого Фархада.

Часть вторая

Беглец

2 июня 1386 годаПерсия. Город Энзели, провинция Тебриз

Пузатый двухмачтовый корабль, подобрав паруса еще в сотне саженей от берега, с разгона подкатился к пляжу и мягко уткнулся носом в песок на мелководье. Через борт спрыгнули прямо в воду трое мужчин и одна девушка – все в атласных рубахах и шерстяных штанах. Путники, стоя по колено в воде, приняли два сброшенных следом заплечных мешка, закинули за спину и побрели к суше. А корабельщики, отталкиваясь веслами, ушли обратно на глубину, повернулись бортом к персидскому берегу. Мачты быстро побелели, белая ткань поймала боковой ветер, натянулась и повлекла рыбаков обратно в море.

Пришельцы же выбрались по широкому песчаному пляжу к утоптанной тропинке. Остановились, переводя дух.

Вскоре на берегу появился мальчишка в длинной полотняной рубахе, ведущий за собой ишака с хворостом. Пожилой, седобородый и седовласый мужчина обратился к нему на хорошем арабском языке:

– Скажи мне, отрок, в вашем селении есть постоялый двор?

Мальчишка попятился, поморщился, дернул ослика за поводья и спешно обежал старика стороной, бегом устремившись дальше по тропе.

– Грубиян! – бросил ему вслед путник.

– Не ругайся, Пестун, – сказал самый молодой из странников. – Возможно, он просто не знает арабского. Нужно найти человека более взрослого и солидного, образованного.

– Или просто торговца, – добавил третий мужчина, каковой, прихрамывая, только сейчас нагнал своих товарищей. – Все купцы знают арабский!

– Обычно рынок или возле причалов, или в центре деревни. – Пестун оглянулся на юного спутника: – Куда пойдем, Василий Дмитриевич?

– В поселок, – решил княжич и первым двинулся вперед.

Спустя четверть часа тропа вывела заморских гостей к крайним домам – крытым соломой низким глиняным мазанкам, между которыми тянулись знакомые по Сараю глиняные заборчики с редкими калитками, сплетенными из толстых ивовых прутьев. Возле одной из таких калиток сидели на крытой циновкой приступке два совсем уже ветхих старца с белыми, как снег, бородами, в белых чалмах и белых же полотняных рубахах длиною почти до пят. Пестун повернул к ним, уважительно пообщался и вскоре вернулся к остальным.

– По сей тропе надобно топать до дома с черепичной крышей, – пересказал он ответ стариков, – за ним повернуть налево, идти по улице, постучать в третьи ворота, спросить досточтимого Каната.

– Вот уже и торг не надобен, – сделал вывод Копуша. – Сами постой найдем.

Чем дальше бежала вдоль селения тропинка, тем богаче, выше и опрятнее становились дома. Заборы выросли до высоты в полторы сажени, а глухие стены строений – до трех ростов человека; ворота и калитки зачернели пропитанным дегтем тесом, кровли перестали топорщиться соломой, и что там лежало, спасая жилье от дождя, – снизу стало не разглядеть. Поэтому на улочку с добротными дворами путники повернули практически наугад, отсчитали третьи ворота, и Копуша громко постучал кулаком в черную калитку.

Вскоре створка приоткрылась, наружу выглянул одетый во все белое мужчина лет сорока, с русой бородкой клинышком и идущими вниз от ушей, аккуратно подбритыми снизу и сверху баками. Оглядев гостей, хозяин недовольно поморщился, и княжич не выдержал, громко рявкнув:

– Да, да, я знаю, мы все провоняли рыбой! Поэтому нам нужна баня, чистая одежда, две комнаты и сытный ужин. Это постоялый двор или нет?

– Запах гостя всегда чудесен! – Презрительная гримаса хозяина моментально сменилась заискивающей улыбкой, он всплеснул руками, затем низко поклонился и широко распахнул калитку, впуская посетителей: – Милости просим!


Здешняя баня оказалась непривычной для русского человека: слегка теплая, с выложенным известняковыми плитами полом – причем полом, чем-то снизу подогреваемым! Без очага и каменки – но зато с большущей бочкой с горячей водой, в которую можно было погрузиться целиком; с ковшами пахнущего летним лугом разноцветного щелока и с широкими гранитными скамьями для отдыха у обшитых можжевеловыми реечками стен.

Вестимо, гранитные лавки здесь считались дешевле деревянных.

Накупавшись до полного блаженства, несколько раз натеревшись щелоком и ополоснувшись, путники наконец-то избавились от въевшегося в тела рыбного духа – после чего облачились в чистые полотняные рубахи непривычного покроя: длиною до пят, но с разрезами внизу с обеих сторон почти до бедер и без застежек с завязками, просто с разрезом на вороте.