– Ты рожден в знатном роду, Василий Дмитриевич… – Святитель зачерпнул полную ложку коричневой бобовой каши, отправил в рот, прожевал. – Ты будущий властитель, Василий Дмитриевич, и тебе я могу сказать правду. Нам приходится выбирать…

Он зачерпнул еще ложку, прожевал, тяжело вздохнул:

– Османы десять лет назад захватили Галиополь и Фракию, за минувшие три года поработили Болгарию, а ныне повернули на Сербию.

– В Болгарии война? – встревожился Василий, намеревавшийся проехать через это царствие на пути домой.

– Теперь там мир, – горько усмехнулся святитель. – Только без Болгарии. И теперь мы в нашей святой христианской державе вовсе окружены басурманами, и никто не желает подать нам руку помощи. Ни отступники схизматики-паписты, ни наши русские братья, ни единоверцы литовские.

– Мы слишком далеко, отче, чтобы освободить вас от османской напасти, – почти искренне ответил Василий. – Между нами татары, Дикое поле и больше трех месяцев конного пути.

– Я знаю, – тяжко вздохнул святитель. – Мы все про это знаем. Царьград обречен, он доживает свои последние годы. Так какой смысл украшать и ремонтировать здешние церкви, тратить силы даже на великий собор Святой Софии? Мы спасаем самое главное, мы спасаем свою веру! Свои души, свои знания, спасаем слово Христово и учение о вечном спасении через христианские заветы! Когда держава наша вскорости падет, то многие сотни требников, псалтырей, молитвенников уже успеют разойтись по миру и сохранить самое главное: нашу истинную веру! Я завидую тебе, князь Василий Дмитриевич. Ты возвращаешься в Москву, каковая, может статься, и станет новым сверкающим Царьградом! В каковом засияет с новой силой истина христианского учения!

– Так поехали с нами! – порывисто предложил паренек. – Помоги воссоздать великий Царьград в моей столице!

– Ну, не зна-аю-ю… – в долгой задумчивости протянул свою раздвоенную бородку между пальцами святитель. – Стоит ли мне нарушать твои планы, княже? Очень не хочется стать для тебя в дальней дороге тяжкой утомительной обузой.

– Да какая же ты обуза, отче?! – горячо отмахнулся Василий. – Ты самый интересный собеседник, каковой встретился мне за все минувшие годы! Нам будет о чем поговорить. За интересной беседой дорога завсегда втрое короче!

– Если уж мне отправляться в путь, княже, то придется взять богослужебные книги, торжественные облачения, припасы, – принялся перечислять митрополит Киприан. – Да и сам я в седле сидеть уже не в силах, возок мне надобен. Телега же куда медлительнее верховых катится.

– Ничего страшного, святитель! – уже загорелся этой идеей наследник русского престола. – Чуть раньше возвернусь, чуть позднее, какая уже разница? Я и без того, почитай, скоро год в пути! Приедешь в Москву вместе со мной, с отцом познакомишься, сам книги собору вручишь, слово пасторское скажешь, в утверждении веры Христовой поможешь!

– Прямо и не знаю, – заколебался митрополит. – С приятным спутником дорога и вправду легче.

– Так соглашайся, отче! – обрадовался Василий, порывисто отодвинув миску. – Соглашайся!

– Коли я отправлюсь в сей путь, то мне, как святителю, в своем путешествии надобно будет посетить дворы королевские в странах, на путях наших лежащих, правителям тамошним поклониться, наставление пасторское им передать, книги богослужебные, планы и желания изведать, грехи отпустить… – распрямился святитель Киприан, облизал ложку и добавил: – Хотя, с другой стороны, и тебе, как наследнику стола московского, сие тоже на пользу выйдет. С соседями лично познакомиться, себя показать, желания их узнать и мнение составить. Ведь другой таковой возможности в жизни твоей может и не представиться! Многие державы бок о бок веками существуют, а властители их даже отдаленно не ведают, как соседи выглядят.

– И то верно… – согласился паренек. – Ты мудр и многоопытен, отче. Совместное путешествие пойдет мне на пользу.

– И мне тоже, – уважительно поклонился митрополит. – Однако же сегодня был долгий день. Вам всем надобно отдохнуть, а завтра я покажу тебе и твоим слугам иные святые места, каковые ныне многими паломниками вовсе забыты. Покажу Галатскую башню, к живущим округ которой горожанам посылал свои упреки апостол Павел, покажу остров Иисуса Навина, а также берег, на котором святой Иоанн крестил Иисуса… Ты когда намереваешься скакать дальше, Василий Дмитриевич?

– В Царьграде я полагал отдохнуть дней пять, – не очень уверенно ответил паренек. – Все-таки места здесь сказочные, лишь из наставлений апостолов известные. Очень хочется самолично их посетить.

– Помолиться, поклониться святым местам… – мягко уточнил святитель. – Что же, к сему времени я успею собраться. Вы покушали, дети мои? Тогда идите за мной, я покажу вам ваши кельи.

Митрополит вышел из трапезной, вернулся к лестнице, поднялся еще на один пролет, свернул на площадку, прошел почти до самого окна в конце коридора, но внезапно остановился и указал пальцем влево, на коричневую тесовую дверь:

– Эта келья ближайшие пять дней будет свободна, раб божий Василий. А коли тебе захочется услышать мой совет или разделить со мною молитву, то моя скромная обитель находится рядом. Можешь стучаться, когда только пожелаешь, в любой час.

Святитель поклонился и прошел далее.

Копуша, проводив его угрюмым взглядом, положил левую ладонь на рукоять ножа, правой рукой толкнул створку, заглянул внутрь и поморщился:

– Еда у них тут дрянь, и жилье такое же! Окно размером с кошачий лаз, стены и пол из кирпича, крест на стене да сено на лавке. Может статься, лучше вернемся на постоялый двор? Негоже княжескому сыну в таком убожестве обитать!

Василий отодвинул его в сторону, заглянул, перекрестился и приказал:

– Вы ступайте, возвертайтесь в снятые комнаты. Я останусь.

– Невместно, княже! – вмешался Пестун. – Чай, не бродяги мы худородные, в нищете таковой ночевать!

– Идите! – твердо распорядился Василий Дмитриевич. – Хочу испытать хоть раз аскезу иноческую. Переночую ныне тут… – Он осмотрелся снова и уточнил: – Либо пока не наскучит. Надоест, дорогу на двор найду, не маленький.

– Воля твоя, княже, – не стали далее спорить холопы-воспитатели и ушли, прихватив с собой неуверенно помедлившую невольницу.

День выдался долгий, и всем хотелось поскорее добраться до постелей.


Князь не вернулся ни на первый день, ни на второй, ни на третий. Но коли знатному отпрыску захотелось поиграть в аскетизм – дядьки не стали навязывать юноше своего мнения. Хочется и хочется, беды от сего никакой не случится. Все едино, подобные фантазии у молодых людей надолго не задерживаются.

И действительно – уже к полудню четвертого дня княжич появился на постоялом дворе возле храма Софии. Перед дальней дорогой ему все-таки захотелось помыться в нормальной бане и спокойно выспаться. В приличной мягкой постели – а не на занозистых досках с охапкой сена под головой.


В то самое время, как Василий Дмитриевич отмокал в большой дубовой купели, его новый друг, митрополит Киприан, стоял в своей расшитой крестами мантии и синей скуфье перед вселенским патриархом Керамеем в роскошных покоях христианского властителя. Легкий запах ладана, алые персидские ковры на полу, обитые шелком стены, лакированные шкафы из красной вишни, раскладное кресло, укрытое бархатным плащом. Пурпурная мантия на обвислых плечах, высокая, усыпанная жемчугом белая митра, золотой крест на шее, множество перстней на тонких сморщенных пальцах.

Нил Керамей стал властителем христианской церкви уже совсем дряхлым стариком, и в этом имелась некая забавно-злобная несправедливость. Вселенский патриарх обладал невероятной властью и богатством – но что ему даровало сие могущество? Его тело было слишком слабым, чтобы желать женщин, и слишком немощным, чтобы наслаждаться вином и сочной вкусной пищей, развлекаться охотой или даже просто прогулками. Единственной оставшейся ему радостью была внешняя роскошь: драгоценные ткани, дорогая отделка. Золото, жемчуг, самоцветы. Персидская посуда, индийские украшения, французская вычурная мебель. И плюс к тому – нежные ароматные курения из сказочной далекой Индии и библейского Аксума[15].

– Я отправляюсь в пасторскую поездку по своему епископству, Нил, – опершись обеими руками на посох, сказал митрополит Киприан. – Сын московского князя оказался наивным и отзывчивым мальчиком. Он пригласил меня с собой. Сам. Грешно упускать подобную возможность обрести влияние на московский удел.

– Ты забыл, что суд по поводу русско-литовской кафедры еще даже не начался, – хрипло напомнил ему дряхлый патриарх. – Еще неведомо, кого именно из вас троих синод изберет митрополитом?

– Неважно, кого изберет синод, – пожал плечами святитель. – Важно, кого примут русские князья. И слово московского мальчика в сем деле важнее желаний всех патриархов вместе взятых.

– Ты богохульствуешь, Киприан, – покачал головой первосвятитель Керамей. – За таковое неповиновение я могу предать тебя анафеме!

– Не советую, Нил, – покачал головой митрополит литовский и русский. – Ты же знаешь, император Иоанн оказывает мне покровительство, и ты вполне можешь оказаться вместе со своей анафемой в его тюрьме. К тому же княжичу Василию я тоже нравлюсь. Он может удивиться твоему решению так сильно, что Византия больше никогда не увидит русского золота. А оно ныне остается единственной ниточкой, что удерживает нашу церковь от падения в пропасть полного разорения и ничтожества.

– Да уж, старый мошенник, ты умеешь нравиться всем, – признал первосвятитель. – Всегда ухитрялся втираться в доверие.

– Я пастырь, Нил. Люди должны верить своему священнику. Иначе кто станет внимать его наставлениям?

– Ты совсем не чтишь воли синода, Киприан, ты не уважаешь моих пожеланий. Полагаешь, я не смогу найти на тебя управу? – вяло проговорил патриарх.

– Завтра мы с юным княжичем московским отправляемся в дорогу, – склонил голову набок митрополит, глядя на патриарха с легким снисхождением. – Меня ждет долгий путь. Боюсь, больше мы уже не увидимся, Нил. Прощай.