Вильна была городом небольшим и не торговым, а потому постоялых дворов в ней имелось всего три. Княжеская свита с ними особо не церемонилась: холопы выбивали калитки, врывались, раскрывали ворота и тут же разбегались во все стороны, шаря в амбарах, хлевах и на конюшнях, рылись на кухнях и в хозяйских комнатах, открывали, а кое-где и вышибали двери гостевых светелок, распахивали сундуки, переворачивали лавки, шарили в перинах.

В первом заведении старания холопов ничего не дали, но вот во втором, едва воины разбежались по дому, тут же послышался крик:

– Княже, сюда!

Витовт забежал наверх, заскочил в светелку, из каковой раздался призыв, и зарычал от ярости, увидев свою дочь в одной нижней рубашке и обнаженного по пояс Василия!

– Не смей, отец! – вскочила Софья и раскинула руки, закрывая спутника собой. – Ты опоздал, мы пили из громового камня! Теперь нас ничто не разлучит! Посмеешь перечить Перуну, он сожжет тебя молнией!

Трокский князь спорить не стал. Что есть силы ударил кулаком по створке двери и махнул холопам:

– Вяжите их накрепко и кидайте через седло! Токмо замотайте хорошенько, дабы здешняя чернь моего вечного позора не увидела…

Спустя четыре часа пленники лежали на полу в хозяйских покоях Тракайского замка, а все еще пребывающий в бешенстве князь Витовт ходил между ними, изрыгая проклятия:

– Как вы могли?! Ты, Василий, коего я принял как родного сына, каковому дал приют и отдых, с каковым делил хлеб и вино! Как ты мог похитить мою дочь?!

– Я не желаю ей бесчестья, княже! – извернулся на полу паренек. – Я люблю ее и хотел жениться на ней. Я желаю этого всем сердцем!

– Без моего благословения?! – Трокский князь наступил сапогом ему на грудь. – Увезя, словно подлый тать, из-под отцовского крова?! Как ты мог, как ты посмел?! Где твоя честь? Где твое достоинство? Ты опозорил мою дочь! Такова твоя любовь, мальчишка?! Покрыть избранницу позором?!

– Не трогай его, отец! – забилась на полу Софья. – Это я, я! Я люблю его! Я сама с ним ускакала! Я сама пила с ним из громового камня! Теперь мы связаны волей Перуна, и этого сочетания не разорвать даже тебе!

– Это богохульство! Это разврат и бесовство! – теперь возмутился уже святитель Киприан, тоже пребывавший здесь. – Сочетание на капище по языческому обычаю не есть истинное божье таинство! Истинным браком возможно венчаться токмо в православной церкви христовой!

– Если ты разлучишь нас, отец, на тебя обрушится гнев Перуна!

– А ты, ты, Софья! – перешел к девочке князь. – Ты же моя дочь, ты княжна, а не блудливая кошка!

– Я люблю его, отец, люблю! Теперь мы будем вместе навсегда! И в сей жизни, и в небесном царствии! Мы пили из громового камня! Теперь тебе не разлучить нас, даже если ты утопишь нас в озере! Мы сгинем здесь, но воссоединимся в Золотом мире!

– Не искушай меня, Софья! – снова зарычал Витовт.

– Шабаш языческий не есть таинство брака! – снова встрял Киприан. – Вы ныне обычные блудодеи, а не супруги! Венчаться надобно в церкви!

– Да отстань же ты, святитель, со своим венчанием! – не выдержал даже трокский князь. – У меня дочь заблудила, меня гость предал, а ты токмо об одном печешься!

– Все в руках Божьих! – воздел перед собой нагрудный крест святитель. – Коли случилось сие безобразие, стало быть, такова Божья воля, сын мой! Ибо сказано в Писании, что без воли Господа нашего даже волос не упадет с головы ребенка.

– В чем же его воля при сем блудодействе, митрополит? – зло рявкнул на Киприана хозяин замка.

– Раз уж случилось подобное злополучие, – развел руки в стороны святитель, – во имя сохранения чести сей девицы и ради соединения их сердец надобно соединить молодых таинством брака.

– Вопреки приказу короля? Чтобы Ягайло объявил меня изменником? Хочешь увидеть мою голову на плахе?

– Я могу свершить сие тайно.

– Какой смысл в тайном венчании, святитель?!

– Ты забываешь, княже, что я есмь митрополит литовский и русский, а не волхователь с дикого капища! – теперь повысил голос уже Киприан. – И слово мое пастырское весьма весомо! Коли я скажу, что раб божий Василий венчан во Христовом браке и ему воспрещено становиться двоеженцем, мне поверят. Поверит даже великий князь Дмитрий Иванович, буде вдруг он решит избрать для сына иную невесту! Мне поверит даже король польский и литовский Ягайло, буде вдруг ему явится блажь выдать твою дочь куда-то на иную сторону! Но до того часа, когда понадобится мое слово… – святитель ласково улыбнулся трокскому князю. – До сего нужного всем нам троим часа я вполне могу помолчать.

– Рано или поздно сие все равно раскроется… – уже без прежней ярости ответил Витовт.

– Все в руках Божьих, – снова вскинул ладони к потолку митрополит. – Мир переменчив. Может статься, вскорости сие известие будет уже безопасно и для тебя, и для сих юных чад.

Святитель прошелся по горнице, смотря сверху вниз на неприлично полуголых молодых людей, затем вернулся к хозяину замка и шепнул ему в самое ухо:

– Ты хочешь стать тестем великого князя Московского или нет, Витовт? Тестем одного из сильнейших христианских правителей? Господь повернулся к тебе любящим ликом, сын мой, и дарует тебе невероятную удачу вопреки воле сильных мира сего и твоим собственным страхам. Василий любит твою дочь и станет верным союзником. Так чего же ты медлишь?

Митрополит зашел Витовту за спину и остановился там, давая мужчине время подумать.

Тот несколько раз глубоко вздохнул, ударил себя кулаком в челюсть, помял зубами нижнюю губу и наконец заговорил:

– Душа моя полна печали из-за вашего проступка, дети мои, – перекрестился князь. – Но сердце мое полно любви. Я люблю тебя, доченька. И я тебя прощаю. И раз уж так, то прощаю и тебя, княжич Василий.

Хозяин дома потянул из ножен косарь, наклонился и разрезал тугие веревки на руках молодых людей.

– Вы победили, дети мои. Снисходя к вашей отчаянной любви, я дарую вам обоим свое отцовское благословение. Но в наказание за ваш проступок венчание будет тайным и случится немедленно! Никаких торжеств и гуляний! И да пребудет с нами милость Господа нашего Иисуса Христа! – снова перекрестился Витовт, в силу обстоятельств стремительно обращаясь в православие. – Чует мое сердце, сия милость всем нам уже очень скоро понадобится.

23 августа 1387 годаЛитовское княжество, Тракайский замок

Все случилось быстро. Настолько стремительно, что Василий Дмитриевич поначалу даже не успел сообразить, что именно происходит. В тот самый миг, когда княжич принимал из рук митрополита Киприана причастие, замковая часовня внезапно наполнилась толпой и шумом, а забежавшая одной из первых Софья кинулась ему на шею, крепко поцеловала, сжала в объятиях и быстро, громко заговорила в самое ухо:

– Беги, любимый! Скорее! Беги, спасайся! Холопы твои ужо сбираются, рухлядь сгребают, сумки вяжут. Скорее!

– Чего случилось-то? – совершенно растерялся от неожиданного напора молодой человек.

– Гонец из Вильно примчался, мой мальчик! – громко объявил из дверей князь Витовт. – Король Ягайло ныне там, приехал с огромною свитою. В любой миг может и сюда заявиться. Заставать у меня в гостях сына московского властителя ему вовсе ни к чему. Да и как с тобой поступит, неведомо. Недавно у него война с батюшкой твоим приключилась из-за смоленских земель. Может и в кандалы заковать, дабы уступку какую от Дмитрия Ивановича истребовать.

– Обезумел совсем Ягайло! – выдохнула девушка. – Истинно зверем стал! Священные рощи вырубает, костры святые тушит, волхвов режет. Окончательно рассудка лишился. Злобен. Лучше беги!

– А как же ты?! Поехали со мной!

– Я не могу, – мотнула головой Софья. – Ягайло голову отцу отрубит. Лучше ты потом меня к себе призовешь. Спеши!

– На Смоленский тракт отсюда сразу не выезжай! – предупредил Витовт. – Там многолюдно, могут узнать. Поначалу скачи на Гродно. Оттуда и повернешь. Я так мыслю, там уже толпа схлынула, вся польская свора здесь… Будь скромнее, не попадись!

– Я люблю тебя, мой родной, – крепко поцеловала Василия в губы девушка. – Беги прямо к причалу, лодка ждет. Только бы успеть!

– Я напишу… – на миг сжал ее ладонь молодой человек, поклонился хозяину замка и поспешил наружу.

Спустя несколько минут он вместе со столь же растерянными и напуганными дядьками спрыгнул в лодку, а еще через полчаса – все трое уже уносились на рысях по влажной после недавнего дождя лесной дороге.


Дожди преследовали путников весь оставшийся путь. Княжич купил себе и слугам две пары хорошо провощенных дорожных плащей – но помогало сие очень мало. Странники промокали, и им все равно приходилось чуть ли не через день надолго останавливаться, чтобы обсохнуть перед очередным переходом. В результате относительно легкий двухмесячный путь по хорошо обустроенному Литовскому тракту растянулся на полных четыре месяца, и в ворота Московского Кремля Василий Дмитриевич въехал только после первых ноябрьских заморозков.

В возмужавшем воине, на губах и подбородке которого уже начали темнеть еще мягкие, короткие волоски, никто из стражников княжеского сына не признал – однако Пестуна и Копушу знали почти все, и потому задержать гостя караулы не посмели. По счастью, примерно на полпути через крепость один из встречных бояр все же догадался, что именно происходит, – и метнулся к ближайшей звоннице, схватился за веревку, принялся раскачивать набатный колокол. Посему, когда Василий спешился у крыльца Большого Великокняжеского дворца – над городом зазвучал первый тревожный гул. А когда отрок поднялся наверх – дверь распахнулась, и наружу выбежал тучный мужчина в бордовой ферязи с золотым шитьем, опоясанный ремнем с янтарными накладками. Окладистая бородка с проседью, синие глаза под тяжелыми веками.

– Что случилось?! Кто в набат ударил?!

– Здравствуй, батюшка, – несмело улыбнулся гость.

Великий князь замер, прищурился, изумленно охнул: