Стрелы летели туда-сюда сотнями, постоянно жужжа, шипя и свистя в воздухе. Однако холопы прикрывались щитами, носили шлемы и кольчуги, горожане же таились за краем стены, и потому за несколько часов яростной схватки у нападающих появилось всего лишь несколько раненых – десятку работников посекло ноги, защищенные лишь сапогами, да еще двое невезучих бедолаг получили по стреле в ладони.

На стенах тоже время от времени слышались крики боли и ругань. Это значило, что раненые имелись и среди казанцев.

Когда бревна легли под стеной в три слоя, князь Звенигородский, наблюдавший за всем происходящим из седла, распорядился:

– Патрикей, поменяй лучников на свежих, эти уже устали. Сейчас начнется самое интересное.

Небольшая заминка, и на берег выкатились возки с охапками хвороста – большущими, в полтора обхвата, но легкими. Хватая их и ими же прикрываясь от опасности, холопы побежали к стене, быстро набрасывая растопку к валу поверх бревен. Защитники засуетились, стрелы засвистели чаще. Дружинники, как могли, прикрывали своих – стараясь сбить вражеских лучников и горожан с ведрами. А холопы бегали и бегали, быстро нарастив кучу почти до подножия бревенчатой стены.

– Факела! – кратко приказал князь.

В хворост полетело сразу несколько огненных шаров.

Людей с ведрами становилось все больше и больше. Многие падали, получив двуперую стрелу в плечо или голову, иные успевали выплеснуть кадку наружу, по большей части попадая на верхние бревна стены и лишь немного вниз. Хворост же, сухой до невесомости, полыхнул стремительно, жарко, вырастая в языки пламени, достающие выше башни. Пламя оказалось таким, что попятились даже лучники. Защитники города кинулись спасаться, отбегая к соседним укреплениям и молясь небесам об спасении.

Однако боги оказались на стороне русской дружины – вскоре стена занялась, языки пламени взметнулись еще выше, бревна начали трещать и выворачиваться, огонь пополз в стороны.

– Отлично, – кивнул юный князь. – Вяжите штурмовые лестницы. А пока… Пока можно перекусить.

Он повернул коня и во главе сверкающей броней свиты поскакал по слободским улицам.


Башня полыхала почти два дня. Сперва – почти белым ярким пламенем, потом – синими язычками над осевшей черной грудой. Жар от пожарища стоял такой, что казанцы и не пытались к нему приблизиться, а в реке протаяла большая полынья, в которой покачивались длинные почерневшие бревна. Однако ко второму дню пепелище начало остывать, вода подернулась льдом, а за ночь и вовсе превратилась в толстую прочную корку, дополнительно укрепленную вмерзшими в реку лесинами. И именно по ним на рассвете дружинники пошли на штурм, неся тяжелые и широкие лестницы, связанные из бревен, со ступенями из слег и оглоблей. Лестницы очень тяжелые – но зато оттолкнуть их от стены или вала защитникам города было просто невозможно.

Опытные холопы хорошо знали свое дело. Под прикрытием плотного ливня стрел они быстро вскарабкались к еще дымящимся остаткам башни. Первые из атакующих прикрывались щитами, задние – тыкали поверх первого ряда пиками во все, что шевелится. На гребне вала и те, и другие сомкнулись в плотный строй – и ударили в устроенные поперек улиц завалы.

Весьма шаткие укрепления по сравнению с уничтоженными стенами…

Юрий Дмитриевич вмешиваться в эту слаженную воинскую работу не стал. Имея под рукой больше воинов, нежели в городе имелось жителей, включая женщин и детей, – он не сомневался в успехе штурма ни на единый миг.

– Патрикей! – окликнул юный воевода дядьку, из воспитателя уже давно превратившегося в помощника по ратным делам. – Передай князьям и знатным боярам, чтобы не спешили на развлечение. Пусть снаряжаются для битвы и поднимаются в седла. Я жду их на Волге напротив стен.

Князь Звенигородский не поднимал тревоги, а потому знатные воины подтягивались на волжский лед под его стяг без спешки, поглядывая на Казань и пытаясь угадать, что именно сейчас творится за его стенами. Восемь сотен одетых в железо всадников – в пластинчатых бахтерцах и юшманах, в сверкающих чешуей куяках. Все – в остроконечных шлемах с кольчужными бармицами, большинство – с личинами, покамест поднятыми наверх. Копья и щиты в руках, сабли и шестоперы на поясах, топорики и палицы на луках седла.

– Зачем звал, Юрий Дмитриевич? – задорно поинтересовался юный князь Иван Пронский, безусый, рыжий и кареглазый.

Впрочем, большинство бояр, отозвавшихся на призыв Звенигородского князя пощипать Орду, были столь же молоды. Лет двадцать – двадцать пять. Те, кто старше, опытнее, мудрее,ослушаться воли великого князя не рискнули.

Великого князя Василия Дмитриевича! Возрастом в те же самые двадцать четыре года…

– И правда, чего паримся, княже? – поинтересовались еще несколько воинов.

В качестве ответа Юрий Дмитриевич потянул правый повод, поворачивая вдоль реки, поставил копье подтоком на ступню, возле самого стремени, и поскакал вниз по Волге.

Сотни тяжелой конницы двинулись следом, заставляя толстый лед гудеть и похрустывать.

Так, в мерной походной скачке, прошел час, полтора. Небольшой изгиб реки – и внезапно все увидели впереди темную качающуюся массу.

– Геть! – юный князь торопливо опустил посеребренную маску с широкой золотой улыбкой и дал шпоры коню.

– Гей, гей! – вслед за ним стали разгоняться и остальные воины.

Татар было больше раз в пять. Но это были степняки на низкорослых кобылках, в ватных халатах, и меховых треухах – против одетых в железо воинов на породистых аргамаках.

– Гей, гей, гей!!! – разгоняясь в атаке, кованая рать опустила копья.

Татары дружно зашевелились, крутясь в седлах, серое облачное небо потемнело от взметнувшихся ввысь сотен стрел. Бояре поспешно вытянули вперед щиты, защищая острым и длинным краем «капельки» лошадиные головы. Самим воинам в прочной броне бояться легких наконечников было нечего.

Дробным стуком прошел смертоносный стальной дождь, оставив на многих щитах длинные деревянные палочки с оперением, с десяток скакунов все-таки сбилось с шага, несколько всадников полетело через их головы на лед. Но всей дружины подобная мелочь остановить не смогла.

– Ур-ра-а!!! – закричал Юрий Дмитриевич, во весь опор мчась во главе конницы, крепче сжал ратовище рогатины и сгруппировался перед сшибкой.

Своего татарина он не увидел – только круглый щит с красным крестом, с золотистым умбоном в центре и опушкой из лисьего меха по краям. Князь наметился в нижний край, чтобы вогнать копье врагу в живот – но от сильного удара, едва не вывихнувшего плечо, деревяшка разлетелась надвое, а степняк просто кувыркнулся из седла, забавно взмахнув руками. Юрий Дмитриевич перевел острие рогатины на ворога во втором ряду, однако его высокий аргамак налетел грудью на морду низкорослой степной лошадки, поднял ее на дыбы и опрокинул, перемахнул препятствие. Юный воин на миг потерял хватку, но тут же спохватился, крепко сжал оружие, нацелился на нового врага – но тот уже сам разворачивал коня, шарахаясь к берегу, прочь с пути тяжелого русского всадника.

Битва закончилась в считаные мгновения. Звенигородская дружина не победила – она просто раскидала вражескую армию, стоптав не больше трех десятков татар из примерно трехтысячной лавы. Степняки шустро прыснули в стороны, как цыплята при виде коршуна, собрались обратно чуть ниже по течению и теперь кричали обидные слова и грозили кулаками с безопасного удаления. Их колчаны опустели еще перед первой сшибкой – так что оскорбления остались их единственным оружием. Кидаться с легкой пикой и сабелькой на покрытых железными пластинами и кольчужным плетением воинов, сидящих на высоких скакунах, – таковых дураков среди степняков не нашлось.

– Как ты узнал, Юрий Дмитриевич?! – подняв личину, подъехал к юному воеводе князь Пронский. – Откуда ты проведал про сих татар?

– Не знаю, – пожал плечами Звенигородский правитель. – Как-то нутром почуял. Коли на глазок прикинуть, то ныне аккурат то время, чтобы к Казани подкрепление из ближних городов подошло. Вестимо, его мы и разогнали.

– Еще не разогнали, Юрий Дмитриевич, – кивнул в сторону степняков князь Пронский.

Татары крутились в отдалении, кричали, размахивали саблями и грозили пиками. Их было сильно больше, вполне могли бы дружинников и окружить… Однако берега Волги поросли густым кустарником и чуть дальше – густым ольховником пополам с березами, да вдобавок были высоко завалены снежными сугробами. Со льда – не свернуть, не обойти.

– Наши лошади резвее. И выносливее. – Юный воевода вскинул острие рогатины к небу, подтоком поставил на ступню у стремени. – Вперед!

Князь Звенигородский дал шпоры коню, переходя на широкую рысь.

Остальные князья и бояре последовали его примеру, на ходу перестраиваясь. Те, кто оставался с копьями,смещались в первые ряды. Потерявшие главное оружие в первой сшибке – отступали в задние.

Татары тут же примолкли, повернули лошадей и кинулись прочь.

Да только куда зимой всаднику с реки деться-то?!

Погоня продолжалась весь день. Аргамаки были резвее – но и всадники на них несли снаряжения на два пуда больше, нежели степняки, имеющие только лук, халат да пику. Посему погоня шла примерно на равных. Дружина мчалась в сотне саженей за рыхлым татарским воинством, постоянно теряющим своих людей. Не все беспородные лошадки выдерживали столь долгую скачку. Иные замедляли шаг и отставали, иные просто падали в густой кровавой пене – татары соскакивали с них, кидались к берегу, шустро забирались в заиндевевший кустарник. Их никто не трогал – бояре не хотели сбиваться с рыси и терять драгоценное для погони время.

Предместья Булгара показались впереди неожиданно – еще задолго до вечера. Слободы, высокие бревенчатые стены, боевые башни. На сей раз татары заметили врага вовремя – ударили в набат, собрали на стенах лучников. Впустили в крепость своих измученных воинов и закрыли ворота, подняли мосты.

Звенигородская дружина, уставшая не меньше врага, медленно растеклась по улочкам.