Слободы оказались пустыми – их обитатели заблаговременно спрятались в твердыне, забрав все, что было ценного, и уведя с собою скот. Однако по дворам осталось изрядно стогов сена, во многих местах имелись колодцы, кое-где по амбарам валялось понемногу зерна, а в погребах – репы и брюквы. Посему вымотанных донельзя скакунов воины благополучно и напоили, и накормили, и отдыхать поставили под навесами, спасая от ветра и возможного снега.

Ратное дело, оно такое: коли конь сыт и бодр, значит, все хорошо. А воин дня три-четыре и поголодать может, с него не убудет.

Два дня Юрий Дмитриевич со товарищи бессмысленно кружил вокруг Булгара, смотря через ров на высокие стены, – а затем к городу подошли двадцать сотен холопов под рукой дядьки Патрикея.

– Люди сказывают, княже, – найдя в одной из изб хозяина, поклонился пожилой холоп, – Казань разграбили хорошо. Четырнадцать тяжелых обозов в Нижний отправили, больше добро уже и складывать некуда. Обогатились все, за что тебе почет, и уважение, и молитвы благодарственные. Пора и честь знать. Домой надобно возвертаться, покуда Орда с силой не собралась и в ответ не ударила!

– Людям передай, Пафнутий, – ответил юный воевода, невозмутимо чистящий ножом репу, – глупо в таковую даль ради одной Казани переться. Раз уж пришли, разгуляться надобно от души.

Он порубил очищенный клубень на четыре дольки, покидал в рот, прожевал и закончил:

– Да и надоело мне на одной брюкве третий день сидеть. А в Булгаре, люди сказывают, инжиром да финиками все амбары полны!

Штурм богатого торгового города Юрий Дмитриевич провел без хитростей, старым как мир дедовским способом: с помощью туров. Это означало, что, соорудив из слободских заборов и кровель высокие навесы, холопы под их прикрытием вышли на лед, к самым стенам, и сразу в трех местах стали собирать срубы из раскатанных на бревна окрестных домов.

Татары отбивались, как могли: сбрасывали вниз валуны и громадные чурбаки, большие кувшины с горящей смолой и маслом, метали копья и стрелы. Русские лучники пытались им помешать, стоя прямо на берегу замерзшего рва и пуская стрелы во все, что мелькало между зубцами или в бойницах башен.

К ночи булгарцам удалось-таки зажечь один из навесов, после чего занялось и собранное под ним снаряжение. Однако в двух других местах у осаждающих получилось сделать на срубы тройной накат, после чего навесы стали не нужны – толстые бревна выдерживали без особого урона даже удары камней, не говоря уж о всяких пустяках вроде стрел и копий. Теперь спасти горожан могли бы только пушки…

Но, увы, после пяти разбойничьих набегов за последние двадцать лет – подобного сокровища в Булгаре больше не осталось. Изобретатели артиллерии не имели в своем городе ни единого тюфяка!

От горшков с горючими жидкостями и охапками пылающего хвороста звенигородские воины щедро залили штурмовые срубы водой из пробитых тут же прорубей, закидали мокрой дранкой и соломой… Потом опять полили, закидали и снова полили, наращивая ледяной панцирь до толщины в локоть. И в это же самое время в стоящих вплотную к земляному валу срубах нападающие в полной безопасности вовсю продолжили штурм – разрывая укрепление кирками и лопатами.

Новым днем татары попытались предотвратить неминуемую катастрофу: отворили сразу трое ворот и совершили вылазку, яростно набросившись на вкопанные перед мостами частоколы, за которыми сторожили проход пешие холопы. Иные из булгарцев, набросив поверх тына длинные жердяные помосты, забегали на укрепление и прыгали вперед, в самую гущу русских дружинников, прямо на пики и мечи, сражаясь с храбростью, достойной лучшего применения. Иные – соскальзывали в ров и бежали по льду, вступая в схватки с бросающимися наперехват врагами. Здесь битва превратилась во многие десятки отдельных поединков под ливнем стрел – со стен крепости и с берега рва лучники всячески пытались поддержать своих бойцов.

Однако при всей отчаянной доблести горожан осаждающих было многократно больше, да и снаряжение княжеских холопов заметно превосходило оружие ордынских стражников. И потому прорваться к осадным срубам булгарцы нигде так и не смогли. После долгой жаркой схватки звенигородские дружинники хотя и с серьезными потерями, но перебили большую половину храбрецов, а остальных, выдохшихся и израненных, заставили отступить обратно в крепость.

В срубах потные от работы землекопы так и не узнали о случившейся буквально в считаных шагах жестокой сече. Их оружием были кирки и лопаты – и к вечеру осаждающим удалось добраться до вкопанных в толщину земляного вала дубовых кит и опорных свай, а потом и подрыться под них. За ночь они перенесли сюда из слободы целые поленницы дров, запалили – и на рассвете из-под двух крепостных башен, прямо из земли, повалил густой белый дым. К полудню оттуда вырвалось пламя – и укрепления стали разваливаться, ухаясь в огненную пещеру.

Земляной вал трескался и осыпался, выдыхая снопы искр, весь остаток дня – а затем всю ночь пугал людей адовым видом и жуткими звуками, похожими на громогласные вдохи и выдохи. Утром же одетая в железо дружина поднесла штурмовые помосты и прямо по раскаленной земле ринулась в город сразу через оба пролома…


Победители грабили Булгар пять дней, отправив вверх по реке полтора десятка обозов с собранным добром и захваченными невольниками, после чего Юрий Дмитриевич повел дружину на Жукотин, оказавшийся и вовсе беззащитным, – после недавних набегов ушкуйников город еще не успел восстановить своих укреплений. От Жукотина звенигородская дружина двинулась на Сивар, каковой взяла штурмом всего за неделю и дочиста разорила, а затем повернула к семибашенному Джуке-Тау, в котором и встретила весеннее половодье.

Большая вода принесла в Булгарский улус несколько ладей с боярскими дружинами – постоянно идущие в Нижний Новгород обозы с богатой добычей заставили очень многих знатных людей перемениться во взглядах и забыть о запрете великого князя воевать с Ордой. И самое главное – на кораблях приплыли пузатые железные пушки, каковые из-за их тяжести было невозможно возить на санях. С артиллерией и заметно подросшей размерами дружиной Юрий Дмитриевич с легкостью взял Текарь, а затем осадил богатый и многолюдный Ак-Кирмен, на взятие какового пришлось потратить почти месяц, после чего обрушился на крепости Ашлы и Сабы.

На сем прикамские ордынские города закончились.

Многочисленное русское воинство заговорило о возвращении домой – ибо взятая в Булгарском улусе добыча давно превышала все самые смелые мечтания, а достигнутые победы превосходили все прошлые успехи, каковые только сохранились в людской памяти, вместе взятые.

Но князь Звенигородский, ни с кем не советуясь,внезапно повернул свою дружину вверх вдоль реки Зай, в глубину ордынских земель, в сторону совсем уже недалекой отсюда степи. И все прочие отряды – даже пешая судовая рать! – послушно двинулись за ним. Бояре и князья, старосты и простые боярские дети успели понять, что ратная удача буквально влюбилась в Юрия Дмитриевича. А значит – впереди его ждут новые победы и новая добыча.

А кто в здравом уме станет отказываться от лишнего прибытка?

Три дня многотысячная рать поднималась через жаркие сухие земли. Ее скорость определялась скоростью лодок с припасами, каковые медленно ползли на бечеве против течения. Сия неспешность похода коннице оказалась только на руку – отряды разошлись далеко в стороны и по полдня паслись на ближних лугах и хлебных посевах. Увы – но у медлительности имелась и обратная сторона. Весть о наступающем враге успела разбежаться по окрестным улусам – и на четвертый день звенигородская армия увидела в десятке верст впереди многочисленные костры. Это заяцкие татары успели собрать армию и заступить русской коннице дорогу к городу Акташу.

Место для битвы выбирали степняки и сделали сие с умом, выстроившись между излучиной реки и березовой рощей, обезопасив себя с одной стороны глубоким омутом, а с другой – непроходимыми для конницы зарослями. Для наступления оставалась только одна возможность: бить врага в лоб.

На рассвете князь Юрий Дмитриевич собрал у своего вымпела воевод всех дружин и отрядов. Но вовсе не для совещания. Юный полководец не спрашивал совета – он отдавал приказы:

– Слушайте меня, князья и бояре! – обвел он взглядом одетых в броню мужей. – Нас ныне тысяч семь примерно, татар больше вдвое. Посему действовать надобно заедино. Бить крепко, одним ударом! Как я свою пику опущу, все разом на ворога и скачем. Но главная тяжесть на тебя ляжет, старшина! – обратился он к низкорослому, но широкоплечему бородачу Солоду – нижегородскому кормчему, какового судовая рать почитала меж собою за старшего. – Когда кованая рать в атаку пойдет, вы следом бегите, и сколько сможете, не отставайте.

– Сделаем, княже, – согласно кивнул кормчий.

– Тогда по коням! – приказал юный воевода и направился к удерживающим его аргамака холопам.

Примерно с полчаса русские дружинники съезжались воедино, вставая стремя к стремени в один общий строй. Выехавший чуть вперед князь Звенигородский осмотрел сверкающие начищенной броней ряды – и указал рогатиной на врага.

Кованая рать двинулась вперед. Сперва шагом, затем рысью, а в трехстах саженях от врага перешли на галоп. Многие тысячи копыт тяжелых коней, несущих одетых в железо всадников, мерно били в землю, и оттого она стала ощутимо дрожать и грозно гудеть на добрую версту окрест – и из рощи взмыли в воздух испуганные птицы, а вода на реке покрылась мелкой стоячей рябью.

Татары вскинули луки – и воздух тоже загудел, зло зашипел стрелами, заставляя потемнеть самое небо. Бояре прикрыли лошадиные морды щитами и опустили копья.

Когда до сшибки остались последние мгновения, степная конница спрятала луки и тоже выставила пики, прикрылась щитами.

– Ур-ра-а-а!!!

Копья ударили в щиты и тела, пики вонзились в тополиные «капельки» и заскрежетали по пластинам брони, тяжелые высокие аргамаки навалились на низкорослых степных лошадок – просто опрокидывая, сминая их своей грудью и сметая скоростью, стаптывая первые ряды легкой татарской конницы.