Юлия Бочарова - Любовь на американских горках

Володя не понял, что случилось дома и почему Алёны нет. Он посмотрел в окно – там всё было по-прежнему: лужи на асфальте, кусты сирени, боярышник и молодые, недавно высаженные берёзки чуть поодаль, красный с белыми полосами прямоугольник, обозначающий место для «Скорой», машины разных оттенков серого и белого (не все парковались на подземной стоянке), детская площадка затянула полосатыми ленточками, но на ней кто-то играет. Всё как обычно.

Но что-то случилось, пока он относил вещи.

Володя отошёл от окна и понял, как он устал. Словно его отключили от электричества. На стул он даже не сел, а плюхнулся. Он сидел, ни о чём не думая и без какой-то осознанной цели.

Алёна проснулась в квартире Максима абсолютно голая, в зоне чил-аута. Тут был матрас на полу и множество мягких подушек, лампы с пузыриками, которые то плавно опускались, соединяясь в один большой пузырь, то столь же плавно отрывались и формировали новые пузырьки, лениво уплывавшие наверх.

Был уже вечер.

Алёна не помнила, как они с Максимом сюда переместились. Но он тут явно был: вот лежат его штаны. А вот трусы-«боксёры», вывернутые наизнанку. Белые ярлычки с составом ткани и рекомендациями по уходу торчат веером из бокового шва этих трусов. Почему-то именно ярлыки поразили Алёну больше всего.

– Проснулась? – в комнату зашёл Максим. В руке у него был высокий бокал с водой. А может, опять с чем-то дурманящим. Напиток был холодный, и стакан запотел.

– Ну ты, мать, огонь! – сказал он ей. – Люблю девушек постарше. Пить хочешь?

Алёна облизала губы. Они были сухие. Голова трещала.

– Да.

Она приподнялась и прикрылась подушкой.

– Ну пойди, налей себе там. Лёд в холодильнике, если надо.

Максим сгрёб себе пару подушек и привалил их к стене в изголовье матраса, а потом уселся и откинулся на них спиной, с явным удовольствием протягивая ноги. Он отпил из своего бокала.

«Ну и ну», – подумала Алёна. Всё так же, с подушкой, она встала и вышла из комнаты. Ей было ужасно стыдно, и её мутило. Своей одежды она нигде не нашла. Даже в ванную и в оба туалета она заглянула. Обнаружила там большой аквариум, вмонтированный в стену, вместо перегородки. Ей смутно что-то вспомнилось, но думать об этом Алёна не хотела. К Максиму возвращаться ей тоже не хотелось, от слова «совсем». Если она его увидит, то её стошнит прямо на него и на весь этот чил-аут.

Она сняла с крючка в ванной «вафельный» халат и решила добежать до своей квартиры (она же её не закрыла на ключ), оставив тут вещи и что угодно – лишь бы забыть об этом приключении как о страшном сне. Что будет потом, она пока не думала.

Алёна спустилась на свой этаж по лестнице. Слава богу, она никого не встретила – да у них никто обычно и не ходил по лестнице, кроме толстой соседки, которая в целях оздоровления топала наверх и вниз по несколько раз за день. Но её сейчас не было в Москве: они с мужем уехали самоизолироваться на Истру и уже полтора месяца наслаждались там природой и одиночеством.

Итак, Алёна благополучно добралась до своей квартиры и, лишь зайдя в прихожую, позволила себе, наконец, расслабиться.

– Блин, п***дец. Ну я даю! Ну и п***дец вообще. Это ж надо вляпаться в такое!

Она распахнула халат и стала осматривать в зеркале засосы и царапины на своей коже. Этот деятель ещё и нарисовал на ней хной какие-то завитушки.

Из кухни вышел Володя.

– Где ты была? – спросил он. – Где твои трусы? И чей это халат?

Алёнина мама сидела в это время на даче и сокрушалась, что опять не успела высадить помидоры. К ним, в район Сергиевого Посада ушёл дождь, который был недавно в Москве. Рассада томилась, перерастая в своих пластиковых стаканчиках на подоконнике. Один стебель даже обломился, и от «раны» густо пахло настоящим душистым помидором, на весь первый этаж дачного дома.

Маргарита Ивановна немного хромала и на второй этаж не поднималась: лестница была крутовата, а перила ещё не были готовы.

Её первый муж, отец Алёны, был алкоголиком, и когда выпивал, устраивал скандалы и размахивал кулаками. Она развелась с ним, когда дочке было 6 лет, но ещё 10 лет после этого они продолжали жить вместе, потому что никак нельзя было поделить квартиру и разъехаться. Первый муж отказывался переезжать в комнату в коммуналке и требовал хоть маленькую, но квартиру. Маргарите Ивановне с дочерью тоже в комнату было нельзя, и из Москвы уезжать не хотелось. Иначе Алёне пришлось бы завоёвывать столицу заново, когда подрастёт, а этого пути мать ей не желала. Через несколько лет он умер от инфаркта.

Со вторым мужем Виталием Евгеньичем ей повезло: он был добрый, трудолюбивый и совсем не пил из-за проблем с ЖКТ. Правда, он и не зарабатывал почти ничего: на пенсию до 60-ти выйти не успел, а на работу в таком возрасте его уже никуда не брали, разве что на разовые или сезонные работы звали иногда по старым знакомствам.

– Зато не пьёт! – говорила Маргарита Ивановна, обсуждая мужа с родственниками.

Те, помня её первого мужа, соглашались, что это прогресс.

А по вечерам она грустила, потому что второго от мужа не было никакой пользы. Вот и сейчас он ушёл наверх, и не докричишься до него. Даже чаю попить не с кем. Маргарита Ивановна позвонила мужу по сотовому телефону. Наверху заиграла мелодия из песни «Мы дети Галактики».

– Да, милая? – сказал Виталий Евгеньич в трубку.

– Я тебе не милая, это во-первых, – ответила Маргарита Ивановна строго. Как бывший завуч и Заслуженный учитель России она умела поставить себя в разговоре. – А во-вторых, иди чай пить. Я тебе что, по сто раз буду подогревать?

– Сейчас, милая, иду, – ответил Виталий Евгеньич и завершил звонок.

Наверху что-то зашуршало, но больше ничего не произошло.

Чай остывал. Маргарита Ивановна помешала конфеты в хрустальной вазочке, а потом убрала её в шкафчик. И тут у неё что-то ёкнуло. Вдруг показалось, с дочерью не хорошо. Надо бежать, спасать, мчаться на помощь. Она взяла телефон, чтобы позвонить Алёне, но не успела набрать номер. Та позвонила сама.

– Мамуль, ничего, если я к вам сейчас приеду? – сказала Алёна. В трубке шумело и хлюпало. Связь на даче была не очень качественная, и Маргарита Ивановна не поняла, то ли её дочь плачет, то ли это перебои на линии.

– Алёна? Что случилось?!

– Да ничего, мамуль. Всё хорошо. Просто соскучилась.

Маргарите Ивановне стало нехорошо. Да и любой матери, наверное, стало бы. Алёна не соскучивалась по ней уже несколько месяцев, ограничиваясь дежурными звонками, а тут здрасьте. Явно случилось что-то плохое.

Сверху спустился Виталий Евгеньич и застыл на нижней ступеньке. Жена замахала на него руками:

– Что ты стоишь? Иди наверх, валокордина мне принеси. Видишь, сердце.

– А где он?

– В тумбочке.

– В какой?

– Да иди уже и найди сам! Господи, что ж за мужик?! Толку никакого.

Виталий Евгеньич послушно отправился наверх, исполнять поручение жены. Как бывший военный, не дослужившийся до высоких званий, он умел подчиняться тому, кого признавал своим командиром.

Алёна спустилась на парковку после разговора с мужем. Ну как разговора: она пыталась объяснять и оправдываться, а он сидел на банкетке с бумагой о разводе и «прожигал» её взглядом. Ещё немного – и уведомление на самом деле бы загорелось.

– Володя! Я опять всё не так сделала и налажала! Но ты сам виноват! Ты бросил меня вместо того, чтоб помочь, разобраться. Да, я ревнивая, но я такая! Что нам с этим делать? Ты ушёл – я себе места не нахожу! На звонки не отвечаешь, на сообщения тоже! А домой зашёл – и спрятался от меня. Что я должна была думать?! Сосед меня пожалел, чаем угостил. А я предпочла бы, чтобы это был ты, а не какой-то левый чувак, которому до меня дела вообще нет. Не в том смысле, что нет, он-то как раз вышел на улицу и открыл мне дверь, когда все остальные просто смотрели. Я не знаю, как это случилось дальше. Но я вообще-то за тобой побежала!

У Алёны кончился «запал», и она выдохнула, а потом продолжила уже тихим голосом:

– И вообще у меня голова трещит, а ты…

– У тебя сейчас был секс? – спросил Володя.

– Нет. Не знаю! Я же говорю, что не помню.

– На тебя напали? Обидели?

– Нет. Мы пили чай и курили что-то, – ответила Алёна. Отпираться было бесполезно. Ей казалось, что и её волосы, и вся она пропахли Максимом и его косячками-самокрутками.

У Алёны «упали» плечи, и вся она осунулась и поникла.

– Я понимаю, как это звучит. Но во-первых, ты меня бросил и хотел развестись. А во-вторых, я тебе сознательно не изменяла сейчас. И даже если и было что-то, мне точно не понравилось. Меня стошнило на него, – соврала Алёна напоследок. Словно это могло ещё что-то поправить.

И вот сейчас, позвонив маме, она снова спускалась на -2 этаж подземного паркинга, к своему коричневому внедорожнику. И только «пикнув» ключом от сигнализации, сообразила, что она обкуренная, и ей нельзя за руль.

– Ну и нафиг, и хрен с ним, – сказала она сама себе. – Всё равно мне терять уже нечего.

Она открыла водительскую дверцу и села в машину.

Как так получалось, что Алёна всё время «лажала»?… Она всегда была искренней и старалась оставаться честной, открытой и любящей. Всё, что она делала – было от избытка какого-то внутреннего огня и её сильной любви к мужу. Но каждый раз Алёна оказывалась виноватой, и их отношения с Володей переживали разрыв той или иной степени серьёзности. Словно аттракцион оказывался под угрозой закрытия из-за неполадок и несоблюдения техники безопасности.

Алёна раньше увлекалась фитнесом и немного изучала теорию с тренером. Он говорил, что после травм на связках остаются рубцы, и они становятся менее эластичными, хуже растягиваются. Поэтому лучше их беречь. На коже тоже остаются рубцы, если повреждение достигло глубоких слоёв – там, где растут новые клетки. Эластичность кожи, может, и не так важна – разве что на сгибах (локти, колени), где ей приходится часто и сильно растягиваться. Но даже если это не мешает жить, всё равно не красиво. У Алёны было несколько шрамов на руках: раза три нож соскользнул на указательный палец, когда она чистила картошку, ещё её в детстве укусила собака, а остальные рубцы она даже не помнила откуда взялись. И даже на сердце бывают шрамы не только как в стихах Веры Полозковой, а самые настоящие: соединительная ткань после инфаркта замещает повреждённую сердечную мышцу.