– У нас тоже.

– Да, но там значение слова меняется на совсем другое или даже противоположное, и попробуй это улови, если ты не китаец от рождения. Пойми, чего он хочет – спать или пельменей. Потому что это звучит одинаково. Или «покупать» или «продать», потому что это вообще не отличить на слух. Алёна мне говорит «да» или другим тоном «да», а потом третьим «да» – и я не понимаю, что это значит. То ли она на самом деле согласна со мной, то ли хочет, чтобы я с этим что-то сделал и её переубедил, то ли хочет отвязаться от меня и не разговаривать больше. И я просто предпочитаю не разбираться и ничего не выяснять, а отойти в сторону, чтобы не сделать хуже. Мне иногда кажется, что рядом с мужчиной и женщиной должен быть переводчик, чтобы они жили мирно и не ссорились.

– Мда… – сказала Юля задумчиво.

Она вспоминала множество случаев из своей жизни, когда она что-то имела в виду, а мужчины её не понимали или словно назло не хотели догадываться. Но если начать им по-тупому объяснять, то весь смысл и эмоции потеряются.

А как бы, и правда, было здорово, если бы в телефоне, в приложении «Переводчик», помимо стандартных языков: «английский», «немецкий», «чешский», «сухаили», – были бы ещё «мужской» и «женский». Мы бы тогда включали режим «голос» или «разговор» и доносили до собеседника свои мысли без искажений, в понятной им форме. Только надо ещё интонации улавливать. Юля была филологом и лингвистом, и эта мысль её сразу же увлекла. Она стала думать, как лучше устроить такой переводчик и где бы найти программиста, чтобы скооперироваться и сделать стартап. Нужны ещё подопытные мужчины и женщины, чтобы установить точные связи между языками. Перевод должен быть чистым и верным, а не как частенько бывает на «Алиэкспрессе»: «Овца среднего возраста женская» про шерстяной кардиган, «Продажа ограниченных твёрдых взрослых женщин» про вязаный берет с жемчужными бусинками, «Любовник жилет мужчины зима пальто большой бархат мужские» или «Детские коляски организатор кулер и термосумки для мумия» – про коляску, из которой выглядывает розовощёкий малыш. Такой перевод, пожалуй, был бы весёлым, но всё бы ещё хуже запутал.

Хотя если вдаваться в детали… Все ли мужчины и женщины одинаковы, чтобы их одинаково переводить? И переводчику ведь нужно время на то, чтобы «переварить» услышанную фразу и произнести её заново. А в быстром синхронном переводе что-то теряется. И у электронного девайса нет эмоций. Он пишет всё обычным текстом, который собеседнику ещё надо прочитать, и сделает он это со своими интонациями и паузами. Как в том анекдоте: «Сказал, что пива нет, а он: «Пива не-ет!»».

А если сделать голосовой переводчик? Тогда он будет говорить с твоим мужчиной чужим женским голосом – это ещё хуже. Или мужским. Тоже не айс. В общем, не вариант для задушевного разговора или для ссоры с любимым человеком. И почему с подружками таких проблем не возникает? Они сразу понимают, что ты имела в виду.

– Вот ты сейчас сказала «мда» – это в каком смысле? – спросил Володя.

Юля очнулась и заморгала. Она уже и забыла, что сказала «мда». За те секунды, что Володя собирался её переспросить, она успела представить и прожить целую историю – как это умеют делать только женщины.

– Мда – это я бы тоже не отказалась от переводчика, – сказала она слегка высокомерно.

Володя ей очень нравился как мужчина, и она не хотела, чтобы он это увидел.

– И главное, восемь месяцев без секса, – продолжал он. – Это ж с ума сойти. Я чуть не рехнулся. Но она вбила себе в голову – если я правильно понял – а я ведь мог и не правильно понять – что мне это вообще теперь не нравится и не нужно, и нам надо держаться поодаль друг от друга до тех пор, пока у меня не возникнет настоящее желание. А что такое «настоящее»? Я тоже дурак, попросил после Берлина взять паузу насчёт секса. Она обиделась, решила меня наказать, наверное. У меня так компьютер зависает: смотришь кино, нажимаешь на паузу, отходишь чаю себе налить – а оно потом дальше не идёт. Типа раньше надо было. А сейчас ошибка, и больше ничего больше не будет.

– Бывает такое, – поддакнула Юля.

– Ну и что делать – не буду же я насиловать собственную жену, я же не маньяк. Месяц я ей пытался что-то доказать, вернуть, а потом под Новый год у неё по женской части проблемы начались. Она в больнице лежала недолго. Потом ей нельзя было секс целый месяц.

– Да, она рассказывала.

– Вы всё про нас обсуждали?

– Ну… – Юля уклонилась от ответа, но сделала вид, словно ей много чего известно.

Ей не хотелось признавать, что Алёна рассказывала им далеко не всё. Юля хотела сейчас стать для Володи доверенным лицом, которому он может открыться без стеснения, потому что всё равно терять уже нечего. Сближение с Володей было для неё приятным.

– Хорошо, тогда объясни мне, что это была за история с её бывшим, – сказал Володя. – Я так и не понял.

– Какая именно история?

– Ну та, где я возвращаюсь однажды домой – а он сидит на нашей кухне и ест мой ужин.

– Ааа…

– Я думаю: что за нафиг?! А его, оказывается, из дома выгнали, и ему жить было негде, он к Алёне пришёл.

– А напомни, кто его выгнал? Жена?

– Родители. Задолбал, говорят, на их шее сидеть и за их счёт жить. А у него творческая профессия, он бросил работу экономиста и начал картины писать. Так себе картины, надо сказать. Ты можешь подумать, что я ревную, но они на самом деле фиговые. Я бы и то лучше смог. Ну и ревную, да. Но он вообще не старается, тяп-ляп, руками ляпает краску на холст и размазывает. А в промежутках между вдохновениями он пьёт абсент, видишь ли, у него творческие кризисы.

– Да он просто алкаш и лентяй.

– Вот именно. Хотя нет, рисовал-то он много, и ему даже выставку предлагали, но потом сорвалось. Наверное, что-то стоящее. А жена говорит мне: «Милый, ну у нас же большая квартира, мы его можем временно приютить, даже если тебе не нравятся его картины, человеку ведь плохо». Я с ней поговорить хотел – а она всё время с этим: ути бедненький, несчастный, возвышенная душа, никто его не понимает и не ценит. Родители им ещё гордиться будут, когда он прославится. Мы и сами будем причастны к великому искусству из-за того, что ему помогаем.

– По-моему, это странно.

– По-моему, тоже. Но видимо, я просто не разбираюсь в искусстве или довёл её уже тем, что я такой сухарь, и по сравнению со мной он был фонтаном чувств и эмоций, которые ей были нужны. Ну и этот художник со всеми своими мольбертами к нам переехал, стал каждый день краской вонять и растворителями. Я окна открывал, чтобы Алёна этим не дышала. Стали в жилетах дома ходить. А я тоже не особо могу возражать: это же квартира Алёны, и она имеет право, в принципе, звать в гости, кого хочет. Да? Или я опять загоняюсь?

– А ты как же?

– А что я. Это же не измена, а благотворительность. Тем более что у этого художника признание какое-никакое. Может, и правда, загубили бы талант, если бы не приютили. Но я себя стал совсем чужим в доме ощущать. Говорю: «Алён, ты мне мстишь таким образом? Хочешь, чтобы я теперь ревновал?». «Нет, – отвечает, – как ты мог такое подумать. Я просто решила стать лучшей версией себя и делать добро людям. Тем более что Лукошкин не чужой, мы в одной группе учились».

– Почему бы ей другой благотворительностью тогда не заняться? Не такой стрёмной и двусмысленной.

– Так она реально тогда увлеклась благими делами, самыми разными. Она не говорила? Вещи собирала для детдома, потом отвозила всё на в область на машине. Я её узнавать перестал. Целая комната у нас под памперсы и детское питание была занята. Но это я понимаю и очень уважаю. Но этот алкаш два месяца у нас жил, чуть на карантин не остался – я его чуть не убил, если честно. Может, я и лишним был уже в то время. Я бы и съехал, но боюсь, он бы к жене приставал. А она сильная, уверенная в себе и современная женщина, но всё-таки с мужчиной ей не справиться. Электрошокер ей подарил на всякий случай, на 14 февраля. Вот она смеялась.

Юля засмеялась тоже. Подарки на 14 февраля ей приходилось самые получать разные, но такого оригинального не было. А ведь что может больше сказать о любви к женщине, чем если уважать её решения в любом виде и доверять, но повысить уровень её защиты – на тот случай, если она всё-таки не права?

– Хотел ему комнату снять, на отшибе, где-нибудь в Южном Бутово или в Мытищах, – продолжал Володя. – А жена говорит: «Ты что, ему нужно общение и поддержка, без этого тонкие люди скатываются в депрессию».

– Ну она в некоторой степени права, – вставила Юля. – Любой человек скатится в депрессию, если ему отрезать общение.

– Да? А Ван Гог специально уединялся, чтоб не мешали. Так-то я не художник и не разбираюсь. Я простой работяга. Слава богу, у него астма началась. От красок, наверное. Это я не в смысле что радуюсь чужой болезни, но так уж сложилось – и он уехал лечиться в Крым, к другим нашим бывшим одногруппникам. На солнышко и к минеральным водам. Оказывается, он так и ездит от одних друзей к другим, пока не выгонят, и тогда он находит себе новое пристанище.

– Ну и хорошо, – сказала Юля. – Пускай рисует теперь южные пейзажи. И всем так лучше. Всё же закончилось нормально?

– Да. Но только после этого случая я вообще не понял, как к жене относиться: то ли она святая, то ли меня хотела наказать и выбесить с этим художником – может, не специально, а подсознательно. Я думаю, из-за этого мы потом не смогли во время карантина по-человечески помириться. Это был ад, а не весна. У меня удалёнка, но я вызвался в офис уезжать хоть два раза в неделю, чтоб от дома отдохнуть. И вот что это было? Как ты считаешь? Ты её подруга, объясни мне.

Володя не рассказывал этого никому, даже Косте, потому что знал, что друг будет «наезжать» на Алёну, а объективной оценки от него не дождёшься. Да и не хотелось ему, чтобы друг в очередной раз называл его лохом. Но и Юле он рассказал не всё, хоть и было в его рассказе много экспрессии и дотоле спрятанных, непроговоренных чувств…