Юлия Бочарова - Любовь на американских горках

– Я не знаю, почему она так делала, – ответила Юля после недолгого молчания. – Я бы тебя берегла и никогда бы мозг не выносила. И никого бы в квартиру не подселяла.

Теперь, узнав историю с двух сторон, Юля захотела утешить Володю и дать ему то, чего он был лишён долгое время. Алёна тоже хороша: говорила, что муж к ней придирается и критикует её решения, и хочет её «переделать» под себя, но сама-то какова?! Бедный Володя, сколько натерпелся от жены. А они с девчонками ещё жалели подругу и советы давали, как вернуть этого бедолагу! Юля придвинулась поближе к Володе, погладила его по щеке и обняла, прижала его к себе. Она уверяла себя, что делает это чисто по-дружески.

Володя вздохнул. Он думал про Алёну и про то, почему личная жизнь не может быть простой и счастливой, как прямая и ровная дорога.

Давным-давно, в детстве он мечтал иметь хорошую машину и освоить компьютер, а о будущей семье не думал. Он вообще её себе никак не представлял. В то время как Алёна читала запоем книги о любви и примеряла на себя романтические ситуации, Володя изучал язык программирования «Бейсик». Он никогда не загадывал на будущее, а все проблемы в отношениях с людьми старался решать по мере их поступления, не ожидая, что однажды может зайти в такой беспросветный тупик.

Юля уложила Володю на матрас в углу Костиной квартиры – прямо в одежде, не снимая одеяло, – и сама легла рядом. Она это сделала, опять же, чисто по-дружески, чтобы не оставлять его наедине с неприятными воспоминаниями и грустными мыслями. Она собиралась скоро уйти.

На улице начался сильный дождь с грозой. Володя устал после всех переездов, новостей и разговоров. К тому же, разговор с Юлей его вымотал окончательно, и голова «отключалась» (наверное, пресловутые нейронные связи образовывались в его мозгу и тратили на это всю энергию организма).

Под шум дождя Володя почти сразу же уснул. Во сне ему казалось, что Алёна рядом, и он обнял её. Юле было не очень удобно так лежать, но она прижала к себе его руку.

Костик меж тем вернулся домой, как только начался ливень, но заходить в квартиру не стал. Он увидел в окне силуэты Володи и девушки, поэтому примостился на лестничной клетке, сев на подоконник и глядя сверху на город. Он жил на четырнадцатом этаже панельной шестнадцати-этажки. Молнии снаружи были белыми и розовыми, и грохот стоял страшный. Звук раздавался через секунду после вспышек, а значит, эпицентр грозы был совсем рядом. Город затапливало, и вскоре машины уже «плыли» по середину колеса в воде, теряя сцепление с дорогой.

Костик был голоден, но в магазин сейчас идти было бы безумием. Можно было ещё вызвать курьера с пиццей или роллами, но выглянув ещё раз на улицу, Костик решил, что это будет бесчеловечно по отношению к курьеру – заставлять его ехать по такой погоде. Пришлось остаться голодным. До полуночи он потерпит, а потом пойдёт домой и всех разгонит: должно же Володе хватить времени на свидание, с учётом прелюдий и всего прочего. Даже ещё в душ успеют.

В животе у Костика заурчало. На лестничную клетку вышла соседская девочка лет пятнадцати, спустилась по лестнице на полпролёта и выбросила что-то протухшее в мусоропровод. На лестнице завоняло.

– Супер. Достойное завершение этого дня, – сказал он.

– Что? – не поняла девочка.

– Иди домой, простудишься.

Костик поднялся на самый верхний этаж, чтобы спрятаться от запаха. Дверь на чердак была открыта.

Тем временем, Алёна на маминой даче всерьёз разболелась. Её колотил озноб, температура была под сорок, и она ругала себя, что поехала сюда. Дала слабину, не могла сама справиться со своим страхом перед разводом. Теперь она точно заразит своих стариков. И почему она всегда старается, как лучше, а получается хуже некуда? Мама собиралась принести ей питьё с лимоном и дать ибупрофен, чтобы сбить жар, но Алёна наотрез отказалась открывать ей дверь, чтобы не «перемешивать» воздух с микробами.

Гроза бушевала и здесь, над Сергиево-Посадским районом, но в деревянном доме наблюдать за ней было гораздо страшнее, чем из городской многоэтажки. Аккомпанируя горячечному бреду Алёны, гроза своими вспышками и грохотом создавала странные, фантасмагоричные картины в её воображении. Девушке казалось, что её кровать – это вагончик на американских горках, и она разлеглась в нём одна, заняв всё сиденье. А внизу на асфальте собрались психолог Фаина Ивановна, мать, подруги, Володя, его друг, и её коллеги с работы, и её бывшие парни, и Маша, и даже умершая тётка, и мамина сестра – и все показывают на Алёну пальцами и обсуждают между собой, не зная, что она их слышит. Потом появились однокурсники и старые мамины подруги, и соседка по даче, бывшие одноклассники, какие-то прохожие и случайные собеседники, и бог знает кто ещё – и все выкрикивали, перебивая друг друга, что девка дожила до почти тридцати годов, и никакого толку от неё – один вред.

Маргарита Ивановна стучала к ней в дверь и грозила отлучить дочь от наследства, если та сейчас же не откроет, но это не помогло. Алёна нашла в серванте просроченный парацетамол и довольствовалась им. Она была упрямой и умела настоять на своём, если считала это жизненно важным.

В небе громыхнуло так, что заорала сигнализация всех машин в округе, на разные голоса. Маргарита Ивановна погасила свет, закрыла все окна и вытащила на всякий случай шнур из телевизора. На крыше был громоотвод, и по большому счёту, бояться им было нечего. Однако в рязанской деревне, где выросла Маргарита Ивановна, перед грозой все испытывали суеверный страх, и даже самые верные коммунисты начинали молиться: в пятьдесят втором году там сгорели несколько домов – треть населения всей их деревни Лаврушенки, где почти все носили фамилию Лаврушины.

Маргарита Ивановна зажгла свечку перед иконой и встала перед ней, но слова молитвы не шли в голову.

– Что творится, что творится? – причитала она. – Господи, что в мире происходит. В Сибири жара аномальная, у нас всё заливает.

Её прерывал очередной раскат грома, и Маргарита Ивановна начинала причитать снова, по кругу.

– Риточка, чего ты не спишь? У нас хороший дом, Володя настроил заземление, и деревья большие, выше нас. Если и ударит, то точно не сюда.

А Маргарита Ивановна, вспомнив старое проклятие несостоявшейся свекрови, боялась, что их всех убьёт грозой, и они сгорят вместе с деревянным домом. И за Алёну ей было страшно. Она давно так не боялась.

Пожилая женщина, кряхтя и переваливаясь с боку на бок (в грозу у неё всегда сильнее болели ноги), пошла на кухню и стала крестить потолок в том месте, где наверху лежала Алёна. Так она и села на табуретку за столом, потому что не в силах была больше двигаться, и колени разнылись. А в комнате на первом этаже, где в углу висел образ Богородицы «Семистрельная», упала свечка. И не на пол, где бы она, скорее всего, сразу потухла, а на длинную синтетическую штору, которая почти мгновенно и беззвучно вспыхнула.

Костик сидел в углу на лестничной площадке верхнего этажа. Мимо, не заметив его, пробежала девчонка – та самая, которая выбрасывала мусор.

– О, привет. Соскучилась? – сказал Костик в своей легкомысленной манере.

Она его не заметила, открыла решетчатую дверь и «взлетела» наверх по лестнице, которая вела на крышу. Там что-то бухнуло. Костик посидел пару секунд, соображая, что происходит, а потом отправился за ней.

Он еле успел: девчонка без шуток залезала на бортик крыши и собиралась спрыгнуть. Какие проблемы могут быть в пятнадцатилетнем возрасте, чтобы их не было надежды решить? Костик не знал, что делать: подойти к ней – она отшатнётся и прыгнет. Ничего не делать – взять грех на душу, что не помешал человеку сделать фатальную глупость.

Даже если девчонка сейчас испугается, глядя вниз, и передумает, то не факт, что ей удастся вернуться. В такой ливень и ветер она может легко поскользнуться на краю и упасть наружу, даже не желая этого.

– Ну ты даёшь, – сказал Костик миролюбиво и словно без страха, а так, с лёгким любопытством. – А я и не знал, что здесь открыто.

Она обернулась и увидела его. Костик выглядел расслабленным, открытым и мягким.

– Романтичное местечко. Но погода подкачала. Или ты как раз любишь бурю, как будто в буре есть покой? – Костик плёл сам не зная что, лишь бы не молчать. Сам он боялся высоты и ни в коем случае не хотел подходить к краю крыши. Дождь хлестал ему в лицо и лил за шиворот.

– Вы за мной следили?

– И не мечтай. Маленькая ещё для этого. Но уж больно чёта борзая. Мимо пробежала, чуть мне на руку не наступила. А потом ещё и дверь за собой не закрыла сюда, на крышу – а внизу от этого сквозняк вообще-то.

– Ничего. Сами закроете, не переломитесь.

«Ух, какая колючая! – подумал Костик. – Бросаться с крыши собирается, а туда же, хамит, воображает из себя».

– И я не маленькая, – добавила девочка, гордо вскинув голову.

– Слезай давай, немаленькая.

– Не подходите!

– Я-то, конечно, не буду. Что я, дурак, что ли? Ну и денёк сегодня. Сначала меня женили насильно, потом сижу голодный под собственной дверью два часа, теперь мокрый, и ещё потом надо…

– Что?

– Ничего. Тебе-то какая разница?

Девчонка заинтересовалась и даже, кажется, немного расстроилась, что не узнает продолжения. Костик махнул рукой и ушёл обратно в дом.

– Дверь закрывать? Ты уже не будешь возвращаться? – сказал он, выглядывая и придерживая поржавевшую железную дверь. – Давай решай, а то я простыну.

Костик для убедительности покашлял. Девчонка поколебалась и спрыгнула с бортика на крышу, а потом вернулась в дом. Костик выдохнул с облегчением и закрыл дверь.