Юлия Бочарова - Любовь на американских горках

Старик, который увязался за Володей, оказался не таким уж сумасшедшим. Может, его и правда вела судьба в то утро, или он вымолил себе немного святости, странствуя по монастырям – а может, это было обыкновенное счастье, которое время от времени случается в жизни каждого. Только Маргарита Ивановна узнала в «рабе Божием Владимире» старого знакомого. У него была характерная манера чуть подвывать в конце фраз – когда старик молился на камне, говоря слова нараспев. Такой же голос она слышала много десятилетий назад, когда встречалась со своим женихом. Вовка, один из приятелей покойного ныне жениха, играл на гитаре и пел бардовские песни фальшиво, но очень вдохновенно. Маргарита Ивановна не сразу поняла, откуда ей знакомы эти интонации. А когда в памяти вспыхнули картинки давних событий, она не удержалась и бросилась к старичку, обняла и зацеловала – чем немало его смутила.

– Да как же! Вова! Ты не помнишь меня?

– Рита… Ты это… живая ещё?

Вот так встреча. Вовка и в молодости не отличался деликатностью, и сейчас нахамил «на голубом глазу». Живая. Конечно, живая! Не такая уж Маргарита Ивановна и старая. Некоторые в этом возрасте только жить начинают.

– Ну что, как? Рассказывай.

– Да я не знаю…

Так оно и бывает. Увидел старого знакомого, с которым когда-то вы были близки, и кажется, событий с тех пор произошло море – а рассказать нечего. Ощущаешь только растерянность. В тот момент Маргарита Ивановна замяла неловкую паузу: надо было искать дочь. Она была рада приезду зятя, который взял на себя организацию поисков.

А раба Божия Владимира отправили мыться. Хозяйка дома выдала ему чистое старое полотенце и, когда он вышел из душа, усадила за стол и стала рассказывать о своей молодости. А может, и не ему – а самой себе. Старушка пододвигала к гостю пакеты с пряниками и вафлями – а он говорил, что не ест сладкое ради поста перед причастием, и сам тянул пряники в рот. Мол, он сейчас путешественник, а ради этого можно сделать послабление. Ну и не обижать же хозяйку отказом.

Когда Алёну нашли и увезли в больницу, Маргарита Ивановна и раб Божий Владимир разговорились о прошлом. Неловкости между ними уже не было: оба успели собраться с мыслями. Маргарита Ивановна боялась коснуться главного – смерти своего жениха, – и расспрашивала Вовку о его жизненном пути, узнала о пяти браках и нынешних паломничествах, и о том, как он молится по запискам: в конце «Домостроя» несколько страниц были заполнены корявым почерком с упоминанием всех, за кого он просил у святынь, и ещё несколько листов были подклеены и вложены в книгу между страницами. Потому она и была такой истрёпанной.

– А я тоже записки о нём подаю, – сказала Маргарита Ивановна.

– О ком?

– Ну… о нём. Помнишь? Хотя и не положено о самоубийцах…

– Да ты про кого говоришь-то, Рит?

Ей тяжело было произносить вслух имя погибшего жениха, словно это утяжеляло её вину за произошедшее.

– Ну как, про кого. Про Славика, – с трудом выговорила она впервые за несколько десятилетий. В поминальных записках она упоминала его полное имя Ростислав, которое звучало строго и отстранённо, как будто не совсем про него.

– А он самоубился?! – удивился «гном». – Господи помилуй.

Теперь настала очередь удивляться Маргарите Ивановне. Как это могло быть не известно близкому приятелю её жениха?

– Вов. Я ж его бросила, он не пережил и…

– …и уехал.

– Не умер?!

– Да нет, конечно! Типун тебе на язык. Нашла чего придумать.

Маргарита Ивановна прижала руку к груди и тяжело осела на стул, боясь поверить.

– Вов, да ты вспомни. Он из окна бросился. Его мать тогда же мне всё сказала, я приходила через…

– Ну так она злилась на тебя очень сильно. Он всё порвал разом – и институт, и подработку, всех бросил – и махнул в Казахстан, что ли – ну в Среднюю Азию, на целину. Они его остановить не успели. Мать в халате выбегала за ним на улицу. Отец на работе был, в НИИ, остановить его было некому. А это ж единственный сын, у них больше и не было никого. Все надежды на нём, всё будущее.

– Значит, он жив…

– Ну сейчас-то уж не знаю. Он с нами оборвал всё. Видать, решил к прошлому чтоб никакой связи. Выжег всё, надо понимать. Я думал, ты знаешь.

– Боже ж ты мой. А я всю жизнь так и прожила…

– Ну не всю ещё.

– Ты прав, дорогой товарищ Вова! Ты совершенно прав! – у Маргариты Ивановны загорелись глаза. – Куда он конкретно поехал? Вспомни, пожалуйста.

– Рит, ну ты так спрашиваешь. Сколько уж лет прошло.

– У тебя ж голова светлая была всегда. Вспомни! Казахстан, Узбекистан? Туркмения?

Маргарита Ивановна трясла раба божия Владимира, а он хлопал глазами и смотрел на неё.

– Точно, вспомнил.

– Ну?!

– Они ж меня разыскали лет двадцать назад. Или пятнадцать. Сколько ж это…

– Ну??!!

– Его мать перед смертью хотела тебя найти, повиниться за те, ну за обман и что прокляла тебя. Да видать, так и не нашли. А куда он уехал, я так и не знаю. Нам адреса не давали.

Маргарита Ивановна заплакала.

– Ну и ладно. Поеду в Казахстан, узнаю. Архивы подниму.

– Какие архивы?

– Не знаю пока. Да какая разница! Сделаю шаг – а там видно будет.

Маргарита Ивановна встала и засуетилась, перекладывая вещи с одного места на другое – не зная, куда деть внезапное возбуждение и желание действовать, не теряя ни секунды.

– Подожди-ка, Вов, – спохватилась она. – А я его поминала как усопшего, в Саров за него ездила. Это не грех?

– Это любовь, – сказал «гном» и открыл свою драгоценную книжку. На полях последних страниц он добавил к написанным ещё два имени «о здравии»: Маргарита и Ростислав.

Виталий Евгеньевич видел эту сцену почти с самого начала. Жена его не заметила, старичок сидел к нему спиной. Сейчас Маргарита Ивановна стремительно вышла из комнаты и наткнулась на мужа в дверях.

– Ой, это ты, – сказала она.

– Я, – согласился Виталий Евгеньевич, не зная, как реагировать на то, чему стал свидетелем.

Его жена ни на мгновенье не задумалась, стоит ли ехать в далёкую Среднюю Азию и разыскивать человека, которого не видела почти сорок пять лет. Ей не было достаточно, что нежданный гость снял с неё вину, и что никакого самоубийства не было. «Гном» был прав, это любовь. Рита любила Славика до сих пор, всю жизнь.

Маргарита Ивановна вернулась одна в свою тесную городскую квартиру, раб Божий Владимир продолжил паломничество (заодно попросил у святынь прощения за съеденные пряники), а Виталий Евгеньевич собрал дорожную сумку, сел на междугородний автобус и поехал к белорусской таможне. В Минске жили его родственники, у которых он собирался остановиться. Поезда в то время не ходили из-за карантина, и от остановки до таможни Виталию Евгеньевичу пришлось идти пешком два километра по наклонной обочине трассы, камни с которой осыпались под его ногами. На самой дороге бесконечной вереницей стояли фуры, дыша на «перебежчиков границы» горячими выхлопными газами. Не везло ему с женщинами. Но и Маргарита Ивановна была не виновата, что так получилось.

Маргарита Ивановна подняла свои старые бумаги: перерыла шкаф, макулатуру на балконе и даже залезла на антресоли. Среди забытого «антиквариата»: банок с огурцами, закрытых десять лет назад, старых дочкиных игрушек, самокатов и пыльных подушек, – она нашла старую записную книжку с адресами и телефонами бывших знакомых. Многие данные уже давно поменялись, и люди по тем адресам жили совсем другие. Но Маргарита Ивановна не сдавалась, а энергично стала распутывать ниточки, которые вели её к единственному мужчине, которого она могла назвать любовью всей её жизни.

Маргарите Ивановне было жаль, что муж уехал так скоро, даже не объяснившись. И было стыдно, что она его обидела. Но и идти против сердца она не могла. А Виталий Евгеньевич – отставной офицер – рад был ей служить в бытовых делах, но оказался слишком гордым, чтобы спокойно наблюдать за её стремлением к другому мужчине.

Алёна узнала об этой истории в подробностях, когда уже была дома. Она ужасно обрадовалась за маму и сразу ей позвонила. Маргарита Ивановна была в это время уже в Казахстане: добралась на такси и электричках. Она ещё не знала, сколько дорог ей предстоит пройти – но точно знала, что это нужно сделать.

Забегая вперёд, скажем, что на поиски Маргарите Ивановне придётся потратить семь месяцев, и что найдёт она любимого человека в Новокузнецке, на стройке, где он работает вот уже пятнадцать лет оператором башенного крана. Каждое утро Слава забирается на большую высоту и смотрит оттуда на город. Он первым видит встающее из-за горизонта солнце и последним прощается с уходящим днём. Когда погода ветреная, верхушка крана качается – и работу, по технике безопасности, надо приостанавливать. Но начальство обычно торопит стройку, и Ростислав как опытный крановщик лезет наверх: ему удаётся работать без аварий даже в таких условиях. Его ценят, но не очень любят, поскольку он нелюдим, ни с кем не пьёт после работы и не ходит в компании. Может, и профессию эту он выбрал, чтобы находиться большую часть дня подальше от людей. Некоторые даже считают, что он немой: спускаясь к людям или приходя с утра на работу, он молча кивает в качестве приветствия, пожимает руки, молча отмечается в ведомостях, молча получает зарплату и премии.

Когда Маргарита Ивановна появилась у ворот стройки в начале декабря (на улице было минус пятнадцать) и ждала снаружи до окончания смены Ростислава (её не пустили на стройплощадку по правилам безопасности) – так вот, за это время, она много всего успела передумать. Засунув руки под ворот пуховика, чтобы хоть немного их отогреть, и топая на хрустящем снегу, она вспоминала их общее со Славой прошлое.