Лёка Лактысева - Любовь на капоте

Я послушалась. Заглушила движок, положила руки на колени и развернулась к Казанцеву, гадая, что же еще он хочет мне сказать.

– Я должен извиниться перед тобой, – заговорил Александр Аркадьевич, и я с трудом удержалась от того, чтобы перебить его удивленным восклицанием. – Вижу в твоих глазах недоверие и понимаю, чем оно вызвано. – Мужчина прижал подушечками пальцев подрагивающий на щеке мускул, который явно мешал ему говорить. – До сих пор я вел себя неприветливо, почти невежливо – и за это прошу прощения. Мало того, пока ты честно помогала людям справляться с их бедами, я успел напридумывать про тебя много нехорошего, решил, что ты, подобно многим молодым девчонкам со смазливой внешностью, нашла себе богатого папика.

– А неплохая, кстати, мысль! Как это я сама не додумалась? – не удержалась, перебила инструктора насмешливой репликой.

Казанцев покачал головой:

– Не надо иронии, Полина. Сам знаю, что идиот. Простишь меня?

– Только если вы, Александр Аркадьевич, пообещаете, что больше не станете додумывать про меня всякой ерунды, а начнете задавать вопросы и попробуете хоть чуточку больше доверять мне.

– Я… буду учиться доверять тебе, Полина. Дай и ты мне время. – Казанцев был предельно серьезен.

– Хорошо.

– И, если тебе не сложно, давай уже на «ты». А то и правда, обращаешься ко мне, будто я или профессор, или твой самый большой начальник.

– А ты и есть профессор – доктор гоночных наук, – пошутила я, надеясь хоть немного снизить градус возникшего между нами напряжения.

– Шутница...

Александр Аркадьевич усмехнулся – печально, задумчиво и нежно, поймал мою руку, прижал ее к своим губам, закрыл глаза. Я не сопротивлялась этой сдержанной ласке: знала, что ему это сейчас нужно.

Через некоторое время Казанцев открыл глаза, отпустил мои пальцы.

– Позволишь отвезти тебя домой? – спросил тихо.

– Да. Мне будет приятно.

Мы поставили Шкоду в гараж и, прихватив Виктора, загрузились в джип Казанцева.

Просто поразительно, какую власть имеет женщина над влюбленным в нее мужчиной! Одно короткое прикосновение пальчиков Полины, одна улыбка плюс согласие на то, чтобы я проводил, точнее, подвез ее до дома – и вот эмоции растут и пухнут, словно их приправили дрожжами. В груди тесно так, что дышать нечем, а сердце бьет молотом в ребра, пытаясь проломить ставшую вдруг слишком узкой для него темницу грудной клетки.

Я нарочно сел за руль сам: мне нужно было срочно чем-то занять руки, иначе не уверен, что сумел бы удержаться и не прикасаться к ученице, которая еще пару часов назад казалась недосягаемой мечтой, а теперь вдруг дала понять, что готова принять мои ухаживания.

Наверное, было бы лучше, если бы Виктор оставался с нами в салоне автомобиля до конца – до тех пор, пока я не высажу Лисицыну у дверей ее подъезда, но маршрут был уже известен, и я не стал его менять: не хотел, чтобы наш администратор догадался или хотя бы заподозрил, что между мной и Полиной что-то происходит.

Всю дорогу я отмалчивался, прислушиваясь к легкой беседе, которую затеяли мои спутники. Иногда Виктор пытался втянуть меня в разговор, но я отделывался короткими репликами или даже мычанием типа «угу» или «не-а». Общаться не было сил. Их едва хватало на то, чтобы следить за дорогой. Все, чего хотелось – это схватить сидящую рядом девчонку в охапку, усадить ее себе на колени, запустить руки под подол светлой юбки разлетайки и мять, мять до одури ее гладкие бедра и упругую попку.

От Полины пахло чем-то фруктовым или ягодным – так, наверное, пахли бы персики, присыпанные малиной.

Стоп, Казанцев! Не думай ни о персиках, ни о малине, ни о прочих фруктах, с которыми почему-то ассоциируются части женского тела. Тела Полины Лисицыной.

Ты за рулем, Саня!

...Интересно, каковы на вкус ее губы? Мне необходимо это узнать. Срочно! Потому что без этого знания я вообще разучусь спать.

Я так замечтался, что чуть не проехал нужный поворот.

Виктор вовремя окликнул меня:

– Александр Аркадьевич, вот же мой дом! Нам сюда!

– Да, точно.

Я въехал во двор, припарковался возле нужного подъезда, высадил парня, которого уже встречал младший брат. Пожелав мальчишкам доброй ночи, я поспешил вернуться в автомобиль.

Полина ждала моего возвращения, не выходя из салона.

– Теперь тебя отвезем, – я снова попытался ей улыбнуться – как тогда, на пустыре.

Губы слушались плохо. Похоже, за четыре года мышцы, отвечающие за улыбку, просто атрофировались по той причине, что я ими не пользовался. Растягивать рот было почти больно. Еще болезненнее была мысль о том, что за все прошедшие годы я не нашел ни единого повода для радости. Да и шутки словно разучился понимать – как ни старался Жорик, какие ни травил анекдоты – меня ничто не брало.

– Тебе идет улыбка, – сообщила ученица, пока я выруливал на шоссе.

Лучше бы она молчала. Сомнения в искренности ее слов резанули по нервным окончаниям сотнями бритвенных лезвий. Я сбился с дыхания, хрипло выдохнул, набрал в легкие воздуха и попросил:

– Не надо, Полина. Я догадываюсь, что ты так говоришь из лучших побуждений, но зеркало давно научило меня принимать правду без попыток ее приукрасить.

– Я говорю то, что думаю. А ты снова сомневаешься в моей честности. – Девчонка воинственно задрала подбородок. – Даже в таких вот мелочах!

– Для меня это не мелочь. От меня слишком часто шарахаются и незнакомые люди, и те, кто знал меня раньше, – признаваться в этом было все равно, что жевать без хлеба стручок перца чили: жгуче-горько, до слез.

– А ты почаще делай зверское выражение лица и сверкай злобно глазами. Тебя в такие моменты вообще за километр обойти хочется, – выдала эта… заноза.

Осмелела! Почувствовала свою власть надо мной!

Я несколько минут молчал, пытаясь справиться с возмущением и удержать в себе рвущиеся наружу гневные реплики и язвительные ответы. А потом меня как стукнуло что-то: может, Полина права? Вдруг дело не в шрамах и не в дергающейся мышце, а в том, что я и правда смотрю волком на всех, кроме своих сотрудников и учеников?

У меня и до ранения особых поводов для улыбок не было: слишком уж серьезными делами я занимался по роду службы. А уж после…

– Значит, предлагаешь улыбаться почаще? – я бросил на сидящую рядом Лисицыну косой взгляд. Она весело покивала в ответ. – Ладно, попробую.

Сегодня молчание между нами тяготило меня, хотелось слышать голос Полины, узнавать о ней что-то новое. Я попросил:

– Расскажи, как ты стала психологом МЧС? Почему выбрала такую работу? – Этот вопрос волновал меня не на шутку.

Если допустить хотя бы на мгновение мысль, что Полина станет моей – а я эту мысль уже не просто допустил, а проникся ею до самого позвоночника – то я сделаю все, чтобы она нашла себе более спокойное и безопасное занятие. Не хватало еще, чтобы женщина, которую я люблю, рисковала своим здоровьем, а то и жизнью!

– Почему психолог и почему МЧС? – я мельком глянул на девчонку и заметил, что вид у нее стал задумчивый и немного грустный. – Да все просто. С детства хотела разобраться, почему люди говорят то, что говорят, и делают то, что делают. Иногда на первый взгляд в этом нет никакой логики! А еще… после того, как у моих сводных брата и сестры погибли родители, поняла, как это важно, чтобы кто-то мог помочь пережить потерю или другое горе, и захотелось понять, как это правильно делать.

– Ты удивительная, Полина. Мало кому пришло бы в голову, что этому можно учиться. И нужно.

Только произнеся эти слова, осознал: сам-то я не подпустил к себе ни одного психолога, которые пытались беседовать со мной, когда валялся в госпиталях и проходил курсы реабилитации в санаториях. Может, зря? Вдруг они и правда сумели бы помочь?

Но от Полины мне нужно совсем другое!

Я проехал под арку многоквартирного дома, остановил джип у входа в подъезд своей ученицы. Время было позднее, но отпускать ее не хотелось – не сейчас, когда между нами возникло что-то… пока еще совсем робкое, почти эфемерное – лишь намек на возможную близость.

Отключил двигатель, развернулся всем телом к девчонке, которая как раз отстегнула ремень безопасности, но уходить не спешила: смотрела на меня мягко, и в глубине ее зрачков мерцали теплые огоньки.

– Увидимся завтра? – предложил – и затаил дыхание. Ну же, не подведи, Полина! Дай поверить, что я не ошибся, что у меня есть шанс стать для тебя не только инструктором!

Лисицына отрицательно повела головой из стороны в сторону:

– Завтра – никак. Извини. Не могу отказаться от обещания, данного другим людям.

Вот так. А что ты хотел, Казанцев? У девчонки своя жизнь, друзья и планы, в которые ты не вписываешься.

Передо мной замаячила перспектива очередного одинокого субботнего вечера. Он будет особенно одиноким из-за того, что я буду знать: Полина не сидит, как я, дома, не скучает и не вспоминает обо мне. Ей есть с кем весело и беззаботно провести время. Она – молодая, красивая, веселая. Зачем ей старый пень вроде меня? Разве я имею право злиться на нее за это?

Горькая усмешка поневоле проступила у меня на лице, искривила и без того кривой рот.

– Понимаю, – выдавил я хрипло, отвернулся и стал ждать, когда Полина уйдет.

Но Лисицына уходить не торопилась.

– Александр Аркадьевич, – окликнула негромко. Сбилась, исправилась: – Саша! Давай в воскресенье?

Моё короткое имя на ее губах звучало как дуновение ветра. Я дрогнул: вновь обернулся к девушке.

– Ты уверена, что делаешь это не из сочувствия или жалости? Если тобой руководит твоя профессия – то лучше не надо…

Полина выслушала меня молча, не пытаясь остановить, возразить. Потом потянулась, приложила к моим губам указательный пальчик, приказывая замолчать.