— Потерплю.

Заправка доверия не внушала, но Ярик чуть ли не бегом направился к магазину, внутри которого должен быть туалет.

Я их сначала услышал, а увидел, когда они с грохочущей из открытых окон музыкой подъехали почти вплотную к магазину, наплевав на знаки, запрещающие парковку. Две тонированные старые «девятки» и один убитый «мерс».

Насчитал шестерых крепко сбитых невысоких парней и четырех девчонок. Может, и больше, освещение не сказать чтобы качественное.

Четверо зашли в магазин, двое остались на улице… Ладно, не мое дело. Мое дело — дождаться Ярика. Заснул, что ли, в сортире?

Он выходит не один, с тремя парнями, о чем-то споря. Недолго. Совсем недолго.

Тот, что ближе всего стоял к Холодову, внезапно выбросил кулак вперед. Недостаточно быстро — Ярик увернулся. Второй оказался точнее, но за это тут же поцеловал асфальт.

Выскакиваю из тачки, не забыв выдернуть ключи. Девчонки визжат, а Холодов уже махается один со всеми.

Уже не один…


— И правда, запоминающийся день. — Ярик вытирает кровь с разбитой губы, но она все равно продолжает течь. — Даже два дня. Уже полночь?

— Полпервого. — Стараюсь держать голову прямо, чтобы не долбануться о дверь полуразбитой полицейской «газели», на которой нас всех везут в отделение. — День только начинается. И теперь непонятно, когда доберусь до Волгограда.

— Ну с такой рожей тебе только в обезьянник, не надо пугать Любовь, — оскалился Холодов. — Кстати, спасибо.

Замолчал. Я тоже молчу. Собственно, мог и не говорить. Парни, хоть и крепкие на вид, дрались так себе, скорее, перед девками покрасоваться. Кроме одного хмурого бритого мужика лет тридцати пяти, который никак не мог успокоиться. Лез на Ярика, хотя тот его пару раз опрокидывал.

— Не за что. — Киваю. Смотрю в пол, а вижу лезвие ножа, которое чудом успел выбить из руки бритого. Ярик его тогда не заметил.

— Ты уже насчитал, сколько они статей нарушили при задержании? — негромко спрашивает Холодов. — Мобильники, сволочи, отобрали. Это же незаконно.

— Незаконно, — соглашаюсь. — Документы, ключи от машины. Слушай, она до утра не достоит на этой заправке.

— Васе это не понравится, — задумчиво протянул Ярик. — Тачка-то его. Беру, когда в город приезжаю.

— Васе? Твоему дяде?

— Ага! — Холодов улыбнулся. — Жаль, не увижу морды ментов, когда они тачку пробьют.

Василия Федоровича Холодова, родного дядю Ярика, знали если не все в нашем городе, то очень многие. Он возглавлял службу безопасности старшего Леднева, отца Никиты, и мало кто хотел переходить ему дорогу. Я, по крайней мере, лично никого такого не знал. Ярик, судя по его довольной улыбке, тоже.

«Газель» остановилась у невзрачного одноэтажного серого здания. Местность незнакомая, понятия не имею, куда нас привезли. Но в голове уже готов план, главное, чтобы Холодов больше не нарывался.

— Вась? — Удивленный возглас Ярослава заставляет обернуться. — Уже? Ну ты быстро в этот раз.

— В последний раз, Славка. В последний, — говорит невысокий мужик, мимо которого я только что прошел, не обратив внимания. А зря. — Садись в машину, придурок, если не хочешь здесь заночевать.

— Я, вообще, не один. И нас обчистили, как лохов на ярмарке…


— В какой Волгоград с такими харями?! Вы на себя в зеркало смотрели? — Василий Холодов, похоже, не собирается возвращать племяннику ключи от машины. — Вам в медпункт надо.

— Мы треть дороги уже проехали, Вась. Ты все же почему так быстро здесь оказался, а?

— Не твое дело. Лезьте в джип и по домам. Тамару хоть пожалей. Волнуется, поди!

— Она сама меня отпустила. Вась, ему надо. Правда.

Холодов, который последний год открыто меня ненавидит, просит дать мне машину?!

— А тебе чего там надо?

— Мне? Мне тоже надо.

Молчу на его «надо», потому что знаю Ярика. Если он не поедет, то и мне не даст. Еще три — три с половиной часа с Холодовым я потерплю. Но он прав, сейчас как никогда она нужна рядом. К черту все — просто обнять ее.

— Идиоты! — Пожимает плечами старший Холодов. — Езжайте. Но с моими ребятками.

Глава 72

— Люба Метелица! — В ужасе подскакиваю на месте от грозного окрика. Из рук с глухим стуком на пол шмякается полукилограммовый брикет мороженого, который я тайком вынесла из холодильника. То есть я думала, что тайком. — Семь утра!

— Уже полвосьмого. — Поднимаю с пола брикет и кладу его на тарелку. — И что? Я не могу поесть мороженого?

— В такую рань? — Оксана подходит ближе, подозрительно оглядывает меня, видимо, ищет, что я еще успела стащить. — Так я и знала. Совсем не спала?

— Подремала немного, — уклончиво отвечаю и смотрю, как мачеха уже засыпает зерна в кофеварку. — Я разбудила тебя?

— Меня твой папа разбудил, которому в субботу приспичило на работу. А еще двоих дуралеев надо поднимать на спорт. Так что нет, не разбудила. Но я надеялась, что ты будешь спать без задних ног после такой поездки.

— Если бы! У меня голова пухнет от мыслей. — Подпираю ладонью щеку. — Я чего только не передумала за это время.

— Вот это меня и пугает. Мороженое с утра на пустой желудок… — Оксана скептически покачала головой. — Лучше сладкий чай. И рассказывай уже про свои страдания.

Сижу, молча разглядывая кружевную скатерть на столе. Такое бывает, когда несколько часов думаешь, перемалываешь внутри себя события, собственные эмоции, пытаешься просчитать свою жизнь наперед и под конец выдыхаешься без сил. Вот и я сейчас такая — не знаю уже, как начать.

— Накрутила себя, верно? Надо было в тебя валерьянку влить. Или что покрепче. — Все-таки Оксану точно бы сожгли как ведьму в Средневековье. — И чего, спрашивается, психовать?

— Я никогда с ним так не разговаривала, как вчера. Выплеснула на него все: и про блог, и что мне тоже надо подумать о наших с ним отношениях. Если он так взбесился из-за блога… В общем, нажала на «отбой» и слова ему не дала сказать. Теперь вот жалею. Но там же Кир еще в машине был, не могла я при нем, да и вообще… по телефону… — Я совсем сбилась. — Но, главное, он мне больше не звонил и не писал. И я понятия не имею, что будет дальше. Стукнула бы его по макушке, что он осел такой непробиваемый и обидчивый. А потом бы обняла его крепко и не выпускала. Глупо, да?

Оксана ставит на стол большую кружку с горячим чаем и тарелку с двумя маленькими бутербродами.

— Вот ты сама и ответила на свой вопрос. Можешь возвращаться обратно домой.

— Чего? В смысле? Ты хочешь, чтобы я уехала?

Ничего не понимаю. Какой вопрос?

Ответ от Оксаны я не получила, да и на кухню пришел папа, так что придется самой разобраться в словах мачехи.

Я давно не видела отца, мы вообще с ним намного реже видимся, чем с Оксаной. И вчера, когда я приехала, папы еще не было дома. Но выглядит он сейчас довольно бодрым и радостным. Он вообще перестал стареть рядом с новой женой. И отношения у нас с ним стали намного лучше — то ли я выросла, то ли потому, что не мозолим глаза друг другу каждый день, то ли еще отчего-то…

— Привет, девочки!

Он уселся рядом за стол.

— А ты чего не спишь? — спросил и, не дожидаясь моего ответа, тут же завел свою любимую песню: — Когда Оксана вчера сказала, что ты с парнем приезжаешь, я уж подумал, что наконец за ум взялась, а он, оказывается, так себе, знакомый. Точно просто знакомый?

В голосе неприкрытое разочарование, может, даже граничащее с осуждением. Поморщился, потом взял со стола чашку с кофе и сделал большой глоток.

— У меня все хорошо, пап. И парень есть, настоящий. И я его люблю. Ты ко мне больше Дудкина не подсылай, пожалуйста. Вообще никого не подсылай.

Папа недоуменно смотрит на Оксану, та лишь молча кивает головой.

— Ну хорошо тогда… не ожидал. А чего одна приехала?

— Так он следом едет за ней, Андрюш! Сегодня и приедет.

— Что?! — Вскакиваю со стула, чуть не снеся локтем тарелку с бутербродами. — Что?! Как?!

— А ты не знала? — теперь уже Оксана удивляется. — Он же за тобой ехал, когда тебе звонил. Я так поняла, он тут же сорвался, когда узнал про твой отъезд с «просто знакомым».

Последние слова с явным сарказмом произнесла, но мне все равно. При чем тут Кир? Бегу из кухни, задеваю ногой трехлитровую банку с огурцами.

Хрясть! Противный звук треснувшего стекла и запах рассола по всей кухне.

— Не подходи! Я сама все уберу. Ты тоже не двигайся.

Мы с папой так и застыли «на паузе», пока Оксана, быстро надев резиновые перчатки, убирала с пола разбитую банку.

— Что-то долго он тогда едет. Если на машине, то давно уже должен быть у нас.

Папа! Спасибо тебе, что парой фраз перебил всех моих бабочек в животе!

— Едет, едет! Не переживай. Скоро будет.

— Откуда знаешь? — Топчусь на месте, потому что пол еще мокрый, а с моей координацией сейчас я, как Дудкин, разнесу все Оксанкины припасы. — Он где-то переночевал? Да?

— Можно и так сказать, — ухмыльнулась мачеха. — Он мне в семь утра прислал эсэмэску, извинялся, правда, что рано. Но я ему не поверила. Спрашивает, когда можно приехать и можно ли. Пускать, Люб? Люб?!

Стою, замерев на месте, чувствую, как слеза по щеке течет, а в горле ком стоит. Приехал! За мной. Сразу же. И никакой «сам позвоню на следующей неделе».

Чего же я стою-то? Бог с ним, с полом!

— Пускать! Пускать, конечно! Господи! Я же…

Волосы торчком, я их даже как следует не расчесала, и зубы надо еще раз почистить, накраситься, переодеться…

— Оксан, ты, что, ему ничего не ответила? — спрашиваю уже, выбегая из кухни. Вроде ничего не попадало и не разбилось, и на том спасибо. — А он?!