Таня Володина - Любовь навылет

Он подал обе руки девушкам и повёл их обратно к столу.

Когда они вернулись за стол, Даша медленно выпила стакан вина и тщательно вытерла губы салфеткой. Она внимательно наблюдала за Оленевым, но не заметила, чтобы он перебросился словом или хотя бы взглядом с Федей Стародубцевым. А ведь они много лет дружили.

Что же всё-таки между ними произошло? Грязная история? Небесный блуд?

В Дашиной голове созревал план. Винные пары придали решимости.

— Илья Михайлович, — обратилась она к комэску. — А у вас были какие-нибудь случаи на работе? Ну, что-нибудь опасное? Какие-то происшествия?

— Ах, Дашенька, — охотно откликнулся Илья Михайлович. — Нет такого лётчика, у которого бы не было происшествий. Я тридцать лет за штурвалом, у меня было всё!

— Илья, только не рассказывай девочкам анекдот про стюардессу*, — тихо попросила Нина Петровна, — он слишком пошлый.

Даже после развода она пыталась контролировать бывшего мужа.

— Ниночка, если я не буду рассказывать пошлых анекдотов девочкам, то на меня вообще никто не посмотрит, — возразил Илья Михайлович. — Я старый, и не могу конкурировать с молодыми парнями, балагурство — моё единственное оружие. Ты же не хочешь, чтобы я остался один?

Нина Петровна поджала губы, пытаясь скрыть улыбку. Кажется, у Усольцевых сохранились дружеские отношения после развода. Это Эд с папой не ладил, да и с мамой иногда ссорился, но его родители общались друг с другом приветливо и сердечно.

— Не надо анекдот про стюардессу, если Нина Петровна против, — сказала Даша и уставилась на Илью Михайловича самым просительным взглядом, какой только могла изобразить: — Расскажите лучше про какую-нибудь авиакатастрофу!

И он поддался её чарам. Положил локти на стол и начал тем особым завлекательным тоном, который всегда привлекает слушателей:

— Кто мог бы рассказать про авиакатастрофу, у того рот землёй забит. А я пока что живой, я могу рассказать… — он пожевал губу, морща лоб, — про оленей!

— О, давайте! Я слышала, если спасёшь оленя, получишь вторую жизнь.

На секунду Даша поймала холодный взгляд Оленева, но тот быстро отвёл глаза. Отчуждение пролегло между ними почти зримой пропастью. Даша поёжилась. Возможно, он догадался, куда она планирует вывести разговор об авиационных происшествиях.

 — В этом случае у меня минус десять жизней, — хохотнул Илья Михайлович. — Дело было так: заходим на Воркуту. Я тогда на «Аннушке» летал, это в середине девяностых было. Осень, сплошная облачность, болтанка страшная. Вася, мой второй пилот, высунулся в форточку, высматривает ориентиры в «молоке», а я работаю ногами и руками, как танцор диско. — Илья Михайлович потряс кулаками, изображая, как орудует штурвалом. — Скорость пляшет, ветер в бочину, а я держу самолёт и даже в окно выглянуть не могу.

— Как всегда в Воркуте, — сказал кто-то.

— Ага! Тут Вася затаскивается в кабину и орёт: «Михалыч! Там олень пролетел по встречному курсу!». Я говорю: «Какой к чёрту олень?», а он отвечает: «Обыкновенный, с рогами и копытами!» — «Не разрушай мне мозг, Вася, где ВПП?». И тут — хрясь! Нам на нос падает олень! Аккуратно так, по центру, и копытом в лобовое стекло — дзынь! И трещина по стеклу. Мы с Васей открыли рты, а олень медленно так сползает вниз, а я думаю: «Господи, хоть бы под винт не затянуло». Повезло нам! Сдуло нашего оленя ровненько вниз. Тут мы выныриваем из облачности, и полоса как на ладони. Только спокойно вздохнули, как слева ещё один олень пролетел. Потом справа. Только рога и копыта мелькнули.

За столом раздался смех. Оленев широко улыбался, и Даша тоже улыбнулась.

— Ну, я молча снижаюсь и сажусь. Вася тоже молчит — лицо такое бледное. Потом, когда за трещину объяснялись, умолчали об оленях. Кому такое расскажешь? Подумают, что пьяные были, накажут, отстранят. А через полгода я разговорился с одним молодым вертолётчиком, и он рассказал, что они по осени дохлых оленей возили в могильник. Стадо заболело сибирской язвой и за неделю передохло, так по распоряжению СЭС они их паковали в сетки и переправляли в «Долину мёртвых» около Хальмер-Ю. Ну, у этого вертолётчика одна сетка и порвалась, а он, щенок сопливый, скрыл потерю. Побоялся, что заставят собирать заразные ошмётки по всей тундре. Кому охота?

— Ха-ха, а вы ему сказали, что олени упали на ваш самолёт?

— Ну, разумеется! Ему пришлось меня коньяком отпаивать, чтобы я успокоился! Я ж думал, мы техническим спиртом отравились, словили групповую галлюцинацию, в беспамятстве лобовуху разбили. У меня же чуть аэрофобия не началась! Нет, я понимаю, что у многих лётчиков аэрофобия, но у меня-то никогда не было!

Послышался смех, люди наперебой заговорили.

— Отличная история! — сказал Оленев. — Ты просто кладезь старых баек, Илья Михайлович.

Он склонился над столом, наполняя вином опустевшие пластиковые стаканчики. Даша спросила:

— А вы расскажете свою историю, Матвей Иванович?

— Какую историю?

— О том, как чуть не угробили борт с пассажирами. — Даша замерла, ощущая, как разговоры за столом стихают и повисает угнетающая тишина. Добавила отчётливо: — Вы и Федя Стародубцев.

* * *

Тишина висела над столом четверть минуты, пока Илья Михайлович не кашлянул и не заявил:

— Даша, там не было угрозы жизни или здоровью пассажиров. Прерванный взлёт — стандартная процедура остановки самолёта на разбеге до достижения им скорости принятия решения. Ничего в этом страшного нет. Хочешь, я расскажу анекдот про стюардессу? — он заулыбался, и все вокруг тоже расслабились.

Снова заиграла музыка. Или Даша снова начала её слышать. Пальцы у неё мелко дрожали, и она стискивала их под столом.

— Нет, я не хочу анекдот. Я хочу услышать про стандартную процедуру. Или что, это тайна какая-то? Об этом нельзя спрашивать в приличном обществе?

— Если тебя интересуют технические подробности, ты могла бы подойти ко мне и спросить без обиняков, — сказал Оленев. — Никакой тайны тут нет.

Технические подробности Дашу тоже интересовали, но не так остро, как подробности личных взаимоотношений тех, кто находился в самолёте.

— Я ей то же самое предлагала — спросить у Матвея Ивановича, — отозвалась Нина Петровна. — Два или три раза.

— Я сейчас спрашиваю Матвея Ивановича: что случилось? Почему вы перестали летать? Почему…

… развелись и забухали на несколько лет? Почему эта история отложилась в памяти людей как «грязная»? Она этого не сказала, но Оленев, кажется, понял. Даша снова спрашивала о личном. Уже не в первый раз. Он медленно допивал томатный сок и явно тянул время, обдумывая приемлемый вариант ответа. Наконец отставил пустой стаканчик и сказал:

 — Самолёт в тот день пилотировал второй пилот. Я был контролирующим. Когда мы достигли скорости «V1», я приказал прервать взлёт. Фёдор выполнил приказ, самолёт произвёл безопасную остановку за пределами ВПП. Это всё.

— А почему вы решили остановиться?

 — Ну, разные причины бывают: отказ двигателя, пожар на борту, какая-нибудь техническая неисправность. Или помеха на полосе — не такая уж редкая ситуация, к сожалению. Иногда КВС вынужден прервать разбег, на этот случай и существует процедура.

— А что случилось-то? Кто-то был на полосе?

— Нет.

— Пожар на борту?!

— Нет. Упреждая твои вопросы, скажу, что двигатели тоже не отказывали, технических неисправностей не было и даже птица на лобовое стекло не нагадила.

— Тогда почему вы прервали взлёт?

Оленев откинулся на спинку стула и отвёл взгляд в сторону. То ли погрузился в воспоминания, то ли не хотел отвечать. Даша растерянно посмотрела на Илью Михайловича — тот жевал холодный шашлык с жадностью изголодавшегося волка. Нина Петровна цедила вино. Эд низко опустил голову, над столом сияла лишь рыжая макушка. Даша посмотрела на остальных и напоролась на взгляд Феди Стародубцева. Острый, неприязненный и проницательный. Казалось, Федя знал, что мучает Дашу.

— Почему, Матвей Иванович? — повторила Даша.

Её голос дрогнул, она почувствовала, что вот-вот расплачется, но прекратить унизительный допрос уже не могла. Она жаждала узнать правду.

— Это была ошибка, — просто сказал Оленев. — Человеческий фактор. Ну что, Комарова, я удовлетворил твоё любопытство?

Пока Даша пыталась понять, что ей не нравится в рассказе Оленева, — очень внятном и логичном, да и не стал бы он врать в присутствии коллег, — Оксана пьяно хихикнула и спросила:

— А меня удовлетворите, Матвей Иванович? Почему, когда вы из самолёта вышли, у вас всё лицо в крови было?

Скулы Оленева напряглись, но он улыбнулся, только глаза оставались серьёзными:

— О ручку катапультирования ударился.

— Ручку чего? Катапультирования? — изумилась Оксана. — На пассажирском «боинге»?

— Ага. Не видела никогда? Она между стоп-краном и кнопкой сброса салона в пропасть. — Оленев взглянул на часы и поднялся: — Коллеги, рад был с вами пообщаться, но мне пора. Желаю приятного вечера!

Он вышел из-за стола и направился по дорожке-серпантину к пансионату. Даша прилипла глазами к его спине, словно на ней были написаны ответы на все вопросы. Не успел Оленев раствориться в темноте, как кто-то добавил громкость музыки и радостно провозгласил:

— А теперь танцы! О-о-о-о, зеленоглазое такси…

Оксана взяла Дашу за руку:

— Налей мне водки, а? Тошно так.

— Ты правда видела, что он вышел весь в крови? Своими глазами?

— Мы все видели. Сначала к самолёту пожарные подъехали, долго стояли там, разбирались. Потом, когда они убедились, что пострадавших нет, борт вернулся на стоянку. А мы прибежали в аэропорт смотреть, что там стряслось. Я тогда за Федю испугалась, мы же встречались… Налей мне водки, Даш. Или подай бутылку, что ты сидишь как засватанная!