Слово «любимая» больно резануло по сердцу.

— Нет! Это они были дерьмом, раз так поступили с тобой! Это не твоя вина!

— Так не бывает, Даша. Раз они так поступили — значит, я это заслужил.

28. Падение

— И что было потом? — спросила Даша.

— Потом нами занималась Комиссия по расследованию прекращения взлёта. Признали, что я виноват в инциденте. Председатель Комиссии пытался докопаться до правды, но я не мог ему сказать, что Федя озверел от того, что я тронул его за руку. Про драку я тоже промолчал, чтобы не подставлять всех нас и, главное, Катю. Я… Я любил её… — Оленев поёжился. — А Федя всё им рассказал — по крайней мере то, что касалось нас двоих.

— Рассказал?!

— Ну да. Мне ограничили доступ к материалам дела, поэтому я не могу утверждать со стопроцентной уверенностью, но буквально на следующий день пошли слухи, что я его домогался и ему пришлось защищаться. Кроме меня и Феди, никто не знал о причине конфликта. Если я промолчал, значит, разболтал он. Других вариантов нет.

— Он выставил тебя придурком, который приставал к пилоту во время взлёта.

— Звучит бредово, но многие поверили, особенно после нашего с Катей развода. Ведь дыма без огня не бывает, верно? Мне пришлось уйти из отряда, чтобы не пересекаться с Федей. Я вообще хотел уволиться, но директор уговорил остаться в офисе: он служил с моим отцом в Афгане, знал меня с детства. Ну и Усольцевы меня поддержали, не вникая в подробности, за что им отдельное спасибо. — Он помолчал. — Теперь ты знаешь обо мне всё.

Даша смотрела под ноги, придавленная свалившейся на неё правдой. Да, теперь она знала всё. Она получила ответы на все вопросы, которые мучили её последние два месяца. Даже на самый трудный и запутанный: почему он её избегал?

— Ты поэтому отказался встречаться со мной?

— Почему «поэтому»? — переспросил Оленев.

— Потому что до сих пор любишь её?

Над головой шелестели молодые дубовые листья, где-то далеко играла музыка, до них доносился мелодичный речитатив. «Фаина, Фа-ина!». Оленев молчал.

— Когда ты сказал, что у нас ничего не получится, — с запинкой спросила Даша, — там, на Ямале… Что ты не хочешь испортить мне жизнь, что боишься сделать больно мне, себе и кому-то ещё… Ты имел в виду, что до сих пор любишь бывшую жену?

Снова повисло тягостное молчание, потом Оленев глухо вымолвил:

— Да.

Даша пошатнулась, Оленев поддержал её под локоть.

— Надо было сразу сказать.

— Надо было, — согласился Оленев. — Прости меня, если сможешь. Мне пора, Даша. Теперь ты знаешь правду, которую никто больше не знает, твоё расследование закончено, а мне нужно уезжать. Я тороплюсь.

Даша схватила его за футболку, из неё вырвалось хмельное и отчаянное:

— Матвей, что же мне делать? Как мне забыть тебя?

— Перестань, всё нормально. Помирись с Эдиком — он очень тебя любит. Он просто бредит тобой. Я видел, какими глазами он на тебя смотрит, — мне кажется, у вас есть шанс. А у нас изначально шансов не было. Всё, Даша, отпусти меня, я должен ехать.

Она глядела ему в лицо, пытаясь угадать выражение и прочитать эмоции, но мрак надежно его скрывал. Она никогда не узнает, улыбался он или хмурился, или кривился от боли в момент их расставания. С трудом, словно её руки закоченели от холода, Даша разогнула пальцы и выпустила футболку. Там, где она держалась, на белой ткани остались бурые пятнышки крови.

— Поезжай, если должен.

* * *

Даша добрела до крытой остановки и рухнула на скамейку. Поджала ноги и обхватила колени пораненными руками, ощущая, что непроизвольно раскачивается туловищем.

Неважно, что говорила об Оленеве Нина Петровна: ну, слухи, ну, инцидент на ВПП. Как сказал Илья Михайлович, нет лётчика, у которого бы не было происшествий. Неважно, что говорил Эд: грязная история, блуд в небе. Покажите хоть одного пилота, кто не думал бы о перепихе с хорошенькой стюардессой (или стюардом, чем чёрт не шутит). Неважно даже, что сказала Оксана. Если кто-то верил, что командир домогался второго пилота прямо за штурвалом, то у этих людей были проблемы с головой.

Всё это не задевало Дашу. Мучительно ранило другое: с каким отчаянным упрямством Оленев защищал бывшего друга и бывшую жену. Он ни словом не оскорбил их и не упрекнул. Взял всю ответственность на себя — как командир воздушного судна, как верный друг и любящий муж. Как гордый и великодушный человек.

И если раньше Даша утешала себя тем, что Оленев по натуре нерешительный, что он не хочет спешить с новыми отношениями из страха навредить кому-то мифическому, что ему нужно время для того, чтобы поверить в Дашины чувства, то сейчас эти причины рассыпались в прах. Оленев ничего не боялся, он всё ясно осознавал и был феноменально решителен, когда речь шла о любимых людях. А Даша в их число не входила. Вот и всё.

Если бы к нему в душевой подошла Катя, всё было бы иначе. Ничего бы им не помешало: никакие прошлые ошибки и никакие безумные немцы, врезающиеся в Альпы. Он любил свою жену, а теперь любил жену Феди Стародубцева. Издалека, платонически, наперекор здравому смыслу.

А для секса у него была Аллочка.

Ревность, смешанная с горьким сокрушительным разочарованием, сжала сердце так больно, что Даша охнула и приложила руку к груди. Голова кружилась, в ушах звенело. Всё сильнее саднили пальцы. Даша поднесла их к глазам и рассмотрела сломанные ногти и воспалённые ранки. Она заплакала — беззвучно, бессильно, не вытирая слёз. «У нас изначально не было шансов».

* * *

Вдали раздался мелодичный звяк. Даша увидела размытый силуэт, приближавшийся со стороны пансионата. Ещё звяк — и на дороге показался велосипедист, медленно, вихляюще едущий от фонаря к фонарю. Велосипедист заглядывал в кусты и крутил головой, словно кого-то искал.

Даша отодвинулась в тень, но Эд её заметил. Подъехал к остановке и прислонил велосипед к столбу с расписанием. Не торопясь зашёл внутрь и сел на скамейку рядом с Дашей. Достал пачку сигарет. Прикурил, выпустив дым в сторону. Даша вспомнила их первую встречу (то есть для неё первую, а он-то неплохо её знал и даже успел влюбиться). Тогда они стояли на заднем крыльце столовой, Эд укутал её бархатным пиджаком и пытался обаять улыбочками и рассказами о своей работе.

А сейчас он молчал. И это спокойное молчание располагало к нему больше, чем все улыбки, рассказы и домашние гамбургеры.

— Ты правда меня любишь? — спросила Даша.

— Я жить без тебя не могу.

— И ты хочешь на мне жениться?

— Хоть завтра.

— И трое детей?

— Сколько захочешь, Даша. Трое, пятеро, сколько получится — я буду счастлив. Но даже если ни одного, я всё равно буду любить тебя. Дети для меня на втором месте.

— Дай затянуться, — попросила она.

Эд не колеблясь протянул ей свою сигарету. Даша втянула горький дым и закашлялась.

— Фу, ну гадость же! Как ты куришь? Потом ещё изо рта воняет…

Оленев не курил, от него всегда пахло приятно. В крайнем случае взлётными карамельками.

— Я с шестнадцати лет курю, привык.

— Брось.

— Хорошо, — он щелчком запустил окурок в урну.

Достал из кармана пачку сигарет, дорогую стильную зажигалку и тоже выбросил. Без споров, без демонстрации недовольства и даже без показной жертвенности. Было в этом мужчине что-то, вызывавшее уважение.

— И сбрей свою бородку, она мне не нравится.

А здесь он на долю секунды замешкался, но быстро взял себя в руки:

— Хорошо, сбрею. Поехали домой? — он поймал её недоумённый взгляд и улыбнулся: — На велосипеде. Ты же хотела покататься.

29. Всё в порядке

В этот раз Даша не постеснялась пойти в дом Нины Петровны. Во-первых, та всё равно была в курсе её личной жизни, во-вторых, эмоциональное опустошение словно выморозило Дашу изнутри. Она больше не стеснялась, что встречается с сыном начальницы, который хлопочет перед матерью о карьере своей девушки. Пусть все знают. Все и так всё знали.

В коттедже было темно, тепло и тихо. Нина Петровна ещё не вернулась с вечеринки. Эд усадил Дашу за стол и принёс небольшую походную аптечку. Достал перекись, ватные тампоны и пластырь.

— Надо обработать твои пальцы, — сказал он и Даша послушно вытянула руки.

Она безмерно, до слёз была благодарна Эду за то, что он не спрашивал о причинах таких странных травм. Он вообще ни о чём не спрашивал: то ли не хотел знать, то ли берёг её гордость. Лишь в одном она была уверена: Эд обсуждал с Оленевым свои чувства. Возможно, даже просил посодействовать, как-то повлиять на её выбор. Не зря же Оленев дважды акцентировал её внимание на том, как сильно Эд в неё влюблён. Что ж, теперь все будут счастливы.

— А у тебя есть какое-нибудь вино? — спросила она, морщась от боли.

— Да, конечно. Белое, красное?

— Без разницы.

Эд достал из холодильника бутылку белого и наполнил два бокала. Поставил один перед Дашей:

— Может, приготовить тебе что-нибудь?

— Может, приготовишь мне ванну? — в тон ему ответила Даша.

Эд улыбнулся и ушёл в ванную комнату. Даша аккуратно подняла бокал заклеенными пальцами и отхлебнула вина. Она чувствовала себя пыльной и несвежей, ей хотелось вымыться с мочалкой и лечь в чистую постель.

Он вышел через десять минут, гладко выбритый и немного смущённый.

— Ванна готова.

Даша разглядывала его угловатые скулы, покрасневшие от бритья. Что ж, Эд не терял времени даром: сказал — сделал. Без бородки он выглядел более молодым и менее брутальным, но Даше было всё равно. Ей просто хотелось избавиться от рыжей бородки. Она кивнула в знак того, что удовлетворена его поступком.