— С чего ты взяла? — поинтересовался Оленев и плавно двинул РУДы вперёд.

Двигатели заревели во взлётном режиме, кресло ударило в спину. Задержав дыхание, Даша смотрела, как полоса несётся им навстречу. С левого места казалось, что они едут неровно, но секунды бежали, скорость росла, и внезапно Даша ощутила, как самолёт отдаётся воздуху, как уверенно ложится своим железным телом на его сильные тугие струи. Они не разобьются, это невозможно. Они улетают в самое безопасное место на земле — в небо. Катастрофы случаются только на земле.

— Извини, — сказала Даша, — за глупый вопрос. Вечно я спрашиваю что-то не то.

— Спроси то, — посоветовал Оленев.

Он взял штурвал на себя, и самолёт взмыл в воздух, быстро набирая высоту. Даша затрепетала от радостного предчувствия. Он разрешил ей задать вопрос! Но это должен быть правильный вопрос, а не какой-то бред, которым она обычно его донимала. Но что спросить? Про Катю? Что в ней такого особенного, что трое не самых плохих мужчин по уши в неё влюбились? Про Аллочку — какие у них отношения? Про Эдика — зачем они обсуждали Дашу без её ведома? Про Федю — неужели Оленев его простил?

Розовая столовая в торце ВПП всё уменьшалась и уменьшалась и наконец стала неразличимой на фоне дремучей тайги.

— Ты меня любишь? — спросила Даша.

— Да, я тебя люблю.

Даша захлебнулась от счастья. Оно волной прокатилось по телу и взорвалось в паху сладким спазмом, длинной бесконтрольной судорогой, сердце едва не выскочило из груди.

Она проснулась словно от толчка, прижимая пальцы к влажным трусикам. Села в постели, не понимая, где находится, пока очертания комнаты не проступили во тьме. Сквозь неплотно сомкнутые шторы пробивался розовый утренний свет.

— Дашенька, что с тобой? Приснилось что-то плохое? — Эд тронул её за плечо.

— Представляешь, — ответила Даша, — мне снилось, что я лётчик. Надо взлетать, а я не помню, как это делается. Такой ужас…

— О боже, — пробормотал Эд, — могу себе представить.

— Там был… ещё какой-то пилот, и он взял управление. Я думала, мы разобьёмся, но мы взлетели — и мне стало так хорошо. Я никогда не испытывала такого счастья. И главное, всё было реально, как в жизни. Всё по-настоящему.

Она имела в виду оргазм, но решила не уточнять.

— В жизни всё не так, Даша. Никакого особенного счастья, обычная работа. Они сидят в кабине и ждут разрешения на взлёт. Болтают по телефону, курят в форточку или пьют кофе. — Эд нежно гладил её между лопаток, а Даша боролась с желанием сбросить назойливую руку. — Потом диспетчер даёт разрешение, и через две минуты они уже в небе: включают автопилот и ждут посадки — вот и всё счастье. Это как автобус, только самолёт. А ты слишком романтизируешь профессию лётчика.

Даша подумала, не сходить ли попить воды. Сердце ещё учащённо билось.

— Откуда ты знаешь, что они делают перед взлётом? Отец рассказывал или ты летал в кабине?

— Летал, конечно. И в детстве, когда отец брал меня в рейсы, и сейчас — это называется «облёт воздушных трасс». Но я и так каждый день вижу, чем занимаются пилоты.

— Откуда ты видишь? Из своей башни?

— Ну да, у меня же бинокль есть. У всех диспетчеров есть бинокли, визуальное наблюдение никто не отменял.

— Я не знала. Прикольно. Ты, наверное, всё сверху видишь, да? Пойду водички попью. Лежи, не вставай, мне не нужна помощь.

* * *

После этого сна в душе поселилось сосущее чувство тоски. Она могла бы решить, что иррационально тоскует по небу, как любое бескрылое существо, если бы не знала, что тоскует по любви.

Когда-то она мечтала встретить мужчину, с которым у неё сложились бы уважительные и доверительные отношения. Мечтала выйти замуж и родить детей. Мечтала об интересной работе и финансовом благополучии. О большом красивом доме, об отпусках за границей, о семейном уюте. Теперь же у неё было всё: стабильные отношения, предложение о замужестве, любовь и забота достойного мужчины и даже благосклонность начальницы-свекрови. Беда в том, что этого оказалось мало. Теперь она мечтала только об одном — о любви. И не просто о какой-то абстрактной любви с каким-то абстрактным человеком, а о вполне земной любви с небесным Матвеем Оленевым.

Она поняла, что любовь — это когда просыпаешься, и первая мысль о нём, а перед сном наоборот — он последнее, что крутится в голове. И ничем эти мысли из головы не выбить. Днём Даша отвлекалась, сортируя пачки неоплаченных счетов и успокаивая по телефону нервных поставщиков, а после работы тоска поджидала сразу за дверью офиса: «Вот она я». И Эд Усольцев рядом с ней. И велосипед.

Однажды Даша спросила:

— Почему ты меня терпишь? Ты же видишь, что я тебя не люблю.

— Вижу, да. Ты так и не простила меня, но пройдёт время…

— И ничего не изменится.

— Мы этого не знаем, Даша. В жизни всякое случается. Ты со мной — этого достаточно. Я никогда не был так счастлив. Мне иногда хочется умереть, чтобы всё оставалось как сейчас. — Его глаза заблестели: — Я очень боюсь тебя потерять. Я презираю себя за этот страх, но ничего не могу с собой поделать.

Даша прекрасно его понимала. Если бы Оленев сказал: «Я люблю свою бывшую, но согласен быть с тобой, пока мне это удобно», — она бы тоже не жаловалась на судьбу. Лучше так, чем вообще никак. Всё равно в любви кто-то отдаёт, а кто-то принимает — таков закон. И ещё неизвестно, кто в выигрыше. Даша готова была отдавать свою любовь совершенно бескорыстно и до самого донышка, лишь бы Оленев согласился брать. Но Оленев считал, что шансов у них нет, и с этим приходилось мириться: последнее слово всегда за тем, кто любит меньше.

Несколько раз в день Даша кликала на иконку скайпа и рассматривала свои контакты. Среди них был теперь номер Оленева, и каждый раз сердце испуганно замирало. Как легко нажать на значок вызова, и как трудно решиться на разговор. Даша гоняла в уме варианты: «Хочу посоветоваться по поводу платежей», или «Нина Петровна просила вам позвонить», или «Я скучаю до смерти, Матвей». Последний вариант привлекал её больше всего, но она понимала, что это будет уже чересчур.

32. Скайп

В субботу рано утром, проведя ночь в общежитии, Даша решилась. Будь она в квартире Эда, она бы справилась с навязчивым желанием, но у себя дома ей не нужно было притворяться верной девушкой, которую не интересуют другие мужчины. Дома совесть молчала.

Сначала она проверила время в Денвере — 21:10. Пятница. Наверняка Оленев уже вернулся с учёбы и отдыхает.

Даша не спеша пошла в ванную и приняла душ. Потом тщательно почистила зубы и высушила волосы феном. Подкрутила кончики щипцами. Подумала и нанесла лёгкий макияж, чтобы выглядеть не так блёкло, как выглядят по утрам северные русоволосые девушки. Денвер, если верить Википедии, на треть состоял из жгучих латиноамериканок, и Даше не хотелось на их фоне выглядеть бледной поганкой. Немного румян ещё никому не повредило.

Она не торопилась. Решила: если за это время Оленев пропадёт из сети, значит, так тому и быть.

Но Оленев не пропал, около его имени горела зелёная отметка. Даша долго возилась и наконец устроилась около окна так, чтобы солнце подсвечивало её пышные волосы и оттеняло румянец на щеках. Жалкая уловка, но ей важно было выглядеть по скайпу красивой: это поднимало самооценку и придавало решимости. И должно было напомнить Оленеву, от чего он отказался.

После нескольких минут жестоких сомнений она нажала на значок видеокамеры. Пошли гудки. Оленев ответил неожиданно быстро, словно сидел за компьютером. Посмотрел на Дашу и сказал:

— Привет. Что-то случилось?

— Ничего, всё нормально, я просто так решила позвонить. По личной инициативе.

Оленев спокойно её разглядывал. От этого становилось радостно и немного неловко. Возможно, стоило надеть более открытую кофточку, чтобы дать ему полюбоваться на грудь? Даша промолвила пискляво-вкрадчиво:

— Хотела узнать, как у тебя дела, — кашлянула и продолжила бархатным голосом, который по слухам нравился мужчинам больше, чем девчачий писк: — Как учёба, как практика? Когда планируешь возвращаться? Ничего, что я на «ты»?

Оленев махнул рукой:

— Уже без разницы, я всё равно скоро уйду из офиса.

— Всё решено, да?

— Ну практически. Ещё немного поработаю в Управлении, передам дела и — прощай, кабинетная работа!

— Пойдёшь летать рядовым пилотом?

— Угу. Жду не дождусь.

Оленев улыбался. Он сидел не вплотную к камере — Даша видела его до пояса. Он был одет в чёрную футболку с неразборчивой надписью на английском языке. Волосы подстрижены — настолько коротко, что от лохматых кудрей ничего не осталось. Лицо, как Даше и представлялось, загорело до густой смуглоты. Глаза оставались в тени.

 — А почему ты не уехал в другой город? Тогда, три года назад. Мог бы перевестись в другую авиакомпанию и спокойно летать, если для тебя это так важно.

— Я не хотел уезжать. У меня мама в городе, и больше никаких родственников — я не мог оставить её одну. К тому же от слухов в нашей отрасли не убежишь, — он провёл пятернёй по стриженым волосам. — Да и нравится мне на севере, я скучаю, когда уезжаю надолго.

— Даже в Америке скучаешь?

— И в Америке тоже.

— А ты мне снился.

Губы Оленева медленно растянулись в улыбке. Он изменился. С тех пор, как Федя Стародубцев подал рапорт на увольнение, Оленев не только бросил пить, он весь как-то подобрался, похудел, помолодел. А сейчас, с новой короткой стрижкой и свежим загаром, он выглядел моложе своих тридцати четырёх лет. Даша откровенно им любовалась. Он всегда ей нравился внешне, но теперь он стал по-настоящему привлекательным. Если бы она была журналистом, то поместила бы на обложку портрет Оленева, а не смазливое лицо Стародубцева.