Таня Володина - Любовь навылет

Она частила от страха, что он её перебьёт, не давала вставить ни слова, но он всё равно её перебил:

 — Даша…

Он отвернулся и подошёл к окну. Поставил цветочный горшок рядом с обломком шасси. Опустил голову так низко, что Даша увидела его стриженый затылок.

— Я знаю, что ты любишь Катю, но мне это неважно, — сказала она. — Я знаю, что ты спишь с Аллочкой, но мне и это безразлично. Я не претендую на любовь, какую-то особенную дружбу или секс. — Она медленно приблизилась к Оленеву и остановилась за его спиной. Как тогда, в душе, только тогда они были голыми, а сейчас одетыми. Тихо добавила: — Я просто хочу быть рядом, и пусть всё идёт как идёт. Без ожиданий, без упрёков.

Оленев глухо ответил куда-то в окно:

— Моя любовь к Кате давно прошла, а с Аллой я никогда не спал.

— Но ты говорил, что любишь свою бывшую жену… — растерялась Даша. — И с Аллочкой я тебя видела: ты ещё шутил, что ночью вы сделаете несколько заходов…

— Она учится на пилота-любителя, хочет пилотировать частные самолёты. Иногда я брал её с собой на тренажёр. И про заходы я не шутил, только я говорил про заходы на посадку, а ты, как обычно, всё неправильно поняла. Вернее, ты поняла так, как тебе хотелось.

— Вот как? Но тогда… Тогда… Почему мы не можем быть вместе?

Он повернулся. Даша вспомнила, как он голым повернулся к ней в душе, и покраснела.

— Я несколько раз пытался тебе объяснить, но ты не понимаешь. Не хочешь меня понять.

— Объясни в последний раз. Пожалуйста, мне это важно.

Он кивнул, подтверждая обоснованность её просьбы. Поднял руку, словно хотел её коснуться, но опомнился и убрал руки за спину. Опёрся на подоконник.

— Пойми, Даша, я больше ничего не хочу. У меня была женщина, с которой я прожил десять лет, но она избавилась от нашего ребёнка, а я даже не знаю почему. У меня был друг, которому я доверял как самому себе, но он решил, что я его домогаюсь и разрушил мою жизнь. И я опять не знаю почему. Меня окружали люди, которых я считал друзьями, но многие из них от меня отвернулись, — Оленев говорил внешне невозмутимо, но в нём чувствовалось сильное внутреннее напряжение. — Я больше не хочу близких отношений — ни с тобой, ни с кем-то другим. Я не хочу снова проходить через этот ад. Моя нынешняя жизнь меня полностью устраивает, впервые за долгое время я спокоен.

Даша хотела возразить, что с ней ему не придётся проходить через ад, что её любовь самая верная и преданная, что он должен дать шанс их отношениям, но внезапно она ему поверила. Услышала сердцем, поняла разумом, о чём он говорит, — и поверила. Возможно, впервые с тех пор, как влюбилась в него.

Он боялся потерять своё хрупкое новоприобретённое спокойствие. Всё кончено. Навсегда. Они никогда не будут вместе. У них был маленький шанс, но они его упустили.

Просто не судьба…

«Я исчерпал лимит ошибок», — всплыла в памяти фраза, сказанная в душевой ямальского общежития. Тогда Даша не могла осознать причину страхов и сомнений Оленева, а сейчас безжалостные факты сложились в отчётливую картину. Дело не в том, что он до сих пор любил бывшую жену, дело в том, что он не собирался любить никого другого. Он не лукавил, его и правда устраивала нынешняя жизнь — без дружбы, любви, секса или хоть каких-то партнёрских отношений. Нет привязанности — нет уязвимости. Никакого риска.

— Никакой надежды? — вырвалось у неё.

Неожиданно Оленев заулыбался, совсем по-мальчишески:

— Комарова… Даша, давай без трагизма? Ты вообще с Эдиком живёшь. Какая надежда? На что?

— Мы расстались.

— Опять?

— В этот раз окончательно. С тобой это не связано, это наши личные проблемы. Я пыталась его полюбить, но не смогла. Извини, если я тебя разочаровала, но он мне не нужен — совсем не нужен.

Оленев пробормотал: «Бедный Эдик, вечно у него сложности на любовном фронте», — и сел за стол:

— Ты принесла счета? Давай я подпишу и пойду готовиться к полёту. Я лечу с Ильёй Михайловичем, а он очень строгий командир. Если я опоздаю на брифинг, он меня убьёт.

Даша подвинула на центр стола пачку документов, которые приготовила ещё в пятницу.

— А какие сложности у Эдика?

Ставя визы на счетах, Оленев пожал плечами:

— Не знаю, разные… Как-то в школе он неудачно влюбился и сильно переживал по этому поводу. Я пытался его морально поддержать, жалко мальчишку…

— Это Нина Петровна тебе рассказала, что Эдик влюбился?

— Нет, он сам поделился. Написал мне записочку.

— А что конкретно в ней было?

— Думаешь, я помню? Что-то про то, что не стоит презирать человека за любовь, даже если она кажется идиотской. Он очень поэтически описал свои чувства, я и половины не понял.

— А ты уверен, что эта записка предназначалась тебе? — спросила Даша, обмирая от страшной догадки.

— Да, конечно, — ответил Оленев, — там было моё имя.

Похоже, что чувства Эда никто не игнорировал. Их просто не поняли. Оленев, герой самого грандиозного гей-скандала в истории «Север-Авиа», не догадался, что признание в любви адресовано ему лично, — как мужчине, как объекту страсти и поклонения. В простоте душевной он решил, что школьник делится своими проблемами, желая получить поддержку и совет от старшего товарища. Ну, Оленев и поддержал: обнял и сказал, что всё будет хорошо. Совершенно искренне. Мол, не грусти и не вешай нос, мой маленький друг, всё у тебя наладится…

Он даже не предполагал, какую рану нанёс подростку.

Даша вернулась в свой кабинет. Все ушли на обед, окна были открыты настежь, и полуденный ветерок качал длинные полосы жалюзи. Даша повалилась в кресло, словно у неё подломились ноги. В груди что-то давило. Школьная записочка о несчастной любви… Письмо Татьяны Лариной… Что же она раньше-то не догадалась? Так зациклилась на собственных переживаниях, что не заметила чужих? Но как она могла догадаться, если даже сейчас ситуация выглядела фантастической: Эд сходил с ума не по роковой красотке Кате Оленевой, а по её мужу Матвею.

Она набрала номер Эда, тот ответил не сразу — после пятнадцатого гудка:

— Даша, я на работе, у меня есть три минуты.

— Эд, всего один вопрос. Этот человек, которому ты написал письмо… — горло перехватило, — это Матвей Оленев?

Молчание было таким тотальным, словно Эд умер на том конце провода. Потом он хрипло спросил:

— Откуда… С чего ты взяла?

— Да или нет?!

— Давай поговорим после смены, мне сейчас некогда.

Дашу охватило предчувствие катастрофы. В мозгу роились обрывки старых разговоров и признаний, звучали, переплетаясь, голоса Эда, Оксаны, Нины Петровны и Оленева. В этом хаосе Даша не могла поймать ускользающую мысль, нужное слово, но знала — это что-то страшное, чудовищное.

«В старших классах я обожал отцовских друзей, восхищался ими».

«Я не оправдал надежд отца, поэтому всю свою любовь он направил на Матвея Оленева и Федю Стародубцева».

«После ЧП Матвея отстранили от полётов. Вот так и лопнула гордость старого комэска».

«Мой бедный сын ошибся: он влюбился в человека, который не мог ответить на его чувства».

«Кроме меня и Феди, никто не знал о причине конфликта».

«У всех диспетчеров есть бинокли, визуальное наблюдение никто не отменял».

«Я наказал за равнодушие».

Вот оно! То страшное, что тревожило Дашу.

— Что ты сделал, Эдик?! Как ты его наказал?! — закричала она не своим голосом.

— Извини, у меня самолёт входит в зону. Я тебе перезвоню.

* * *

Голова гудела. Даша сжала её руками и уставилась в окно. Между полосками жалюзи мелькали люди с чемоданами и жёлтые такси. Лето. Рейсов много. Диспетчеры работали круглосуточно.

Оленев рассказал о событии, перевернувшем его жизнь, всё, что знал. Эд — всё, что посчитал нужным. Оксана и Нина Петровна — всё, что слышали. Но был ещё один человек…

Даша рванула к кабинету директора. Оксана сидела в приёмной. В одной руке она держала бутылку кефира, а другой раскладывала пасьянс на компьютере. На салфетке перед ней лежал пирожок из аэропортовского буфета, пахло мясом и луком. Последняя степень отчаяния: Оксана перестала заботиться о фигуре.

— Что, тоже без обеда? — спросила она. — Можешь взять мой пирожок, я уже два съела.

Даша подошла к столу, вытащила из стопки бумаг жёлтую папку и прижала к груди. Оксана удивлённо подняла светлые ненакрашенные брови.

— Скажи мне его адрес, я отвезу документы.

— Даш, ты чего? — Оксана поставила бутылку на стол. — Не надо ничего отвозить, он звонил кадровичке и обещал зайти завтра.

— Мне нужно с ним поговорить, пока он не уехал.

— Мне тоже! — воскликнула Оксана. — Хочешь, я дам тебе его телефон?

— Лично! Мне нужно лично с ним поговорить. А документы нужны в качестве страховки, чтобы он не сразу меня послал.

— Да ты сошла с ума!

Она смотрела на Дашу так, словно та превратилась в неведомого зверя, — возможно, опасного.

— Оксана, это вопрос… — Даша хотела сказать «жизни и смерти», но запнулась. — Если не дашь адрес, я спрошу у Нины Петровны, она наверняка знает.

Лицо Оксаны вытянулось, а потом сморщилось, словно она собиралась заплакать.

— Даша, если ты отвезёшь ему документы, я его больше не увижу. Он не придёт сюда, чтобы поговорить со мной. Он даже трубку не берёт, когда я звоню, и забанил во всех соцсетях… — блеснули слёзы. — Это мой последний шанс.

— Оксана, пожалуйста, я тебя умоляю! Скажи мне адрес! Мне правда надо: это связано с той ситуацией, когда он избил Оленева. Я должна кое-что выяснить, от этого многое зависит.

Оксана сползла по спинке кресла, словно Даша её убила: