Тихий вкрадчивый голос Хиггинса остановил его:

— Вы забыли свою шляпу, сэр!

Кинкейд схватил ее и бросился прочь от этого дома, где затхлый воздух и зловещая атмосфера сводили его с ума.

Экипаж, в котором его привез Хиггинс, все еще стоял у ворот. Очевидно, граф приказал своему секретарю отвезти племянника обратно. Кинкейд проскочил мимо и, выйдя на дорогу, зашагал к ближайшей таверне. Единственное, чего он сейчас желал, — напиться и на какое-то время забыть обо всем на свете.


Персиваль откинулся на подушки и закрыл глаза. Рядом с ним в соблазнительной позе лежала обнаженная Мэри Мамфорд и вытирала своим кружевным платком влажные губы.

— Ты сегодня опять опоздала, — поморщился граф. — Ты же знаешь, я не люблю, когда ты задерживаешься!

Он нехотя поднялся с постели, подошел к низенькому столику и налил в бокал бургундского вина. Сделав несколько глотков, он поставил бокал на стол.

— Так в чем дело, Мэри?

Юная особа томно потянулась и приподнялась на локте.

— Мне уже надоело повторять тебе, что я прихожу тогда, когда могу, Персиваль! — Она была раздражена. — А кроме того, я тебе ничего не обещала!

Граф Ратледж подошел к постели, взял Мэри за плечо и тихо произнес:

— Ты должна приходить ко мне в дом… в мою постель, когда я хочу этого, а не когда ты можешь!

Глаза Мэри Мамфорд потемнели от гнева.

— Не смей меня учить, как поступать! — крикнула она. — Не забывай, ты мне не муж и не хозяин, Персиваль! Скажи спасибо, что я так часто навещаю тебя!

Персиваль тяжело вздохнул, снова подошел к столику. Сегодня он находился в самом мрачном расположении духа, и дело не в строптивой и дерзкой Мэри Мамфорд. Во всем виновата встреча с племянником.

Персиваль задумался. Как все-таки красив и привлекателен Джеймс! Высокий, стройный, мускулистый, прекрасно сложен, умен… Перед глазами графа Ратледжа возник образ племянника; он искренне восхищался им, забыв, как сильно ненавидел его и завидовал ему.

Граф рассеянно взглянул на Мэри.

— Сегодня у меня плохое настроение, и я не желаю слушать твои дерзости!

Мэри надула губы и передразнила графа:

— Ах, у нас плохое настроение! — Она соскочила с постели и начала торопливо собирать свою одежду, разбросанную по полу.

— Немедленно в постель! — приказал Персиваль. — Ложись, мы еще не закончили! И прекрати мне перечить!

Мэри Мамфорд резко обернулась.

— Не смей на меня так кричать! Я тебя не боюсь! По-моему, ты нуждаешься во мне, а не я в тебе!

Персиваль зловеще ухмыльнулся. Глупая девчонка, маленькая дрянь, она даже не понимает, что говорит! Ей даже не приходит в голову, чем обернутся для нее дерзкие слова!

— Я сказал, немедленно в постель, Мэри, — злобно прошипел Персиваль. — Не заставляй меня повторять одно и то же!

Мэри Мамфорд, игнорируя его гнев, стала медленно одеваться.

— Знаешь, Персиваль, я устала от тебя, твоих противных ласк и грубых слов. Ты мне омерзителен!

Оскорбленный граф Ратледж потерял дар речи. Несколько минут он растерянно молчал, а затем вдруг хрипло рассмеялся:

— Я тебе надоел? — медленно повторил он. — Что ж, дорогуша, ты даже не представляешь, какую опасную игру затеяла!

— Знаешь, почему я опоздала сегодня к тебе? — она насмешливо улыбнулась. — Потому что была у другого любовника! Кстати, какой ты недогадливый… Другой бы на твоем месте непременно учуял запах соперника!

Персиваль ненавидел ее, презирал и в то же время упорно ее хотел. Эта маленькая дрянь устраивала его: она была испорчена, развратна, не требовала денег за услуги, а главное, ее не отталкивало его физическое уродство. Нет, он не допустит, чтобы она его променяла на другого любовника! Приступ безумной ярости захлестнул графа.

— Закрой свой рот! — не выдержал он. — Ты с кем разговариваешь, ничтожная тварь! Продажная девка!

Мэри повернула голову и с видимым спокойствием произнесла:

— Я продажная девка? Что ж, возможно. Я ничтожная тварь? Пусть! Но у меня, в отличие от тебя, Персиваль, есть одно несомненное достоинство: я красива и привлекательна, а ты… ты — урод! Отвратительный урод!

Персиваль подскочил к ней и ударил по щеке. Мэри отшатнулась и, в ужасе закрыв лицо руками, рванулась к двери.

— Ты урод! — кричала она. — Ты всегда вызывал во мне лишь отвращение! Я… ненавижу тебя!

Он неожиданно успокоился, словно пощечина, которой он наградил юную особу, вернула ему достоинство и придала сил.

— Зачем же ты тогда бегала ко мне чуть ли не каждый день? — холодно поинтересовался он. — Зачем? Просто потому, что ты развратная девка и тебе нужен мужчина?

— Нет! — в отчаянии выкрикнула Мэри. — Просто мне было скучно и хотелось досадить отцу! Он-то считает меня пай-девочкой! Прощай, Персиваль!

Граф Ратледж схватил ее за руку.

— Подожди, Мэри! Или ты останешься со мной, или… — в его глазах появился безумный блеск. — Или… ты горько пожалеешь, что не послушалась меня!

Мэри Мамфорд рванула на себя дверь, выбежала в холл и помчалась вниз по лестнице. Персиваль зловеще улыбался.


Кинкейд поднес тяжелую кружку с элем к губам и, залпом осушив ее, со стуком поставил на стол. Он был уже пьян, но не настолько, чтобы забыть обо всем, что узнал пару часов назад.

— Принесите еще эля!

Он сидел в одиночестве за столом в дешевой таверне, окна которой выходили на реку. В зале с низким потолком грязь, шум, духота, и лишь слабый ветерок с Темзы, проникавший сквозь разбитое окно, немного освежал затхлое помещение. Пол в таверне давно не мыли. Стекла окон наполовину разбиты и заткнуты дешевой материей, на грубо сколоченных столах грязная посуда, хлебные крошки и объедки.

Кинкейд уже не помнил, как очутился в этой таверне, очевидно, он где-то пил вино, а когда наскучило, забрел сюда.

— Эй, ну где мой эль!

К его столу подошла девица с бесцветными волосами и ярко накрашенными губами. Ее лицо было изрыто оспинами. Поверх дешевого платья с глубоким вырезом она нацепила грязный фартук. Девица поставила перед Кинкейдом новую порцию эля, забрала пустую кружку и, кокетливо улыбнувшись, спросила:

— Желаешь что-нибудь еще, красавчик? — Она весело подмигнула Кинкейду. — По-моему, ты скучаешь в одиночестве, приятель! Если заплатишь несколько монет, я составлю тебе компанию. У нас наверху есть маленькая комнатушка, там мы можем с тобой позабавиться!

Кинкейд пьяно ухмыльнулся.

— Нет, мне ничего не нужно. Оставь эль и уходи! Я хочу побыть один.

Девица безразлично пожала плечами и отошла к другому столу, где ее внимания добивались несколько подвыпивших молодых парней.

Кинкейд отхлебнул эля из кружки, вытер влажные губы. Наверное, Мэг ждет его, волнуется, а он в грязной дешевой таверне пьет эль. Но как он вернется домой в таком виде, как предстанет перед Мэг?

Мысленно он снова вернулся к разговору с графом Ратледжом. Итак, его отец, которого он ненавидел, боялся и презирал всю жизнь, убит. Убит собственной женой в спальне… Кинкейд ткнулся головой в стол. А он, его сын, ничего не зная об этом страшном событии, продолжал ненавидеть его и презирать. Смерть отца расставила все по своим местам. Кинкейд больше не испытывал к нему злобы, а лишь сожалел об утрате и о том, что перед вечной разлукой им так и не удалось встретиться и переговорить. Как знать, может, отец и сын нашли бы общий язык и стали терпимее относиться друг у другу.

Нет, конечно, Филип был плохим человеком: жестоким, расчетливым, двуличным, и Кинкейд не собирался даже сейчас — после смерти — оправдывать его. Никогда в жизни отец не сказал сыну доброго слова, всегда разговаривал раздраженным тоном, постоянно ругал и насмехался над ним — тогда еще маленьким мальчиком.

Кинкейд в детстве очень боялся отца и всегда старался ему угодить, чтобы избежать очередной насмешки, грубого окрика или пощечины. Почему Филип никогда не проявлял к нему отцовских чувств?

Кинкейд поморщился. Волна гнева с новой силой накатила на него.

«Мерзкий ублюдок, — яростно бормотал он себе под нос. — Подлый, двуличный негодяй…»

Мать его, к которой он часто в детстве прибегал с жалобами на отца, всегда утешала его, гладила по голове, ласкала и целовала. Она уверяла сына, что тот ни в чем не виноват, а отец просто вымещает на нем свою злобу. Такой уж у него характер. Сейчас Кинкейд уже почти забыл лицо матери: сохранились в памяти лишь нежный аромат ее волос и мягкий голос.

Мать умерла вскоре после рождения второго ребенка, его брата. Тот родился с физическим недостатком — с таким же уродливо искривленным ртом. Брата не стало, но когда и от чего он умер, Кинкейд уже не помнил.

Он сделал еще несколько глотков эля и попытался сопоставить известные ему факты. Все дети отца рождались с физическими отклонениями, и лишь ему одному удалось избежать «проклятия замка Ратледж», так эту порчу называли местные жители. Если он женится на Мэг, то не передастся ли по наследству уродство их будущим детям? И как он должен поступить в дальнейшем: честно во всем признаться ей или же утаить правду о своей дурной наследственности?

Новая волна ярости накатила на Кинкейда при мысли, что отцовское «проклятие» может передаться и его будущим детям. Он стукнул кулаком по столу и развязно крикнул:

— Мерзкий ублюдок! Отвратительный урод!

Неожиданно из-за соседнего стола поднялся высокий, крепкий моряк с красными пьяными глазами, мощной челюстью и грязными волосами, заплетенными в косичку, и решительно направился к Кинкейду.

— Ты к кому это так обращаешься, парень? Уж не ко мне ли? — Моряк резко наклонился к Кинкейду и грубо схватил его за воротник белой льняной рубашки. — Ты кого обзываешь? — и он ударил кулаком на столу.