— Паша, Паша, Паша, — Полина внезапно выгнулась, руки ее беспокойно заметались по сиденью, он перехватил одной ладонью, чтоб не отвлекали, уперся другой в дверь машины над их головами, и начал двигаться совсем уже бешено. Потому что она так хотела. Требовала. И он так хотел. И кончил за секунду до нее, и продлил свой кайф ее оргазменными сжатиями, ее стонами, ее судорожным изгибом шеи. И это настолько вкусно, настолько невозможно пряно, сладко, тяжело и остро, что даже и слов нет, чтоб это все описать. И мыслей в голове нет, чтоб их связать. И не надо ничего связывать, вот не надо. Надо только целовать, уже нежно, уже мягко, измученные губы, мокрые от пота виски, нежную шейку, только шептать всякие утешительные глупости, чтоб дать понять, насколько ты в кайфе. От нее.

И получать в ответ награду, ее еле слышный сладкий голос, повторяющий его имя:

— Паша, Паша, Пашаааа…

19

— Бегать не надоело тебе?

Носорог выпустил струю дыма в приоткрытое окно, откинулся на сиденье, лениво перебирая мои волосы. Я лежала у него на коленях, и вид мне снизу открывался невероятно притягательный. Широкая, поросшая негустым темным волосом грудь в расстегнутой рубашке, мощная шея, подбородок небритый. Лицо, словно высеченное на барельефе, жесткое и грубоватое. С неожиданно чувственным изгибом губ. Тело предательское, казалось бы, полностью удовлетворенное Бог знает, на сколько времени вперед, опять несильно дернуло сладкой судорогой от низа живота и в ноги. Пальцы в моих волосах замерли, затем продолжили свою ненавязчивую ласку. Хитрый Носорог! Поймал мою реакцию.

Но не заострил внимание. Значит, и в самом деле хочет поговорить. И я, как бы не была разнежена и мало на что способна, но все же не могла этот момент упустить.

— Можно подумать, я специально… — пробормотала я, делая попытку сесть, но пальцы чуть сжались, показывая, что не стоит дергаться.

Ладно, Носорог, я поняла. Лежим дальше. Тем более, что мне это только в удовольствие. И пальцы его грубые, так ласково перебирающие мои волосы, слегка массирующие кожу головы… Мммм… Нежность какая, мягкость… Кто бы знал, что он на такое способен…

— А нет? Боишься что ли до сих пор? — голос его, тихий и спокойный, так мало похожий на недавний ревнивый рев, и еще менее недавнее хриплое бормотание, был намеренно ленивым и отстраненным. Нарочно. Нарочито.

И я это почувствовала. Поняла, что ждет. Правды ждет. Ну, раз так хочет…

— Боюсь.

Рука в моих волосах замерла. Взгляд не опустился. Никакого волнения. Затяг, вдох. Выдох в окно.

— Почему? Больно делаю?

Господи! Ну вот как объяснить? Я стала испытывать дискомфорт в таком положении, и провела пальцами по мгновенно напрягшемуся прессу, отвлекая. Привстала, кошкой скользнула по телу, положила голову на грудь, потерлась, с удовольствием вдыхая запах кожи. Ловя момент. Кто его знает, может, после моих откровений, больше не придется этого делать? Надо надышаться до одурения. Чтоб хватило надолго.

Носорог не среагировал на мою провокацию. Ну как, не среагировал. Задышал, конечно, шумнее, рука, потерявшая мои волосы, рефлекторно прошлась по спине, заставляя чуть выгнуться и прижаться сильнее. Но положения не изменил. И взгляда не опустил. Ждал.

— Нет, не больно.

— А чего тогда?

— Паш… Ты бы себя сегодня видел у вагончика… Очень страшно, правда…

— Тебе-то чего страшно, не понял? Это Батя рисковал…

— Не могу объяснить… От тебя такое исходит… Агрессия такая, злость, что ломает просто…

Он помолчал. Опять затянулся. Выдох. Грудь мерно поднялась-опустилась. Я, прильнув, считала удары сердца и успокаивалась. Нечего переживать. Что бы дальше ни было, сейчас я могу говорить и буду услышана.

— Ладно. — Сказал он наконец, — ладно, тогда. А вообще? Сама же хотела… А теперь бегаешь? Чего хочешь-то?

— Я хотела? — изумилась я, оторвалась от прослушивания стука сердца и села, уставившись на Пашу, поймав наконец-то его взгляд. Спокойный такой. Уверенный. — Я?

— Ну ты же меня в лифте подловила… Кофе разлила… И потом…

— Паш, Паша…

Я на полсекунды прикрыла глаза, собираясь. И изумляясь еще больше одновременно. То есть, вот так это выглядит с его точки зрения? Ну ничего себе!

— Обратно ляг, — скомандовал он так, что я осознала, что подчинилась, только когда опять устроила голову на его груди.

Черт! Как он это делает?

Я опять, уже преодолевая сопротивление тяжеленной руки, удобно обхватившей меня за талию, отстранилась, чтоб в глаза посмотреть. Важно это мне было.

— Паша… Тем вечером я ничего не хотела. Пойми. Я ехала вниз. Не ожидала, что лифт на директорский поедет… И тебя не ожидала увидеть. Я просто напугалась. Тебя многие боятся, просто так, ты в курсе? Я просто уронила стакан от страха. И решила вытереть кофе… Не самая умная идея, согласна… Но я была настолько испугана и вымотана, что даже и не подумала толком… И потом, когда ты…

— То есть, тебя любой бы вот так в лифте на колени поставить мог? И член в рот сунуть? — глаза его, до этого спокойные, по мере моего глупого сбивчивого рассказа становились все холоднее и опаснее.

Я невольно поежилась… Ну вот опять он! Неужели не понимает, как на людей действует? И в то же время, вместе с невольным страхом, стала накатывать уже знакомая, можно сказать привычная злость и упрямство. Гад какой! Носорог толстокожий! Это он о чем сейчас вообще? О том, что я любому минет готова сделать?

Договорилась! Объяснила ситуацию.

Умница просто!

Я попыталась успокоиться, потому что инстинкт самосохранения работал все же, несмотря на все те глупости, что я творила и еще натворю, и понимание, что не стоит резко, все же было.

Понимание было. А вот желания сглаживать не было. И я не стала. Хотел подтверждения, что шлюха? Мало ему? Получай!

— Конечно, — спокойно ответила я, и глаза Носорога стали совсем безумными, он напрягся мгновенно, переходя из мирно-расслабленного состояния в бешенство. — Я же только для того на сверхурочные и задерживаюсь все время, чтоб кого-то из дирекции поймать. И да, каждому готова отсосать в лифте. Вот только тогда в самом деле мое поведение дальнейшее может показаться странным. Как же так? Отсосала, в постель залезла. Дождалась предложения… Не паникуй, Паш, не ждала я. И не хотела. Ничего не хотела. И сейчас не хочу. Домой только. От грязи этой отмыться.

Мне неожиданно стало мерзко. Все наши дурацкие отношения, весь этот фарс, все стало мерзким. Липким каким-то, отвратным. Я дернулась, чтоб выйти, забыв о том, что на мне мало того, что опять, как в последнее время постоянно случалось после встречи с высшим руководством, нет трусов, но и даже юбки нет! Разорвана по шву!

И, само собой, если трусы я могла бы и прихватывать запасные (примечание: нет, не могла, потому что, как и любая нормальная женщина, после работы домой планировала, а не на потрахушки с генеральным директором), то уж юбки на смену у меня точно не водилось.

И как бы я добиралась из пригорода в таком интересном виде — вопрос. Но в тот момент плевать мне было на все эти мелкие неполадки. Главное, уйти, исчезнуть, чтоб даже воздухом с ним не дышать одним.

Но Паша резко дернул меня на себя, утверждая в очередной раз право сильного.

— Сидеть, истеричка.

Я, пыхтя, упрямо пыталась вырваться. Дергалась, пока он за обе руки не схватил.

— Прекрати, я сказал.

Встряхнул, вроде несильно, но так, что зубы клацнули. Я замерла, застыла, глядя на него зло и неуступчиво.

А Паша, убедившись, что я не собираюсь дергаться, стал все с тем же каменным выражением лица снимать с себя рубашку.

И вот тут-то меня мороз по коже и продрал. Потому что одно дело нарываться, а другое — нарваться. И, особенно, когда тебе дают время осознать происходящее.

Секса я не хотела больше, вообще страшно жалела о произошедшем, в этот конкретный момент была зла и испугана, и сама мысль, что Паша решит наказать меня таким образом, вызывала ужас. Панику. И твердую решимость сопротивляться. Все, нет больше надо мной его темной носорожьей власти! Такой скот, такой деспот не прикоснется больше ко мне по моей воле! Только силой! И это ему не понравится, клянусь!

Паша, все с тем же каменным выражением на лице, стянул рубашку с плеч и, помедлив, чтоб сполна насладиться смесью ужаса и решимости на моем лице, кинул ее мне в руки.

— Одень.

Тут я, конечно, могла бы встать в позу (и не ту, которую Носорог бы одобрил), и не принять помощь. Но я говорила, что я, кроме того, что недалекая, похотливая и не к месту гордая, еще и практичная?

Я прекрасно понимала, что вид у меня, откровенно говоря, так себе, и в таком только либо опять в постель к Паше (а этого не будет больше), либо приключений искать на пригородной трассе. И в том, что я их моментально найду, сомнений не возникало.

На мне не было одежды, его стараниями. А домой надо. И до подъезда из машины тоже как-то надо дойти.

Короче говоря, я, зло глянув на него, одела рубашку, оказавшуюся на мне очень даже приличной длины, миленькое черненькое платьишко получилось, обулась и гордо вышла из машины, хлопнув дверью.

И пересела на пассажирское. Потому что, границы гордости тоже переходить не стоит. И расхаживание по трассе без трусов — это уже за пределами. Пусть везет теперь домой, Носорог проклятый.

Паша молча вышел из машины, сел за руль.

Я покосилась на нереально брутальную, фактурную грудь, которую совсем недавно целовала, гладила, терлась щекой, стремясь побольше вдохнуть в себя его запаха, чтоб с запасом, и отвернулась к окну.

Он молча завел машину, и мы поехали.

И ехали так же молча до города.

Паша зарулил в мой двор, даже не проверяя навигатор, видимо, запомнив маршрут. И остановился.