Мне вообще частенько за последнюю неделю было хорошо и смешно. Главное, чтоб и дальше так шло. А что для этого нужно? Правильно, чтоб и дальше генеральный директор в Германии сидел.

Без него, без его душного присутствия, и дышать легче.

Носорог уехал практически в тот же день, когда состоялась наша эпическая беседа.

Я тогда вернулась обратно на свое рабочее место, посидела, под удивленным взглядом Славика, сначала вздумавшего мне что-то выговаривать за долгое отсутствие, когда столько еще дел, и остановившегося, заметив мой невменяемый вид.

Я, не услышав ни слова из его претензий, встала и пошла обратно в кухню, где налила себе чистого Батиного коньяка четверь стакана и хлопнула залпом.

Задохнулась, покраснела и… Отчего-то заплакала. Горько так, тихо.

Не знаю, чего я рыдала, кого отпускала этими своими слезами, не думалось в этот момент. Просто стало жалко себя, так жалко, что сдержаться было нереально.

А потом встала, убрала коньяк обратно в бар, сходила до туалета, умылась холодной водой, пригладила взъерошенные волосы. И минут пять смотрела на себя в зеркало. Изучала. Узнавала. И то, что я видела, мне нравилось. Правда. Уже не овца безвольная, не дурочка, которая только и пищать умеет. Нет. Носорог способен устраивать такие квесты, после прохождения которых ты либо ломаешься, либо поднимаешься на ступень выше. Я поднялась. По крайней мере, очень хотелось в это верить.

Батя, выйдя чуть позже из своего кабинета, застал меня на рабочем месте уже спокойной и внимательно слушающей Славика. Постоял, посмотрел на меня, скорее всего, ища следы от ступней Носорога. Ведь явно он должен был по мне основательно потоптаться. Не зря же звал. А вот и нет! Ну, потоптался, конечно. По нервам только. И это совсем другое удовольствие.

А чуть позже по коридору засновали сотрудники, говорящие громче обычного и вообще на легком расслабоне. Славик получил сообщение по внутрикорпоративной аське, обронил сухо:

— Павел Сергеевич сегодня улетел в Германию. На выставку.

Я никак не откомментировала эту новость, только плечами пожала. Типа, улетел и улетел, мне-то что? Пусть летит…

А у самой внутри словно воздушный шарик прокололи, с хлопком. Так стало оглушительно пусто. И не поняла даже, хорошо это или плохо. Плюс или минус.

Дома в этот день опять застала Ленку, какую-то напряженную, но занимающуюся делом, читающую материалы по теме будущего занятия.

Я решила, что это она из-за учебы такая, все же деятельность-то для нее непривычная, и со спокойной совестью ушла спать. И только закрыв глаза, позволила себе на полсекундочки воскресить в памяти его сегодняшний взгляд, черный, жестокий, злой. Такой, что дух перехватывало. Такой, что сердце останавливалось. Я сделала осторожный вдох-выдох, и, вместе с кислородом в мой органнизм словно вирус попал. Возбуждения. Я припомнила свои мысли перед кабинетом. И попыталась представить, что было бы, если б все пошло по одному из тех, придуманных мною сценариев?

Если бы он, не спрашивая, просто подошел и поцеловал? Не разговаривая, не считая нужным, как всегда, тратить на это время. Просто прижал бы меня к деревянной поверхности двери, дернул бы блузку, так крепко застегнутую на все пуговицы… Разлетевшиеся по кабинету горохом… Залез бы под юбку грубыми пальцами, подбросил, ухватив под попу, усадил на себя…

С ужасом ощутив совсем не фантомную тяжесть в низу живота и болезненные ощущения от того, что мой организм яростно хотел его вторжения, ныл, требовал, пульсировал в том месте, где отчаянее всего нужно было его присутствие, я тут же прекратила строить всякие дурацкие гипотезы, выдохнула зараженный фантазиями о Носороге воздух, и попыталась уснуть. Прекрасно зная, что сниться мне будет что-то явно очень непристойное. Горячее. Острое. Безумное. Животное.

К счастью, после того первого вечера, мучившего меня воспоминаниями, который я квалифицировала как кризис, наступила ремиссия. С надеждой на полное выздоровление. За отсутствием причины воспалительных процессов в организме.

Я вникала в новые для меня обязанности, и это было интересно, хоть и тяжело.

Славик ругался на меня, но в целом, я чувствовала, что он мной доволен. И это не могло не радовать. И, когда через два дня, он отбыл на четырнадцатый, наводить порядок во вверенном ему подразделении, я уже чувствовала себя вполне уверенно. Вот только база проклятая…

Славик явился через десять минут, весело обматюкал мои попытки объяснить, почему не идет дальше служебка, выслушал клятвенные заверения, что ни чай, ни кофе, ни лак для ногтей я на клаву не проливала (насчет лака для ногтей — это вообще инсинуация злобная, я даже не крашу ногти), весело застучал клавишами.

— Ну вот, глянь сюда, ты здесь галочку не поставила, коза, — наконец усмехнулся он.

— Какую? — поразилась я, потому что прекрасно помнила, что все галочки везде, где можно, я наставила.

— Ну вот, садись давай, покажу.

Он усадил меня обратно в кресло, склонился близко, указывая на место, где я, на самом деле, проглядела галочку.

Это было очень невинное действие, рабочий момент… И, думаю, что именно об этом в первую очередь и подумал генеральный директор холдинга, так не вовремя явившийся из заграниц и прямиком прошедший к своему заму в кабинет.

По крайней мере лицо его, как обычно маловыразительное, в этот момент буквально заледенело. И только глаза жгли в прежнем режиме сверхновой.

И главными объектами для испепеления были мы со Славкой. Склонившие головы близко друг к другу. Так, что сразу и не поймешь, обнимаемся, или уже целуемся.

24

Паша смотрел на самую возмутительную картину, которую только может застать руководитель его уровня, вернувшись внезапно из деловой поездки обратно в родную компанию. Нарушение корпоративной этики, субординации, флирт на рабочем месте, возможно, секс на рабочем…

И остро, очень остро чувствовал свой возраст. Все свои тридцать пять. Потому что больше всего хотелось заорать привычно:

— Хули тут происходит?

И двинуться на наглого щенка, прямо у него на глазах посмевшего лапать его, Носорога, собственность. И эта самая собственность, такая довольная с какого-то хера сидела, счастливая, улыбалась, глазки лисьи блестели, губки пухлые растягивались… С*ка, соскучился ведь! Мысль эта промелькнула где-то на краю сознания, нисколько не успокаивая, а наоборот, распаляя, добавляя к привычной злости на сотрудников и ситуацию уже инфернальную злобу на себя, мудака, никак не умеющего выкинуть из головы эту чертову казачку.

Но то, что прокатывало на строительной площадке и за закрытыми дверями кабинетов, не особо хорошо смотрелось здесь. Поэтому пришлось ограничиться кратким:

— Пошел нахер, — это щенку, уже осознавшему свой глубочайший косяк и побледневшему так, словно все краски с лица стерли валиком для побелки. Возникшая в голове картинка морды нахального юнца, извозюканного в побелке, бальзамчиком прям легла, стало даже легче дышать. Чуть-чуть.

— Ко мне в кабинет, — это уже дуре-казачке, упрямой козе, не понимающей своего счастья.

Она, кстати, в отличие от своего любовничка, наоборот, вспыхнула, красиво так. Зарумянилась. Как во время секса. Очень привлекательно. Сейчас он и проверит, насколько это совпадет с реальностью. И можно ли ее заставить еще сильнее покраснеть. И вообще, хорошее слово "заставить"… И как это он раньше до этого не додумался? Чего танцевал вокруг нее столько времени? Уговаривал? Время давал на обдумывание своего счастья? Расслабился совсем. Старый стал.

Нет той прежней молодой ярости, уровня тестостерона зашкаливающего, когда выходил на ринг, ловкий и прыгучий, неожиданно для своей комплекции и для противников, разбирался в первых раундах с соперниками, а потом на адреналине трахался всю ночь так, что горело все вокруг, и бабы от него выползали еле живые.

И все знали, что Носорог — тот еще зверюга. Что нельзя с Носорогом, как с другими. Потому что уработает, и не заметишь. И, хоть отношений у него было и немного, но все тоже знали, что на его женщину не положено даже смотреть, а уже не то чтоб стоять. ТАК. БЛИЗКО. ДЫШАТЬ. ЦЕЛОВАТЬ? БЛ*ДЬ!!!

К счастью для него, мальчишка ситуацию просек и свалил так быстро, что Паша успел только моргнуть.

В отличие от своего кавалера, чертова казачка, мурыжащая его уже несколько недель, так и осталась сидеть на своем рабочем месте и смотрела на него с вызовом. Хотя губки пухлые и подрагивали.

И так ему хотелось просто сорваться и подойти к ней, вытащить ее из-за этого гребанного стола и опустить на колени перед собой. Так, чтоб опять взгляд ее увидеть, глаза ее на уровне своего паха. Как тогда, в лифте.

И Паша мог поклясться, что именно так сейчас и сделает, если она не подчинится. И плевать на то, что он — серьезный бизнесмен, владелец холдинга, выходящего уже на международный, между прочим, формат, и что надо вести бизнес по-европейски, и что лет ему уже под сраку, к сорокету скоро… Плевать. Потому что именно сейчас, от ее неподчинения, от смешного упрямства своей(да-да, своей, бл*!) женщины, все это наносное ушло на задний план. А вперед вылез тот, кто всегда вывозил стрессовые ситуации. Паша Носорог. Бешеный и жесткий. И, бл*, сейчас казачка рисковала отхватить носорожьей ласки по полной программе.

— Плохо слышим, Полина Андреевна? — надо же, сил пока хватает на разговор… Выдержка, бл*.

— Во-первых, добрый день, Павел Сергеевич, — голосок, мягкий и нежный, подрагивал, но глаза смотрели неуступчиво, подбородок задран. Милое упрямство, безрассудная храбрость маленького зверька перед хищником. Смешно. И заводит. Еще больше. — Как долетели? Поездка не утомительна была, надеюсь?

— Полина… Андреевна, давайте поговорим в кабинете.