Тут Батя сунул ему под нос экран. Поликлинника.

Паша сорвался с места, Лысый, как привязанный, за ним, Батя — замыкал, по пути отдавая распоряжения своим подчиненным.

— Лена… Оставайся там. Зайди внутрь. И будь на людях. Все время.

— Чего??? — голос перешел на ультразвук, а потом внезапно на шепот, — чего… То есть… То есть…

— Лена, — ему огромных трудов стоило говорить спокойно. Потому что лифта дожидаться сил не было, а с перепрыгивать через пять ступеней сразу — это требует немного концентрации, — сделай, как я сказал. Больше никуда не звони. Поняла меня?

— Стой… то есть, это… Это не ты???

И опять он временно оглох от визга, а потом вообще отстранил трубку от уха. Перекинул ее летящему следом Лысому, который понятливо придержал, не выключая. Так они неслись вниз по лестнице, под аккопманемент визгов из телефона. Но ничего, пока возмущается и визжит, пока на связи, это хорошо.

— Паша, — Батя не оставал, успевая еще и проверять местоположение и раздавать приказы свлоим, — она в районе промзоны.

— Двигается? — сквозь зубы рявкнул Носорог.

— Уже нет.

— Туда сразу. Миша, давай за этой козой, силой ее тащи, сам разбирайся.

Лысый промолчал. Так-то он, конечно, Паше не подчинялся, выступая скорее как независимая сторона, только контролировал ситуацию с партнерством, но Носорог знал, что сейчас не дло обид и недопониманий. К тому же, Миша произвел впечатление на редкость вменяемого чувака. Не зря же доверенное лицо Сухого. У того дураков и нервных придурков не водится.

Выбежав из здания, они разделились. Паша и Батя кинулись к машинам в сопровождении охраны и унеслись к промзоне, а Миша поехал в поликлиннику вытаскивать оттуда бешеную малолетку.

Пока ехали, прорабатывали варианты.

— Кто?

Паша был немногословен. Силы берег. И нервы. Хотя, какие, бл*, нервы. Одни лохмоться с некоторых пор.

— Смотрю.

Батя был так же краток, потому что времени не было. Напрягал всех своих друзей в погонах и без, пытаясь понять, откуда ноги растут. Переживать свой профессиональный про*б, и особенно про*б своих подчиненных, позорно зевнувших похищение, он будет потом. Когда все мирно разрешится. Паша уж точно не забудет всех нагнуть, и не по одному разу. И будет полностью в своем праве.

Главное, чтоб разрешилось. Мирно, с*ка.

Паша не думал о том, что сейчас чувствует его казачка, что происходит с ней. Потому что, если про такое думать, то можно реально коня двинуть от напряга. Нельзя сейчас. Нельзя просто.

Надо доехать. Надо убедиться, что с ней все хорошо. Надо вые*ть сучар, которые решили, что могут так поступать с тем, что принадлежит ему, Паше. А потом уже переживать. Потом.

Сигнал, запиханный в телефон, Полины, внезапно замигал и исчез с экранов.

— Это, бл*, че такое? — проревел Паша, впираясь бешеным взглядом в Батю.

— Нашли, значит, — тихо сказал он. — Не кипишуй. Сейчас звонить будут.

И, как по заказу, завибрировал телефон. Паша взял трубку, а через мгновение едва не раскрошил ее в руках от ярости. Потому что голос говорящего он узнал бы из миллиона.

— Ну привет, Паха.

И, даже если бы не узнал… Так его называл только один челорвек, его друг детства, его самый близкий корешок, иуда Володя. Тот, кто сейчас в петушарне должен сидеть. Тот, который сдохнуть уже должен был.

— Привет, Вовчик. Девочка моя у тебя?

— А то! Хорошая девочка. Мне понравилась.

— Дай ей трубочку.

— Зачем, Пах? Да и не может она говорить. Как раз отсасывает сейчас одному из моих ребят.

— Сука!!!! — Паша все же не сдержался, заорал, игнорируя знаки Бати, — Сука!!!! Я тебе яйца отрежу и псам скормлю!!!

— А ты не изменился, да? — рассмеялся Володя, — это хорошо. Ты же знаешь, где я, да? Если нет, то ищи. Чем дольше ты ищешь, тем больше х*ев твоя девочка обработает…

— Отпусти ее, Вов, — Паша скрипел зубами, силой заставляя себя не вслушиваться и не верить. Не дать себя вывести опять на бессмысленную ярость, — тебе же я нужен, зачем она тебе?

— Как зачем? А зачем вообще такие девочки нужны? Хорошая девочка, губки рабочие. Мне понравилось. Моим мальчикам тоже нравится, правда мальчики? Вот, они кивают. Ты, кстати, никогда ее на пару с кем-нибудь не пробовал? Зря… А то она кайфует от этого, я смотрю…

Батя все это время лихорадочно летал пальцами над экраном и наконец сунул Паше под нос карту. Рядом, совсем рядом. Паша кивнул, водитель получил задание и развернулся.

Не думать, не думать, не думать… Сосредоточиться на том, что будет. Не на том, что происходит сейчас, что там делают с его казачкой, с его маленькой чистой девочкой…

Вова продолжал изгаляться по телефону, получая кайф от расписывания того, что делают с Полиной. Паша слушал. И приказывал себе не заводиться. Не сходить с ума. И заводился. И сходил с ума. И чувствовал, как уже давно забытая разушающая ярость заливает через край, выносит мозг. Рядом Батя смотрел многозначительно, взглядом пытаясь урезонить, дать понять, что нельзя, что надо терпеть, что все потом.

А Носорог понимал, что все то время, когда он себя сдерживал, учился цивилизованно общаться, вести бизнес, работать, не быть зверем, все это улетело нахер в тартарары. Просто унеслось с воем в трубу. И осознавал, что, когда они приедут, из машины выпрыгнет не Павел Сергеевич Колосов, бизнесмен, учредитель, и тэдэ и тэпэ, а бешеный и безумный Носорог, который не будет слушать доводов разума, а просто, как берсерк, понесется вперед, ловя пули и насмехаясь над противниками. Потому что нельзя сначала дарить то, что дороже всего на свете, а потом забирать. Нельзя. Опасно это.

Когда они подлетели в большому бетонному ангару, Вова все еще говорил, все еще упивался своей властью. Рассказывал, как следил за Пашей, как пытался выяснить его слабые места, и выяснил. Буквально вчера вечером выяснил. И теперь Паша получит сполна за все. За все его унижения, да столько лет зоны особого режима, за все. Прочувствует на своей шкуре. Через свою, явно ценную для него, бабу.

Вова говорил и говорил, Паша рычал в трубку под одобрительное кивание Бати, и заводил своего бывшего друга еще сильнее.

Вова замолчал только, когда двери ангара вылетели, протараненные на полном ходу геликом. Паша выскочил из машины, не дожидаясь остановки, и понесся вперед. Его охрана отстала, и только Батя, полностью подтверждая звание сторожевого пса, пыхтел рядом. Буквально одно взгляда хватило, чтоб понять, что Вова, как был пи**болом, так им и остался, и испытать облегчение. Потому что Полина сидела в углу, связанная, поцарапанная, с заклееным ртом, испуганно блестящими глазами, но явно целая и невредимая.

Двух левых парней, не особо сопротивляющихся, просто вынесло массой, Батя не церемонился совершенно. А Вова, оскалившись остатками зубов, совершенно на себя не похожий, страшный и полностью седой, поднял пистолет и выстрелил. Успел два раза. Вот только Паша ничего не почувствовал, с носорожьей скоростью и неотвратимостью надвигаясь на него. Прыгнул, сшиб и сдавил горло. И с огромным удовольствием смотрел в вылезающие из орбит глаза и синеющее лицо. Наверно, додавил бы, но Батя, кряхтя и зажимая кровавый бок, отпихнул его от бесчувственного тела.

— Иди девочку развязывай, Паш. Я сам тут. Полиция едет уже.

И Паша, пошатываясь, двинулся к Полине, с каждым шагом ускоряясь.

Она сидела в углу, испуганная, несчастная, смотрела на него огромными, полными слез глазами.

Паша первым делом снял с нее скотч. И поцеловал, облегченно и жарко, по привычке не обращая внимания на то, что причинает боль. Она ответила. Подалась к нему, застонала, плача все сильнее.

Паша оторвался от нее, прижал к себе, перетащил на колени, усаживаясь прямо на бетонный пол. Он что-то говорил, что-то шептал хриплым сорванным голосом. Прощения просил? Наверно, да. Потом подошел один из парней Бати и разрезал стяжку на руках Полины.

И Паша целовал красные следы на ее руках. Только теперь его отпускало. Только теперь приходило осознание произошедшего. Только теперь стало страшно. До ужаса, до тошноты. Он держал Полину крепко-крепко, и знал, что больше никогда никуда не отпустит. С*ка, пятьдесят человек поставит рядом с ней, но больше глаз с нее не сведет. Потому что осознание того, насколько она ему нужна, слишком дорого обошлось.

А потом земля в очередной раз загорелась геенной огненной. Потому что Полина, сидя у него на коленях, растирая руки и прислушиваясь к далекому вою сирен, тихо спросила:

— Паша, он мне сказал, что та авария, в которой погибли папа и мама… Что это все ты… Он тебя хотел убить. А убил папу и маму. Твоя машина их с трассы выдавила. В кювет.

— Да. — Носорог понимал, что можно было бы соврать. И, наверно, она бы поверила. Но не стал. Потому что не надо обмана и недоговоренностей. Он виноват, да. Косвенно, но виноват. И Полина должна об этом знать. Жаль, что раньше не сказал. Все не ко времени было. Не к месту. Зато теперь. К месту.

Казачка замерла, и Паша почувствовал, что земля жжется. Правда, без всяких красивых оборотов. Реально жжет. А потом земля размякла под напором жара изнутри и засосала его в глубину. Потому что казачка, опираясь на руки, сползла с его коленей, поднялась на ноги. Он встал следом, не ощущая себя на поверхности. Нет, он где-то в глубине был, ниже уровня земли.

— Знаешь, — она смотрела на него неожиданно серьезно и спокойно. — Я не злюсь. Помнишь, я говорила, что злюсь на того, из-за кого это все случилось? Так вот, я не злюсь. Ты убил моих родителей. Но ты спас меня. Наверно, ты исправил ситуацию? Ну, кармически? И на этом все, Паш. Прощай.

Он мог бы остановить. Даже хотел. Но вот земля не пускала. Приварила ноги к поверхности, не хуже железных болванок, и двигаться было нереально. Оставалось только смотреть, как она, пошатываясь, бредет прочь, как входит из ангара мимо скукоженного, держащегося за бок Бати, которому как раз оказывают первую помощь, мимо лежащих на земле парней, нанятых Вовчиком, мимо самого Вовчика, как и не очнувшегося от его захвата.