Потный от напряжения, де Лейси мысленно проклинал Гайона, несколько раз сумевшего обвести его вокруг пальца. А он-то представлял, как ненавистный лорд Равенстоу корчится в подвале Торнифорда, пока на глазах у мужа охрана насилует по очереди его суку-жену. Уолтер подавил ярость и ответил на смех Гайона звериным оскалом.

Совет решил, что Генрих будет выплачивать брату три тысячи марок ежегодно. Роберт, казалось, остался доволен сделкой. Сам Генрих усмехался с тем загадочным видом, который был хорошо известен Гайону. Точно так же улыбалась Юдифь, когда не удавалось настоять на своем, но оставалось намерение взять реванш в будущем. В этом году, и скорее всего, в следующем, Кертхоуз получит дань, но, утвердившись на троне, Генрих найдет способ сбросить лишнее бремя.

Двенадцать баронов с каждой стороны засвидетельствовали договор. Гайон поставил свою подпись под крестом Уорвика и отпечатком пальца Мелана. Роберт де Беллем расписался и театрально сплюнул на траву. Генрих и Роберт сжали друг друга в объятиях, Роберт — горячо и дружелюбно, Генрих — с притворным расположением. Искренние чувства Генрих оставлял тем, кто не угрожает его короне. Движущей силой было властолюбие, на иные сантименты не оставалось времени.

Знатные люди государства ждали, пока их лошадей подготовят в обратный путь. Гайон принял кубок вина и ломоть хлеба от капитана эскорта отца, в этот момент подошел Генрих с ФитзХамоном.

Гайон поклонился, чуть не поперхнувшись, вышедший из палатки Майлз хотел что-то сказать сыну, но, увидев короля, замолчал и отвесил низкий поклон.

Гайон поспешно проглотил хлеб.

— Позавтракаете, сэр? — спросил он с легкой усмешкой. Хлеб уже зачерствел, а вино нагрелось и прилипало к небу, но больше у них ничего не осталось.

Генрих жестом отказался от угощения и сразу перешел к делу. Он был переменчив, как весенний ручей, но теперь дипломатия не нужна.

— Хочу немного укротить де Беллема с его братьями и союзниками, — сказал он резко. — Гай, нужна твоя помощь, и твоя, Майлз, тоже.

— Если это в моих силах, — Майлз поклонился, но глаза выдавали настороженность.

Гайон метнул взгляд на ФитзХамона, лицо которого оставалось непроницаемым. Сердце Гайона упало. Хотелось одного — попасть домой, зарыться головой в подушки — уже полгода он не спал в нормальной постели — забыть обо всех и обо всем, с наслаждением погрузиться в ванну и обнять душистое тело Юдифи. Юдифи, дочери Генриха.

— Сэр?

— У меня есть свидетельства против Саррея и Грантмеснила. Но нужны дополнительные сведения о занятиях де Беллема с прошлой осени до сегодняшнего дня, и о его братьях. Это большая работа, и я не хочу, чтобы жертвы знали, что я собираюсь затянуть петлю на их шеях, и как туго та будет затянута.

— Хотите, чтобы мы шпионили на вас? — резко спросил Майлз.

Генрих потер кончик носа. Майлз, наполовину валлиец, был одним из наиболее ценных разведчиков короля-отца, не знавшего равных в искусстве маскировки и заметании следов, одним из главных столпов нормандской армии в кампании шестьдесят девятого года.

— Не лично, — возразил Генрих. — Мне не хотелось бы рисковать вами, но, Майлз, у вас остались старые связи, люди, которым вы можете доверять.

— Чтобы им продырявили животы вместо меня? — с презрением бросил Майлз.

— Не надо кипятиться, — дружелюбно сказал ФитзХамон. — Кому-то все равно придется нанимать людей и добывать нужные сведения. Или вы предпочитаете, чтобы де Беллем еще лет тридцать опустошал границы, как разъяренный волк?

Майлз издал звук, похожий на рычание.

— С него хватит одного удара меча. И сделать это будет намного проще.

Генрих не согласился.

— Мне такая мысль тоже приходила в голову, но я от нее отказался, — сказал он мрачно. — Если де Беллем умрет, земли перейдут к его сыну или одному из братьев. Если же его лишить титула и владений за нарушение закона, тогда его территории отойдут короне.

— Но сначала придется официально уличить его в нарушении закона, — пробормотал Гайон. — А это означает войну.

ФитзХамон пожал плечами.

— Нельзя получить вино, не раздавив виноград. В любом случае, войны не избежать.

— Кровь и вино, оба красного цвета, не так ли? — философски заметил Майлз.

— Уверен, вы предпочтете роль винодела, а не винограда, — Генрих обнажил зубы в странной полуулыбке. — Подумайте над этим. Если решите положительно, пошлите за мной или передайте Боме в Шрусбери. Вы ведь знакомы, не так ли?

— Боме? Но он… — начал Майлз. Генрих загадочно улыбнулся.

— Да, он судья в графстве де Беллема, но верно и то, что последний год работал на меня. Вы будете держать с ним связь, если согласитесь на мое предложение.

Майлз сглотнул от напряжения, чувствуя, что волосы встают дыбом. Гайон, более привычный к стилю монарха, бросил на него взгляд, говорящий: «Ничего странного, этого следовало ожидать».

Генриха забавлял вид Майлза.

— Подумайте хорошенько, — повторил он, похлопал его по плечу. — Позднее вернемся к этому вопросу.

— Согласитесь на предложение? — спросил ФитзХамон, когда Генрих отошел.

— Боюсь, у нас нет выбора, — ответил Гайон. — Неприятно, конечно, но отказ может обернуться против нас. Все равно, что отрубить себе нос, если не нравится лицо.

— Генриха это не остановит, это негодяй под стать отцу, — заметил Майлз. — Вильгельм — по рождению, этот — по натуре.

— Поэтому король он, а не Кертхоуз, — заключил Гайон и пошел проверить, все ли готово к отъезду.

Глава 24

Лето 1102


Розин отпустила поводья, чтобы дать кобыле возможность пощипать травку на обочине дороги, проходившей через поля и леса мимо могущественных крепостей — наблюдательных постов Роберта де Беллема — и, наконец, завершившейся на территории графства Шрусбери. Позади остался Уэльс, где можно чувствовать себя в относительной безопасности. Гайон прав, Роберт де Беллем со своими вассалами превратили приграничную зону в сущий ад для тех, кому дорога служила средством к существованию. Война на юге страны, где король Генрих пытался усмирить одного из самых непокорных графов, порождала тревожные слухи. Если Арундел окажется побежденным, буря, к великой радости де Беллема, перекинется сюда, и расколет эту землю на многие осколки.

Розин изучала развилку, ведущую влево. В груди что-то ныло и не давало сосредоточиться.

Так было всегда, когда она думала о Гайоне. Он страшно бы разозлился, если бы узнал, что она решилась пересечь границу в сопровождении единственного компаньона — погонщика, ведущего стадо овец на рынок.

Отец умер от сердечного приступа в маленькой придорожной гостинице во Фландрии. Прис уехал из Бристоля, чтобы доставить тело в Уэльс и похоронить на родине. Когда кончится траур, они поженятся. Розин пожалела, что поддалась порыву и пустилась в путь, но это именно то, что ей сейчас нужно — летняя ярмарка в Равенстоу, она чувствовала, что должна посетить эти места. Во-первых, убеждала себя Розин, необходимо кое-что купить для похорон и для свадьбы. Хотя разумнее приобрести все это без риска для жизни, ибо все равно не суждено иметь то, что хочется больше всего. Но сознание неразумности поступка только усилило тоску.

— Почему мы остановились, мам? Розин оглянулась на дочь, улыбнулась.

— Мне начинает казаться, что лучше бы мы вообще не выезжали из дома.

— Теперь поздно об этом думать, — кисло заметил погонщик Твэм, подъезжая сзади. За ним двигались пони, везущие поклажу.

— Разве Гайон не обрадуется нам? — Элунед с тревогой посмотрела на мать, потом на Гельвину, спящую у Твэма на руках.

— Может быть, и не обрадуется, — с горечью заметила Розин. — Но его, скорее всего, нет дома, ведь на юге идет война.

— А его жена? — спросил Рис. Он несколько раз видел Юдифь во время кратких визитов при жизни дедушки, она ему нравилась. За ее холодностью угадывалось чувство юмора и неподдельный интерес к людям, каково бы ни было их общественное положение.

— Она, вероятно, дома.

Розин сжала поводья. Конь поднял голову и отступил назад. Как отнесется Юдифь к их приезду и что скажет при встрече? Ни ребенок, ни девственница, так выразился Гайон, но хрупкая, как стеклянный сосуд, при этом в его глазах было такое выражение, какого Розин никогда раньше не видела.

— Не хочу встречаться с ней, — проворчала Элунед. — Вдруг она окажется высокомерной нормандской ведьмой с когтями и длинным носом!

— Хватит, помолчи! — прикрикнула Розин. — Кем бы она ни оказалась, помни о приличии и не позорь нас с дедом! Поняла?

— Да, мам, — Элунед криво усмехнулась.

Аурайд навострила уши и, повинуясь всаднице, перешла на рысцу. Деревенские жители, заслонив ладонями глаза от яркого света, с любопытством рассматривали графиню Равенстоу, сиявшую золотыми красками на золотистой лошади. Вот она добралась до вершины холма и в сопровождении свиты начала спускаться к городу, окруженному надежными стенами, воздвигнутыми еще во времена римской колонизации острова.

Летняя ярмарка была в полном разгаре, всюду царило крайнее возбуждение, несмотря на бушевавшую на юге войну, а возможно, благодаря ей. Людям нужно как-то жить, и даже в отсутствие графа, земли Равенстоу оставались местом более безопасным, чем любые другие в приграничной зоне.

Прилавки ломились от пышных пирогов, хлебов и мясных изделий, вводя в искушение голодных. Продавцы специй выкрикивали цену зычными голосами. Одному из охранников Равенстоу в присутствии любопытной толпы тащили зуб. Дрессированный медведь топтался под звуки волынок. Позванивая колокольчиками, привязанными к лодыжкам и запястьям, танцевала смуглая девушка.

Согнанный на площадь скот мычал, блеял, ржал. Женщины предлагали корзины домашней продукции на обмен или за деньги — вишни и овощи, масло и сыр. Горшечник, жестянщик, кузнец, сапожник — все наперебой похвалялись предметами своего ремесла.