Легкое покашливание, больше похожее на смешок, прервало нашу стычку. Андрей стоял перед нами и смотрел вроде бы на Анжелу… но я-то знала, что смотрит он на меня!

— Извините, что прерываю вашу дискуссию, дамы, но у меня немного корректируются планы на будущее. Позвонили с работы.

Анжела сверкнула неестественно ровными и белыми зубищами и светски промурлыкала:

— Надеюсь, все в порядке?

— О, ничего срочного. Просто хряк Василия Степаныча — это наш участковый — проглотил серебряную ложку. До завтра это вполне подождет, но уехать мне нужно именно сегодня.

Я вдруг разволновалась.

— А ему не больно?

— Ну, трудно сказать, вообще-то свиньи практически всеядны. Скажем так, больше всех переживает супруга Василия Степаныча, потому как ложка старинная.

Анжела сморщила безупречный носик и замахала рукой.

— Фу, только не рассказывайте, как вы собираетесь ее доставать. Давайте работать.

И они пошли работать, а я осталась сидеть в полутьме и страдать от вернувшейся головной боли, ревности и смущения.


Бобсон был по жизни зануда, а в своем деле гений. Впрочем, надо отдать должное и фотомодели — Андрей вел себя раскованно и совершенно естественно. Вообще, он менее всего походил на уроженца и жителя далекого поселка с дурацким названием Караул. Ни дать ни взять светский лев.

Между прочим, я по-прежнему ничего о нем не знала, так что интервью оказалось на руку. Я осторожно переползла ближе к подиуму и навострила ушки.

Анжела оказалась профессионалом. Интервью она брала изящно и ненавязчиво, вопросы задавала кратко и по делу, не перебивала, то и дело делала пометки в своем блокноте. Бобсон коршуном кружил вокруг них с Андреем, почти бесшумно щелкая затвором камеры. Он не очень любил постановочные кадры предпочитая снимать собеседников в процессе живой беседы.

Андрей хорошо рассказывал. Не выпендривался, не мычал. Я откровенно заслушалась.

— …Родился я в Москве, после школы немного повалял дурака, поиграл разную музыку и ушел в армию. После дембеля поступил в медицинский. На хирургию. Потом ординатура, работа на кафедре — все, как обычно. Все мне нравилось, получалось неплохо, я уже не только ассистировал, но и сам вел операции. Потом начались сильные боли в груди, вздохнуть не мог. Знаете, как бывает — сапожник без сапог. В общем, пять лет назад лег на обследование и выяснилось, что у меня довольно серьезный порок сердца. По молодости он меня не беспокоил, но у хирургов физически тяжелая работа и безумный график — вот я и сдал.

— И тогда вы решили уехать из большого города?

— Большого желания у меня не было, но коллеги-кардиологи настоятельно рекомендовали сменить обстановку. Семьи у меня нет, так что я просто собрал вещи и рванул в Караул.

— А почему именно в Караул?

— А почему нет? Мне был нужен свежий воздух — а в Карауле отродясь не было никаких вредных производств. Сельскохозяйственный район, окруженный лесами и озерами. Кроме того, там работал врачом мой однокашник, он меня и сманил. Полгода я набирался сил — а потом от скуки стал изучать ветеринарию. В принципе, мы ведь очень мало чем отличаемся от наших меньших собратьев.

— Вы любите животных?

— Я их уважаю. Они умеют терпеть безропотно, умеют благодарить, причем так трогательно, что иной раз слеза прошибает. В общем и целом, я не жалею, что сменил специальность.

— А как же ваш подвиг на пожаре? Ведь у вас больное сердце…

— Мне вреден продолжительный, затяжной стресс. Да и пожары у нас в Карауле не так уж часты, если честно.

— Расскажите о своей деревенской жизни.

— Уверяю вас, она начисто лишена опасных приключений и бурных потрясений. Обычная, размеренная, очень спокойная жизнь. Все друг друга знают, все друг с другом здороваются.

— Пять тысяч жителей?

— Ну, это в целом по областному центру Караул. В нашем селе народу поменьше.

— Значит, продолжительных стрессов вы больше не испытываете?

— Нет. Я вполне доволен. Кстати, именно поэтому я и не женат…

Общее хихиканье. Потом Бобсон выгнал Анжелу и начал изгаляться над Андреем по полной. Откуда-то явились пожарный шлем и комбинезон, серыми тенями замелькали костюмеры и гримеры — в подчинении у Бобсона находился целый штат затюканных и запуганных им до полусмерти сотрудников.

Анжела плюхнулась рядом со мной и простонала:

— Ой, не могу, я ему дала бы хоть сейчас.

— А он взял бы?

— Это мелко, Семиножкина. Только вот этот порок сердца… Не хотелось бы, чтобы он скончался в моей постели.

— До твоей постели вы не доберетесь. У него поезд вечером.

— А до меня ехать десять минут. Ты че, ревнуешь, что ль?

Я вспыхнула и громко чихнула. Аллергия моя вернулась, и потому больше всего я сейчас нуждалась в хорошем запасе носовых платков и упаковке кларитина.

Вскоре съемка закончилась. Я вскочила с места первая. Да, вероятно, именно сейчас Анжела Мессер уведет у меня из-под носа мужчину моей мечты, но с такими соплями у меня все равно нет ни единого шанса.

Андрей легко спрыгнул с подиума и подошел к нам.

— Дамы? По чашечке кофе?

Анжела просияла.

— С удовольствием. У нас тут на углу отличная кофейня. Можно прямо сейчас пойти и…

— Отлично! Анжела, вы идите, а мы с Евгенией Васильевной на пару минут поднимемся к вашему боссу. Нужно же сказать ему последнее «прости»?

Я стояла ни жива ни мертва. Зачем это ему понадобилось подниматься со мной наверх?

Анжела разозлилась, но виду практически не показывала. Выйдя из студии Бобсона, уже потерявшего к нам всякий интерес, мы с Андреем повернули к лифтам, везущим наверх, а Анжела, даже собственной тугой попкой выражая негодование, направилась к выходу. Уже у дверей она обернулась и крикнула:

— Андрей, не заставляйте девушку ждать!

Андрей молча помахал ей рукой, дождался, когда она скроется за дверями, после этого развернулся ко мне, схватил за локоть и довольно бесцеремонно втолкнул меня в лифт.

Мы оказались наедине, да еще и в таком замкнутом пространстве — представляете, что творилось с моими носом и глазами? Я сопела и хрюкала, при этом стараясь не смотреть на темноволосого и крайне рассерженного красавца-ветеринара. Андрей же совершенно не обратил внимания на мои мучения. Он прижал меня к стенке и прорычал:

— Отвечай, только быстро: это была подстава?

— Чего?

— Вчерашняя встреча была подстроена?

— Сбрендил? Да я чуть не умерла, когда тебя увидела сегодня в кабинете у Вадика!

— Еще раз задаю вопрос: вчера, в «Авокадо Клубе» ты не знала, что я — герой вашего следующего номера?

— Во-первых, не знала и знать не могла. Во-вторых, дай носовой платок, я больше не могу втягивать в себя сопли. В-третьих, ты что, засекреченный? В чем подстава?

Андрей отступил на шаг, сунул мне в руку носовой платок и нахмурился. К счастью, в этот момент лифт остановился на промежуточном этаже, и в него ввалилась целая толпа, поэтому у меня появилось время все обдумать.

В мой кабинет мы вошли, сурово печатая шаг и сердито сопя; я, по понятным причинам, сопела значительно громче.

Андрей немного помолчал, а затем сказал уже гораздо спокойнее:

— Я не засекреченный. Просто я очень не люблю гламурные журналы и совершенно не рассчитывал на повышенное внимание к моей персоне. Я приехал, потому что мне позвонил мой старый приятель и сказал, что у меня хотят взять интервью насчет пожара. Я прикинул, что это шанс привлечь внимание к положению нашей райбольницы, а заодно решил прикупить для моей зверофермы лекарств. Приехал в Москву, зашел оттянуться в бар, с девушкой красивой познакомился, провел с ней шикарную ночь — а наутро выясняется, что на карауловскую больничку всем начхать, из меня собираются сделать гламурного мачо с обложки, а среди собирающихся это сделать стоит та самая девушка, с которой я совершил за ночь массу предосудительных поступков…

— Ну у тебя и самомнение!

— В каком смысле?

— Ты решил, что если ты сейчас заартачишься, то я выйду вперед и начну тебя шантажировать?

Андрей неожиданно рассмеялся — искренне, до слез. Потом сквозь смех произнес:

— Ну, у тебя даже есть, ЧЕМ именно меня шантажировать..

На мгновение я замерла, а потом со мной случился приступ неуправляемого смеха. Так мы стояли и хохотали, как два школьника, а потом он, спросил:

— Хорошо хоть получился, мой-то?

Я вспыхнула и снова засмеялась.

— Отлично! Тебе есть чем гордиться.

— Ой, не могу… Называется, съездил в столицу повеселиться… Ладно, пошли. А то несравненная Анжела от досады выпадет из лифчика.

По дороге мы зашли к Вадику, и Андрей очень серьезно сообщил, что подумает, давать ли разрешение на размещение своей фотографии на обложке.

— Знаете, я ведь довольно мистически отношусь к подобным вещам. Энергетические потоки, то-се.

Вадик (обожавший всякую муру, связанную с эзотерикой) всплеснул ручками.

— Я вас умоляю, Андрей! От наших читателей всегда исходит только позитивная энергия! Соглашайтесь!

— Я подумаю. И позвоню. Вы позволите похитить у вас Евгению Васильевну на полчасика?

— Она вся в вашем распоряжении.

Вадик даже представить не мог, насколько близок он был в тот момент к истине.


Совместное распитие кофе я помню плохо, поскольку антигистамины в лошадиных дозах стали действовать как снотворное. В результате с мужчиной своей мечты я попрощалась вяло и едва ворочая языком.

Вернувшись домой, я помахала Лесику рукой и завалилась спать. Проспала я до середины воскресенья, а могла бы спать и дальше, но ко мне примчались Катька и Маринка и стали требовать с меня подробностей моей бурной ночи. Я, неожиданно для себя самой, уперлась и наотрез отказалась предъявлять им силиконовый шедевр, а когда подружки, разочарованные, удалились, спрятала неприличное напоминание о самом своем безрассудном поступке на антресоли и постаралась выбросить мысли об Андрее из головы.