Я по-прежнему топталась в дверном проеме, когда до меня донесся язвительный голос нашей старосты Коробейниковой:

– Глядите, кто на занятия ходит! Товарищ Журавлева!

За этого «товарища» Коробейникову хотелось четвертовать. Никто в группе не любил нашу старосту. Надменная заноза и ябеда.

Тогда Иван повернул голову в мою сторону, а Коробейникова, как назло, громко продолжала:

– Что на этот раз было? Пес помер? Или аннунаки с Нибиру высадились в твоем дворе возле «Пятерочки»?

Иван не сводил с меня взгляда, и я молча пошла вперед. К той самой парте у окна, за которой сидел новенький. В голове крутились десятки ядовитых ответов для Коробейниковой. Не знаю, с чего это она так оперилась. Видимо, за время своей болезни забыла, что я могу дать отпор и высмеять ее при всех так, что мало не покажется. Но я молчала. Коробейничиха обязательно смертельно оскорбится… А я так рисковать не могу. Слышать в голове мысли старосты – это вообще катастрофа. Можно сойти с ума!

Так я и дошла до своей парты, не проронив ни слова. Хотелось показать себя мудрой, воспитанной… А еще вдруг стало жутко обидно, что все эти слова летят в мой адрес. Хотя, конечно, я и их заслужила. Действительно, прогуливая занятия, порой сочиняла самые бредовые отмазки, на которые почему-то велись преподаватели. Или они просто делали вид, что мне поверили? А потом насмехались, как сейчас это делает Коробейникова. Староста проводила меня надменным взглядом, а затем, склонившись над журналом посещаемости, все-таки сделала пометку, что я явилась на лекцию.

– Привет! – проговорила я, подойдя к своей парте.

– Привет! – улыбнувшись, отозвался Иван.

А Вали в аудитории все не было, хотя скоро должен был прозвенеть звонок. Видимо, Злобинец с самого утра отправилась на работу, решив прогулять единственную пару. После нашей ссоры в такси мы еще не разговаривали. Я написала Вале сообщение, но она на него не ответила. Или слишком занята, или будет демонстративно дуться пару дней. Что ж, всем нужно время, чтобы остыть. Как и в случае с мамой, у подруги за эти годы накопилось слишком много претензий ко мне…

Я молча уселась за парту рядом с Иваном. Тут же почувствовала уже знакомый запах его парфюма. Так мои мокрые после дождя магнолии и лимонное дерево омыло морской водой и соком грейпфрута. Парень молчал.

Я поставила на парту картонный стаканчик с кофе, откусила слойку и принялась жевать. Иван, подперев голову рукой, наблюдал за мной. Я снова впилась в слойку зубами. Сделала глоток кофе. Прожевала. Внезапно одногруппник протянул к моему лицу руку и большим пальцем осторожно провел им рядом с нижней губой…

– Шоколад, – негромко проговорил он.

– Ты сменил место жительства? – все-таки не выдержала я, кивнув в ту сторону, где сидели Лидка и ее компания.

Нет, против этих девчонок я ничего не имела. И мне бы, наоборот, не хотелось с ними ссориться. Просто этот новенький никак не выходил из головы. А когда он отсел от Лиды, я испытала настоящее облегчение.

– Ну да, переехал. Решил сделать тебе одолжение, – улыбнулся Иван.

– Это какое же?

– Ты так часто оборачиваешься ко мне во время занятий…

– Боишься, что я себе шею сверну? – покраснев, отшутилась я.

– Что-то вроде того, – тепло рассмеялся Иван. – Вдруг переклинит!

Я засмеялась в ответ. В другой раз жутко бы разозлилась на такое нахальство, но сейчас отрицать очевидное было глупо. Меня действительно переклинило. С того самого вечера, когда я поднялась на крышу десятиэтажки. И захотелось, чтобы после случившегося все было по-другому. И я стала другой. Это странное чувство, будто теперь меня всюду преследует свежий запах майских гроз и счастья.

На скучной лекции Иван положил голову на мое плечо. Кажется, ему было абсолютно все равно, что подумают о нас другие. Мне тоже резко стало не до одногруппников. Я уже представила, как после пар Ваня пригласит меня в кафешку или предложит прогуляться по парку… Поэтому очень разочаровалась, когда после звонка в дверном проеме возник Рэд. Девчонки тут же зашушукались, а Лидка слишком громко хохотала, пытаясь привлечь к себе внимание парня. Я же в сторону Рэда не смотрела. Но, собирая сумку, чувствовала на себе внимательный взгляд Ивана. Возможно, он наблюдал за моей реакцией, пытаясь понять, что я испытываю к Рэду. На той вечеринке на крыше я первое время крутилась возле него, и мы даже танцевали под дождем. А еще я специально расхваливала Рэда перед Ваней по пути к Жабе. Но на самом деле мне правда было давно уже все равно.

Когда Рэд подошел к нашей парте, Лидка отчего-то примолкла. Девчонки сверлили нашу троицу любопытными, нетерпеливыми взглядами.

– Привет, Лера! – дружелюбно поздоровался со мной Рэд.

– Привет! – отозвалась я.

– Ты мне нужен, – быстро проговорил Ивану Рэд. – С утра услышал, как под капотом стучит…

– С двигателем что-то?

– Посмотришь?

Я разочарованно выдохнула. Тяжело быть девчонкой. Он тебе всего лишь положил голову на плечо во время лекции, а ты уже расписала весь дальнейший день, ваш поход в парк и в кафе; распланировала свадьбу, медовый месяц и решила, что глаза у ваших детей будут, как у него, карие.

Рэд мельком взглянул на меня.

– Заодно и от этой стервы тебя избавлю, дружище!

Я обиженно закусила нижнюю губу. И чего он так на меня взъелся? Там, на крыше, я была с ним очень даже милой… Ну подумаешь, номер телефона не оставила, когда узнала, о чем он думает. Парни – дураки!

Иван растерянно проговорил:

– О’кей, посмотрю, конечно… Но тебе бы лучше сразу в сервис.

– Не хочу там один торчать, поехали со мной. Или все-таки сам разберешься? Ты же шаришь! С меня пиво!

Иван взял со стула свой черный спортивный рюкзак.

– Что ж, до завтра, Лера! – сказал он, взглянув на меня. Мне сразу понравилась эта его привычка – смотреть прямо в глаза…

А еще показалось, что в голосе парня все-таки было сожаление. И сердце счастливо застучало в ребра.

– До завтра! – улыбнулась я Ване. Затем не слишком ласково глянула на Рэда: – И тебе пока!

– Пока! – очаровательно улыбнулся он мне.

Вот же жук! Премия «Оскар» по нему плачет… А мне в последнее время стало сложно скрывать настоящие эмоции, после того как вертолеты обнажили мысли других. А еще каждый день по вечерам мучила жуткая мигрень. Особенно после ссор с мамой.

Парни первыми покинули аудиторию. Я закинула рюкзак за спину и, не глядя ни на кого из одногруппников, тоже направилась к выходу.

– Товарищ Журавлева! – выкрикнула Коробейникова с первой парты.

– Чего тебе? – неласково откликнулась я.

– Ты проставила в зачетку свой тройбан за курсовую?

– Нет еще, – вздохнула я. Лев Борисович со своей курсовой совсем вылетел из головы…

– Так проставь! – напомнила мне староста, что-то с важным видом выводя в журнале.

– Я Жа… Ядвигины долги еще не сдала.

Коробейникова подняла на меня свои ехидные глаза, пару раз хлопнула короткими ресницами и захохотала:

– Ха-ха-ха! Так ты Ядвиге Станиславне до конца жизни ничего не сдашь, Журавлева!

Что ж, вся группа в курсе наших «тесных» отношений с Жабой… А может, Лев Борисович сжалится надо мной и поставит тройку без сдачи долгов по гражданскому праву? Попытаться стоит. Всем проставляет и мне… под шумок троечку черкнет. Вновь не ответив вредной Коробейниковой (что ее явно обескуражило), я отправилась к декану. Выйдя в коридор, расслышала возгласы старосты:

– Товарищ Репейкин! А ты курсовую проставил?..

Я долго кружила под дверью деканата, так и не решаясь войти. Вскоре к кабинету подошла секретарша Льва Борисовича – миниатюрная брюнетка с короткой стрижкой.

– Вы к кому?

– Ко Льву Борисовичу, конечно!

– Новенькая? Какой курс? Первый?

Я отчего-то смутилась. Так редко хожу на занятия, что меня даже не признают.

– Второй курс. Я из двести семнадцатой группы.

– Проходите! – кивнула секретарша. – Лев Борисович как раз пришел с обеда… В хорошем настроении.

Это уточнение меня обрадовало. Я и сама, несмотря на облом из-за сломанного «Доджа» Рэда, чувствовала душевный подъем. Еще бы! Целую пару сидела рядом с объектом обожания… Надеюсь, Борисович надо мной сжалится. Как-никак недавно я выполнила его просьбу – навестила Жабу на больничном.

Когда я зашла в кабинет, Лев Борисович читал какие-то бумаги. Обратив на меня внимание, растерянно проговорил:

– А, Валерия Журавлева! Проходите!

Я, засмущавшись, как каракатица начала подбираться к преподавательскому столу, теребя в руках зачетную книжку.

– У вас ко мне какое-то дело?

– Так оценку проставить в зачетку… За курсовую.

– Да-да-да, – закивал декан, вновь углубляясь в бумаги. – Ваша группа как раз эти два дня только за этим ко мне и ходит… Давайте сюда зачетку!

Я с облегчением выдохнула и протянула Льву Борисовичу зачетную книжку. Сама скромненько топталась у края стола, изучая обстановку. На книжном стеллаже справа – большая черно-белая фотография, на которой счастливые выпускники в квадратных академических шапочках. Нашего декана я узнала сразу. Совсем не изменился. Разве что поседел и немного поправился. А еще девушка рядом с ним была так похожа на Жабу… Только миловиднее, что ли. И волосы светлые до самого пояса. Если это молодая Ядвига, то с такой прической ей было здорово! Сейчас же она напоминала сердитого хилого мужичонку…

– Что у вас там? Тройка?

– Ну да!

Лев Борисович укоризненно покачал головой.

– Что ж. – Препод открыл зачетку и уже занес над ней шариковую ручку. Сердце мое сделало кульбит. «Про-ка-тит! Про-ка-тит!» Но Лев Борисович убрал руку и растерянно посмотрел на меня: – Погодите, Журавлева, а долгов у Ядвиги Станиславовны у вас нет?

Я молчала. Сердце уже билось не так возбужденно и уверенно: «Не про-ка-тит? Не про-ка-тит?»

– Если вы сами не помните, я могу в списке посмотреть. Ядвига Станиславовна мне оставляла…