– Нам нужно многое обсудить, – сказал он ей по телефону.

Но она решила не тратить последние драгоценные дни перед отъездом Уилла на нудные правовые вопросы. Уилла они тоже совершенно не интересовали.

– Предоставьте это Берти, – сказал он со скукой в голосе. – Он ничего так не любит, как разбираться в завещаниях.

И Кларри, и Уилл были чрезвычайно огорчены тем, что лошади Джонни давно уже были реквизированы для армейских нужд. Вместо конных прогулок они отправлялись в долгие пешие походы, заходя далеко за город, где созрели хлеба и крестьянки уже убирали урожай.

– Наверное, я тоже пойду добровольцем на фронт, – запальчиво говорила Кларри, шагая по извилистой дороге. – Я ведь в самом деле не знаю, что мне теперь делать. Так долго моей главной заботой был Герберт. Без него я словно растение, лишившееся корней.

– То, что вы делаете в чайной, также очень важно, – возразил ей Уилл. – Вы кормите большое количество людей, а дальше ведь будет хуже – введение продуктовых карточек лишь вопрос времени. Не закрывайте чайной, Кларри, она приносит людям радость, и, видит Бог, они в ней нуждаются. Подумайте о Лекси, об Эдне, Айне и о Долли. Они от вас зависят.

– Да, ты прав, – вздохнула Кларри. – Я очень не хотела бы закрывать «Чайную Герберта». Без нее мне нечем будет заняться, когда ты уедешь.

Уилл взял ее под руку.

– Вот именно, моя дорогая Кларри.

– И, возможно, это последний год войны и люди наконец-то одумаются, прежде чем придется распределять продукты по карточкам.

Но Уилл на это невесело рассмеялся.

– Этой жуткой войне не видно ни конца ни краю. Мы скорее заморим сами себя голодом, чем хоть одна из сторон пойдет на уступки.

В тот день, когда Уиллу нужно было явиться в свой полк, между ним и Кларри состоялось волнующее прощание.

– Не приходите на вокзал, – попросил он Кларри. – Там, как всегда, будет толкотня, и мы все равно не будем знать, что говорить друг другу.

У нее заныло сердце.

– Разве я смогу не прийти? – ответила Кларри.

– Отправляйтесь в чайную, – предложил Уилл, – и отвлеките себя работой. Мне будет приятно знать, что вы там. Давайте попрощаемся так, как будто сегодня самый обычный день. Пожалуйста, Кларри.

Она подавила в себе огорчение из-за того, что не будет с ним до последней минуты.

– Если ты этого хочешь, то так мы и сделаем, конечно.

Служащие внизу уже были заняты работой, когда Кларри прощалась с Уиллом в кабинете Герберта. Он еще не переоделся в военную форму и выглядел таким юным во фланелевых брюках и рубашке с короткими рукавами. Кларри взяла его крупные ладони в свои.

– Я рада, что ты был здесь в последний день жизни своего отца, – сказала она. – Не думаю, что это была случайность. Я уверена, что Герберт ждал тебя. Никогда я не видела его таким умиротворенным, как тогда, когда ты ему пел. Спасибо тебе за это.

На глазах Уилла заблестели слезы.

– Так не хочется оставлять вас совсем одну, – сказал он дрогнувшим голосом.

– Я не одна, – уверила его Кларри. – У меня есть мои сотрудники. Они мне как семья.

– Жаль, что все стало таким неопределенным и дом полон армейских служащих. Я бы хотел, чтобы вы писали мне, сидя за столом в кабинете отца, и пили чай с родственниками в гостиной, – проговорил он печально.

Кларри сжала его ладони.

– Что бы ни случилось, у тебя всегда будет дом там, где буду я, – пообещала она. – Ты только вернись целым и невредимым, прошу тебя.

Они обнялись, и Уилл крепко прижал ее к себе, как делал это в детстве, скучая по своей матери. Кларри погладила его по голове, изо всех сил стараясь не разрыдаться у него на глазах.

– Храни тебя Бог, – прошептала она.

– И вас, – отозвался Уилл.

Когда Кларри отстранилась от него, его лицо блестело от слез. Они постояли секунду, грустно глядя друг на друга. В эту минуту им так много нужно было сказать, но они не находили слов.

Кларри быстро вышла на улицу, не позволяя себе заплакать. У нее на сердце лежал тяжелый камень, не давая дышать. Она хватала воздух ртом, вытирая слезы.

На углу площади Кларри оглянулась на свой дом и ахнула от изумления: на долю секунды она увидела высокую фигуру Герберта, стоящего у окна своего кабинета, такого, каким он был многие годы назад. Но это, конечно же, был Уилл, выглянувший, чтобы проводить ее взглядом. Он поднял руку, прощаясь. Кларри помахала ему в ответ и послала воздушный поцелуй. Затем она отвернулась и поспешила прочь, унося с собой его улыбающийся образ, запечатленный в сознании.

То был трудный день – она впервые пришла в чайную после смерти Герберта. Кларри загрузила себя работой. Она старалась не думать об отъезде Уилла, но ей это не удавалось. Вот он выходит из дома в своей форме, стоит на вокзале, едет в переполненном поезде по мосту через Тайн и дальше, на юг…

Не желая возвращаться в опустевший дом, Кларри приняла приглашение Лекси поужинать с ней в квартире над чайной. Младшая сестра Лекси Эдит недавно уехала работать в Сандерленд, и Лекси, никогда не жившая в одиночестве, теперь тяготилась тишиной.

– Всю жизнь мечтала, чтобы мои сестрички эмигрировали в Тимбукту, – пошутила она, – а теперь ловлю себя на том, что болтаю сама с собой от скуки.

Они выпили чаю, съели по вареному яйцу и поговорили о делах насущных. Женщины обсудили сдобу, для приготовления которой требовалось минимум сахара – или же его можно было заменить медом, который продавался на местном рынке; поговорили о влюбленности Эдны в беженца из Бельгии, работающего в доках, и об артрите Айны.

Лекси отхлебнула из чашки и скривилась.

– Чай становится все хуже и хуже, – пожаловалась она. – Воняет дегтем, и на вкус ненамного лучше.

Кларри фыркнула.

– С возрастом ты становишься привередливой.

– Беру пример с тебя, – отшутилась Лекси.

– Ты права, конечно, – вздохнула Кларри. – Последняя партия чая, полученная от Мильнера, хуже некуда. Там ветки величиною с гвоздь. Но поставщики не виноваты, ничего лучше сейчас нельзя достать. Плантаторы идут на поводу у своей жадности и делают четвертый и пятый сбор за сезон. Они не заботятся о качестве, ведь правительство закупает у них чай по предвоенным ценам.

Лекси вдруг громко рассмеялась.

– Кларри, ты зарыла свой талант в землю. Я не понимаю и половины из того, что ты говоришь, но, как по мне, тебе нужно бы работать не в чайной, а в департаменте торговли.

Они ни разу не упомянули об Уилле, пока Кларри не собралась уходить. Лекси сказала, сжав ей руку:

– С ним все будет в порядке, не волнуйся. Он и раньше выкручивался из разных неприятностей.

В ту ночь Кларри забралась в кровать Герберта, радуясь шуму, доносящемуся сверху, где разместились армейские секретарши. Женщины держались особняком, настороженно относясь к вдове, чей дом они занимали. Кларри обняла подушку, все еще хранившую запах Герберта. Мучительная тяжесть, которую она весь день носила в себе, поднялась и стала комом в горле. Сдерживаемая со дня смерти Герберта тоска вдруг затопила ее, усилившись после отъезда Уилла. Содрогаясь, Кларри зарыдала, вспоминая о своем нежном, застенчивом муже, проявившем столько мужества во время своей продолжительной болезни. Она плакала об Уилле, потому что ничего не смогла сделать, чтобы защитить его – доброго, преданно любящего ее Уилла, согревающего ее жизнь так, как будто он был ее собственным сыном.

* * *

Через неделю, сильно устав и вернувшись домой раньше обычного, Кларри застала в кабинете Герберта двух мужчин, роющихся в его книгах. На ее удивленный вопрос они ответили, что являются оценщиками из аукционной фирмы.

– Но я не намерена продавать книги своего мужа, – возразила им Кларри.

– Вам следует поговорить об этом с мистером Стоком, – ответил ей старший из них, смутившись.

– Но он умер! – воскликнула Кларри.

Мужчина посмотрел на нее с сожалением.

– С мистером Бертрамом Стоком. Он уполномочил нас заняться имуществом своего отца.

Не понимая, что происходит, Кларри прямиком направилась в офис к Берти и потребовала немедленной встречи с ним.

– Что происходит? Я не давала своего согласия на продажу книг Герберта. Я хочу сохранить их для Уилла. У него пока еще не было возможности что-нибудь выбрать, – возмущалась Кларри, разозленная равнодушием Берти.

Он вертел в пальцах нож для распечатывания писем и даже не глядел на нее. Наконец Берти поднял руку.

– Когда закончите свою истерическую тираду, может быть, присядете? – сказал он, не вставая, и указал рукой на стул, стоявший с другой стороны его огромного письменного стола.

С трудом сдерживая негодование, Кларри села. Берти внимательно посмотрел на нее.

– После смерти отца я приглашал вас, чтобы обсудить вопросы наследования, – начал он обвиняющим тоном.

– Я пока не готова к этому, – ответила Кларри. – Я не хочу торопиться. Прошло еще слишком мало времени. Вы не имеете права распродавать вещи Герберта.

– Я имею на это полное право, – возразил Берти с самодовольным видом. – Мне принадлежит теперь все имущество папы – книги, мебель, дом.

Кларри с недоумением уставилась на него.

– Это невозможно.

– Очень даже возможно, – сказал Берти. – Я распоряжался его делами многие годы, не забывайте об этом.

– Бизнесом – да, – согласилась Кларри. – Но не личными вещами.

– Всем, – злобно ухмыльнулся Берти. – Я позаботился об этом, когда он передавал мне свои адвокатские полномочия.

– Вы обманули его! – изумленно воскликнула Кларри. – Вы обманули меня!

– Нет. – Берти наклонился над столом и посмотрел на нее прищуренными глазами. – Все, что было у отца, по праву досталось мне. Вы думали, я позволю вам оставить себе то, что принадлежало ему и моей бедной матушке? Вам, экономке?

Кларри поднялась со стула, сердито глядя на него.

– Я забочусь не о себе…

– Хорошо, – оборвал ее Берти. – Тогда вы не будете возражать, если армейские служащие займут остальные помещения. Я дал согласие на реквизицию всего дома. Когда он станет им не нужен, я собираюсь его продать. Для меня это здание навсегда опорочено вами – вашим англо-индийским дурновкусием и стремлением занять место моей матери.