К действительности меня вернул голос лейтенанта Бранского:

— Рядовой Беренмейер, к рации!

«И нужно же, — подумал я, — послать именно меня».

Большими прыжками я побежал в укрытие, где находилась рация. Оказалось, что мне всего-навсего нужно было подменить радиста, которого, по словам посредника, «убили».

Я надел на голову наушники и проверил долготу волны. Меня оглушила какофония звуков и помех. Послышалась иностранная речь. Наконец, сначала очень тихо, потом громче, я услышал:

— «Колокольчик», я «Подсолнечник»! «Колокольчик», я «Подсолнечник»! Как меня слышите? Прием!

Я начал крутить ручку настройки. В какой-то момент потерял нужную станцию… Пока искал ее, драгоценные секунды бежали.

«…Прием!» — наконец услышал я голос «Колокольчика». Посмотрел на таблицу позывных. Несколько раз перелистал ее, пока не нашел нужную страницу.

— …«Колокольчик»! Почему вы не отвечаете?

Я глубоко вдохнул и доложил:

— «Подсолнечник», я «Колокольчик»! «Подсолнечник», я «Колокольчик»! Как меня слышите? Прием!

Последовала пауза. Я с нетерпением вслушивался в треск и думал: «Скорее бы все это кончалось. Вернуться бы в казармы, лечь на койку и заснуть…»

К действительности меня вернула передаваемая по рации команда. Я записал ее в журнал донесений. Неожиданно передача прервалась.

Все, что мне удалось принять, я передал лейтенанту Бранскому. Прошла минута, другая, третья… Наконец была передана вторая часть приказа. Я снова записал все слово в слово в журнал донесений и тотчас же доложил командиру взвода. На какой-то миг я представил себе Петера Хофа, который сидит в своем окопе и вычисляет, вычисляет… На позиции все ожило. Послышались слова команды. Снаряды с лязгом были посланы в стволы… Снова пауза. На этот раз она показалась мне ужасно долгой. Каждую секунду могла последовать команда: «Огонь!»

Я ждал команду, а в голове сверлило: «Что теперь будет? Что теперь будет?»

«Огонь!»

Все потонуло в грохоте. В воздух поднялись тучи пыли. Настали долгожданные секунды…

Наконец я принял следующую команду: «Прекратить огонь! Все в укрытие!»

«Что случилось? — пронеслось в мозгу. — Неужели мы ошиблись и стреляли не туда, куда нужно?»

Лейтенант Бранский собрал весь взвод на полянке. На огневых позициях не осталось ни одного человека. Минут через пятнадцать из-за дальнего леса показались две штабные машины, оставляя за собой длинный шлейф пыли.

Из первой машины вышли командир полка и капитан Кернер, из второй, — несколько офицеров штаба.

Капитан Кернер подошел к нам и сказал:

— Товарищи, стреляли вы плохо. Ни одного точного попадания. Перелет почти на тысячу метров.

Все мы оцепенели. На несколько минут я забыл все свои беды.

«Это ужасно! Как же нам не повезло!» — думал я.

Проверяющие тем временем сверяли записи в журнале командира взвода и командиров орудий. Все сходилось слово в слово, цифра в цифру. Проверили прицелы на орудиях — тоже все в порядке.

Значит, ошибку надо искать в другом месте.

Два офицера направились к окопу вычислителя. Петер Хоф пошел за ними.

«Бедный Петер, — думал я, — вот и случилось то, чего ты хотел избежать: ты ошибся в расчетах — и вся батарея стреляла с одной и той же ошибкой. Ну и попадет же тебе теперь! Ты ведь еще и секретарь Союза свободной немецкой молодежи…»

Прошло несколько минут. Проверяющие посмотрели расчеты Петера. В это время мое внимание привлекла штабная машина, которая ехала в нашу сторону. Из машины вылез офицер. Он подошел к командиру полка и доложил, что разрывы снарядов легли на самом краю стрельбища и никакого ущерба не причинили.

«Хорошо хоть, что ущерба не нанесено», — пронеслось у меня в голове.

Тем временем офицеры, которые проверяли расчеты Петера, вернулись и направились к командиру полка. Один из них громко доложил:

— Товарищ полковник, вычислитель никаких просчетов не допустил. Все данные совпадают!

На какую-то долю секунды меня охватила радость. «Ну, Петер, на этот раз ты не ошибся!.. Но если не у тебя, то где же тогда, черт возьми, кроется ошибка? Уж не я ли виноват?»

В этот момент я услышал свою фамилию.

— Рядовой Беренмейер, к рации!

Я пошел за офицером.

— Какие команды вы принимали с НП, товарищ рядовой?

Я перелистал журнал радиограмм и показал свои записи. Офицеры склонились над журналом. Нахмурились, но ничего не сказали.

— Скажите, все, что вам передавали с НП, вы записывали слово в слово?

— Так точно! — ответил я.

— Сейчас проверим. — Офицер сел к рации, вызвал НП и приказал повторить все команды, которые были переданы мне.

Меня охватила дрожь.

— У вас в журнале записаны все команды? — спросил офицер радиста с НП.

В наушниках послышался утвердительный ответ.

— Этот радист здесь, — проговорил офицер и посмотрел в мою сторону. — Вы верно записывали команды?

Снова утвердительный ответ.

— Спасибо! У вас все в порядке. Конец!

Офицер положил микрофон и выключил рацию.

— Ошибку надо искать здесь, — сказал он своему коллеге и показал рукой на журнал, который он только что закрыл. — Товарищ рядовой правильно принял команды и записал, но перепутал дистанцию до цели. Вместо тысячи двухсот метров, принятых от радиста с НП, он передал вычислителю цифру две тысячи сто. Вот почему вся батарея стреляла с перелетом на тысячу метров. Из-за вашей невнимательности, товарищ рядовой, вся батарея получит плохую оценку по стрельбе!

27

Сегодня, несмотря на то что эта неприятная история осталась далеко позади, мне все равно тяжело вспоминать о ней.

Должен признаться, что тогда моя ошибка показалась мне не такой уж большой, и я не замечал негодующих взглядов товарищей по батарее и командира взвода. Не замечал я и того, что у нас во взводе было необычно тихо. На второй день после учений состоялось собрание членов Союза молодежи.

Я же думал об одном — какое же принять решение: Софи или Анжела с ребенком? Строчки Анны разрушили все мои надежды и мечты. Они парализовали меня, лишили возможности реально оценивать свои поступки.

Вечером меня вызвал к себе лейтенант Бранский. Сегодня я могу припомнить лишь обрывки нашего разговора.

— Товарищ Беренмейер, я знаю вас как хорошего солдата. Вы всегда были внимательны на занятиях. Умеете обращаться с рацией, и вам можно доверить установку или поддержание связи. То же самое докладывал мне о вас унтер-офицер Виденхёфт. Поэтому я приказал вам заменить у рации выбывшего из строя радиста. А у вас ничего не получилось. Давайте разберемся, как это могло произойти.

Я пожал плечами.

— Поймите меня правильно, товарищ Беренмейер, — продолжал лейтенант. — Мы говорим сейчас не только о том, что из-за вашей ошибки пострадала вся батарея, а о том, что ваша невнимательность может привести к подобной ошибке в более серьезной обстановке.

Я молчал.

— Может быть, товарищ Беренмейер, мы вас перехвалили?

— Я очень волновался, товарищ лейтенант, — тихо ответил я.

— Почему?

Я молчал.

— Если не можете сказать сейчас, может быть, напишете обо всем этом к утру?

— Нет.

Сейчас я понимаю, что был неправ по отношению к лейтенанту. Мне следовало тогда рассказать ему обо всем.

Не получив от меня вразумительного ответа, лейтенант разрешил мне идти в подразделение. Через день после моего разговора с лейтенантом Руди Эрмиш, потеряв всякое терпение, набросился на меня:

— Ну знаешь, это уж чересчур! Валяешься на койке и молчишь! Если уж мы для тебя не существуем, будь по крайней мере мужчиной и веди себя по-мужски! От одного твоего вида тошнит!

На следующий день, когда я в умывальнике мыл маску противогаза, ко мне подошел Петер Хоф и сказал:

— Капитан Кернер уехал в командировку.

— Ну и что из этого?

— Капитана вызвали в министерство. Приедет не раньше чем через неделю. Он, кажется, опять придумал что-то: новый способ определения ориентиров в ночных условиях. Вот он в министерстве и расскажет о своем способе. Ты что, все еще не сообразишь, зачем я тебе все это рассказываю?

Я смахнул с маски капли воды и пробормотал:

— Нет.

— Я вижу, что нет. Так вот слушай: вчера после учений было заседание актива Союза молодежи, на котором присутствовали и члены партийного бюро полка. Капитан Кёрнер делал доклад о результатах учений. Он сказал, что из-за твоего проступка мы с первого места в полку переместились на предпоследнее. Ты меня слушаешь?

— Да, да.

— Капитан Кёрнер и в известной степени лейтенант Бранский все же настаивали на том, чтобы не спешить с наказанием…

— Ну и что? — перебил я его.

— Вот тебе «ну и что»! Завтра состоится собрание членов Союза молодежи. Повестка дня — о ходе соревнования в нашей батарее. Доклад делает лейтенант Бранский, поскольку капитана Кернера вызвали в министерство. А ты ведь знаешь, что капитан, пожалуй, единственный человек в батарее, который мог бы поддержать тебя. Теперь-то ты понимаешь, чем все это пахнет?

Однако я очень быстро забыл слова Петера. Скорее всего, я несерьезно отнесся к ним, так как голова моя была занята совсем другими мыслями.

К моему несчастью, случилось так, что я опоздал на это собрание. Когда я вошел в зал клуба и стал пробираться между рядами, отыскивая свободное место, лейтенант Бранский уже заканчивал свой доклад. Взгляды собравшихся пронизывали меня насквозь. А кто-то не выдержал и громко сказал:

— Мы старались, а этот разгильдяй все испортил!

Я плюхнулся на свободное место в первом ряду и стал разглядывать носки своих сапог.