— Он приедет через две недели во вторник. Я точно указала ему даты, я всегда так делаю при загородных визитах, это помогает избежать неловкости, люди точно знают, когда они должны уехать. Если он нам понравится, он сможет приехать снова. Теперь мы знаем, что он живет в Париже, это совсем близко. Но как ты думаешь, дорогая, что он там делает? Надеюсь, он не художник. Ну, мы постараемся научить его, как надо вести себя в обществе. Мы пошлем за ним в Дувр, чтобы он мог приехать прямо к обеду. Мы с Монтдором решили не переодеваться, так как у него скорее всего не будет вечернего костюма, и мы не хотим его смущать с самого первого визита, бедный мальчик.

Это было невероятной поступком для леди Монтдор, так как она обожала смущать людей, это было одним из ее любимых развлечений. Без сомнения, Седрик должен был стать ее любимой игрушкой до тех пор, пока не наступит неизбежное разочарование, поэтому ничто не было слишком хорошо для него, она была настроена очаровать его.

Я стала много думать о Седрике, меня интересовало, как он примет эту ситуацию, этот молодой человек с Запада, вдруг столкнувшийся с аристократической Англией периода упадка, с картонным графом, благородным и манерным, огромным роскошным домом, вышколенными слугами, атмосферой неисчерпаемого богатства. Я вспоминала, каким неестественным оно мне казалось в детстве, и ожидала, что он будет подавлен в равной степени. Однако, он мог почувствовать себя как дома рядом с леди Монтдор, тем более что она жаждала ему понравиться. В ней было что-то порывистое и почти детское, что могло согласоваться с его американским мировоззрением. Это было единственной надеждой, в противном случае, оказавшись слишком робким, он замкнется в себе. Из глубины моей памяти всплывали слова, связанные в сознании с Канадой: пиломатериалы, хижина, продолженная ставка[20] (ее когда-то предложил дядя Мэтью в дни своей бурной молодости, играя с Гарри Оуксом с Онтарио). Как же я сожалела, что не смогу присутствовать в Хэмптоне, когда этот Джек-золотоискатель прибудет застолбить свою заявку на эту хижину. Едва я произнесла это желание, оно было удовлетворено, леди Монтдор позвонила узнать, смогу ли я приехать вечером; она подумала, хорошо бы пригласить еще кого-нибудь из молодежи, когда приедет Седрик. Как заметил Альфред, награда нашла своего героя.

— Если ты рассчитывала на награду, то я с тобой солидарен. Я возражал только потому, что думал, ты течешь по течению и уступаешь старухиным прихотям, не имея скрытого мотива. Это я считал деградацией. Но если ты работала по найму, — добавил он, с неодобрением глядя на меня, — то заслужила хотя бы приглашение.

За мной прислали автомобиль. Прибыв в Хэмптон, я сразу поднялась наверх, где приняла ванну и переоделась в соответствии с инструкциями горничной. Я ни разу не ночевала в Хэмптоне со времени моего замужества. Зная, что Альфред не захочет ехать, я всегда отказывалась от приглашений леди Монтдор, но моя спальня все еще оставалась знакома до мелочей. Ничего не изменилось, на полках красного дерева стояли те же книги, что я читала в течение двенадцати лет, то есть больше половины моей жизни: романы Роберта Хитченса и Локка, Наполеон, лорд Розбери, «Дом радости» Эдит Уортон, Лаура Ричардс, «Дракула» и книги по дрессировке собак. Под ними на комоде красного дерева стоял бронзовый японский чайник с рельефом из кувшинок. На стенах помимо двух рисунков, о которых Дэви отозвался с таким пренебрежением, висели картина Морланда «Фермерский рынок», акварель Ричмонда с пожилым господином в клетчатой юбке и пейзаж Толедо маслом кисти то ли Малыша, то ли леди Монтдор. Их стили были практически неразличимы. Это была их ранняя работа, которая висела здесь лет двадцать. Эта комната напоминала мне материнское лоно, отчасти потому, что была такой теплой, мягкой, красноватой, закрытой от всего мира, а отчасти из-за овладевшего мною навязчивого желания вырваться из нее на волю. Одеваясь в тот вечер, я размышляла, как прекрасно быть по-настоящему взрослой замужней женщиной и не бояться незнакомых людей. Я еще побаивалась лорда Мерлина или Наместника Уэдхема, но это был не панический беспочвенный ужас, а скорее разумное благоговение перед мудрыми старейшинами.

Одевшись, я спустилась в Длинную галерею, где лорд и леди Монтдор сидели по обе стороны камина в своих обычных позах, но в совсем не обычном умонастроении. Оба они, особенно леди Монтдор, сильно нервничали и с тревогой оглянулись, когда я появилась у дверей, а потом заметно расслабились, увидев, что это всего лишь я. Я подумала, что с точки зрения постороннего, а тем более провинциала с американского континента, они представляют внушительное зрелище. Утонченный лорд Монтдор в домашней зеленой бархатной куртке с белоснежными волосами и точеными чертами лица и леди Монтдор в безвкусном платье из шелкового крепа, слишком величественная, чтобы беспокоиться о такой мелочи, как одежда. В черно-белом платье с единственной драгоценностью — огромным кольцом, сиявшем на ее старческой руке — она сидела в своей обычной позе, расставив колени, прочно утвердив на полу ноги в туфлях с большими пряжками и сложив руки на коленях.

— Мы велели зажечь огонь, — сказала она. — Возможно, он замерзнет в автомобиле. — это тоже было необычно для нее, объяснять свои поступки, каждому в ее доме полагалось быть довольным всем, что она делает. — Как ты думаешь, мы услышим мотор, когда он подъедет? Как правило, его хорошо слышно при западном ветре.

— Я думаю, что услышим, — ответила я довольно бестактно. — Я все слышу.

— О, мы тоже не глухие. Покажи Фанни то, что мы приготовили для Седрика, Монтдор.

Он протянул мне небольшую книгу в зеленом кожаном переплете, стихи Грея.

— Если посмотришь надпись на форзаце, — сказал он, — то увидишь, что она посвящена моему деду покойным лордом Пальмерстоном в день рождения отца Седрика, они, очевидно, тогда ужинали вместе. Мы считаем, что это должно его порадовать.

Я надеялась, что так и случится. Я вдруг почувствовала острую жалость к этим двум старикам и всей душой желала, чтобы визит Седрика порадовал и подбодрил их.

— Грей должен быть известен в Канаде, он сродни квебекским Вульфам.

В красной гостиной послышались шаги, хотя двигателя мы не слышали. Лорд и леди Монтдор встали перед камином, когда дворецкий открыл дверь и объявил:

— Мистер Седрик Хэмптон.

Раздался тихий треск, сине-золотая вспышка пронеслась над паркетом, и человек-стрекоза уже стоял на коленях на меховом коврике перед Монтдорами, протянув к ним длинные белые руки. Это был высокий и тонкий молодой человек, гибкий как девочка, в ярко-синем костюме с волосами цвета латунной дверной ручки. Его сходство с насекомым усиливали круглые очки из синего стекла в золотой оправе. У него была чудесная улыбка, совершенно расслабленный и счастливый, стоя на коленях, он по очереди одарил этой улыбкой каждого их них.

— Ничего не говорите, — произнес он, — всего одно мгновенье. Просто позвольте мне посмотреть на вас, прекрасные гармоничные люди.

Я сразу поняла, что леди Монтдор полностью удовлетворена. Она сияла от удовольствия. Лорд Монтдор бросил на нее быстрый взгляд, чтобы проверить, как она воспринимает ситуацию, после чего засиял отраженным светом.

— Добро пожаловать в Хэмптон, — сказала леди Монтор.

— Это прекрасно, — ответил Седрик, плавно поднимаясь на ноги. — Могу только сказать, что совершенно опьянен новыми впечатлениями. Англия намного красивее, чем я себе представлял (почему-то я никогда н считал Англию красивой страной), этот романтичный дом — настоящая сокровищница, и, прежде всего, вы — двое самых красивых людей, которых я когда-либо видел.

Он говорил с довольно забавным акцентом, ни французским ни канадским, каким-то особенным, произнося все буквы более тщательно, чем англичане. Он говорил как бы сквозь улыбку, которая то угасала, то снова вспыхивала, но никогда не исчезала совсем.

— Не снимите ли очки? — сказала леди Монтдор, — Я хочу видеть ваши глаза.

— Позже, дорогая леди Монтдор, чуть позже. Когда я справлюсь с моей ужасной парализующей застенчивостью. Они защищают меня, как маска, и придают уверенности в себе, когда я начинаю нервничать. В маске я не боюсь ничего, я хотел бы, чтобы жизнь была вечным маскарадом, леди Монтдор, вы не согласны? Я бы очень хотел знать, кем был Человек в Железной маске, не так ли, лорд Монтдор? Помните ли вы, как Людовик XVIII, впервые увидев герцогиню Ангулемскую после Реставрации, спросил, не рассказал ли ей Людовик XVI, кем был Человек в Железной маске? За одно это я готов обожать Людовика XVIII.

Леди Монтдор кивнула в мою сторону:

— Это наша кузина и ваша дальняя родственница, Седрик, Фанни Уинчем.

Он взял мою руку и пристально глядя в лицо произнес:

— Я счастлив нашему знакомству, — как будто так оно и было на самом деле.

Он снова повернулся к Монтдорам и сказал:

— Я так счастлив оказаться здесь.

— Мой дорогой мальчик, мы тоже счастливы. Вы должны были приехать сюда раньше — мы и понятия не имели — мы думали, что вы живете в Новой Шотландии.

Теперь Седрик смотрел на большой французский стол.

— Странно, — произнес он, — удивительное совпадение, леди Монтдор. Вы, вероятно, не поверите, но во Франции, там, где я часто живу, есть совершенно такой же стол. Еще сегодня утром в Шевр Фонтейн я опирался на такую же столешницу.

— Что за Шевр?

— Шевр Фонтейн, дом в месте слияния Сены и Уазы.

— Полагаю, это достаточно большой дом, — сказала леди Монтдор, — раз там стоит такой стол.

— Несколько больше главного корпуса Версаля, и с гораздо большим количеством воды. В Версале всего семьсот bouche[21] (как будет bouche по-английски?), у нас в Шевр их тысяча пятьсот, и они все время играют.

Был объявлен ужин. Седрик задерживался около некоторых предметов обстановки, с любовью касался их и бормотал: