Дженни Лукас - Любовь всегда права

Она подошла ближе, ее глаза напряженно сверкнули.

– Мне не нужны твои деньги. Я ничего от тебя не возьму. И ты ничего не получишь взамен. Фредди – мой сын. Ты откажешься от всех родительских прав.

– Откажусь? – выдохнул он в шоке.

Вся его прежняя самодовольная уверенность исчезла. Конечно же, Холли не могла ненавидеть его так сильно. У нее не было никаких причин вот так вышвырнуть его вон, даже не позволив увидеть ребенка. Если только… мысль ударила его, как тяжелый ботинок со стальным носком, прямо в живот.

– У тебя другой мужчина? – медленно произнес он.

Странная улыбка тронула уголки ее прекрасных губ.

– А тебе-то какая разница?

– Никакой, – холодно солгал он.

Но пришел в ярость от этой мысли.

Он провел год в одиночестве, измученный болезнью. Почему он вообразил, что такая красивая молодая женщина, как Холли, тоже должна была провести это время без мужчины?

Весь последний год он старался не думать о ней, говорил себе, что совершил благородный поступок, освободив ее. Старался забыть, что их ночь вместе была самым большим чувственным опытом в его жизни.

Потому что Холли заставила его потерять контроль. Она сделала его слабым. Он не мог рисковать увидеть ее снова.

Пока вчера ему не позвонил Оливер, и тогда выбора просто не осталось.

Что бы ни думала о нем Холли, Ставрос никогда не оставит своего ребенка. Адвокаты предупредили его, что, если слухи о ребенке верны, он должен немедленно сделать тест на отцовство и настаивать, чтобы Холли подписала бумаги об отказе от любых притязаний на его миллиарды. Однако адвокаты не дали инструкций, что делать, если Холли с презрением отвергнет его.

– Ты не хочешь, чтобы мой сын узнал меня? – спросил он.

Она покачала головой.

– Тогда зачем ты вообще рассказываешь мне о ребенке? – резко сказал он. – Просто чтобы наказать меня?

– Я никогда не хотела, чтобы ты знал. Я взяла клятву с сестры, чтобы та хранила все в тайне.

Холли не хотела, чтобы он узнал о своем сыне? Никогда? От шока он едва держался на ногах.

– Но моему сыну нужен отец!

Она вздернула подбородок.

– Лучше вообще никакого отца, чем отец, который научит, как врать, как давать бессмысленные обещания, как быть безжалостным и эгоистичным и заботиться только о себе!

Ставрос не знал, что у него осталось сердце, но ее слова глубоко ранили его. Он вспомнил собственное детство, когда рос без отца. Он должен сам решить, как быть мужчиной.

Едва осознавая, что говорит, он настаивал:

– Но что, если я хочу быть в его жизни? Что, если я хочу помочь ему вырасти?

Глаза Холли расширились. Затем ее губы презрительно скривились.

– Я уже слышала эту ложь раньше.

– Это совсем другое дело…

– Один раз я поддалась на твои романтические слова. Больше никогда…

Она пересекла гостиную и рывком распахнула дверь. Порыв холодного воздуха влетел внутрь, хлестнув огонь в камине своими ледяными пальцами.

– Пожалуйста, уходи. И не возвращайся. Пусть адвокаты пришлют мне бумаги. У нас больше нет причин встречаться.

– Холли, ты несправедлива…

Она окликнула водителя, стоявшего у припаркованного перед домом автомобиля.

– Ваш босс готов уехать.

У Ставроса кружилась голова. Ему нужно было время. Он даже не видел своего ребенка и не держал его на руках. Но Холли приняла решение за них обоих.

Она не хотела иметь с ним ничего общего. Ни как с мужем, ни как с отцом. Даже его денег не захотела брать.

Отлично, холодно сказал он себе. Он сохранит деньги. Он не нуждался ни в ней, ни в ребенке.

– Прекрасно. К концу дня ты получишь все бумаги, – мрачно сказал он ей.

– Хорошо, – ответила она тем же тоном.

Ставрос сжал челюсти, свирепо глядя на нее, затем молча вышел из дома. Замерзший снег потрескивал под его итальянскими кожаными ботинками, когда он прошел мимо ожидавшего его водителя и сел на заднее сиденье «роллс-ройса».

– Поехали, – буркнул он водителю.

– Куда мы едем, мистер Минос?

– Назад в аэропорт, – рявкнул Ставрос.

Он пытался взять на себя ответственность, но она не хотела, чтобы он вмешивался в жизнь их ребенка. Хорошо. Он даст ей именно то, что она хочет. Он позвонит своим адвокатам и попросит их подготовить новые документы. Он откажется от родительских прав и не даст Холли ни цента.

«Все мои самые невероятные мечты внезапно сбылись». Эти слова прошептала Холли в ту рождественскую ночь. Откинув голову на спинку кожаного сиденья, Ставрос закрыл глаза, отгоняя воспоминания.

Но по мере того, как «роллс-ройс» ехал по серпантину через швейцарскую долину, его плечи становились все более напряженными. Он смотрел на живописные горы, покрытые белым снегом, сверкавшим на солнце.

Неужели он так поступит? Бросит женщину, которую соблазнил прошлым Рождеством, и ребенка, которого они зачали вместе? Оставит сына расти без отца, чтобы тот презирал его как бессердечного незнакомца? Если так, то он действительно был Миносом до мозга костей.

Его глаза широко распахнулись.

– Стой, – хрипло сказал он.

Холли толкала коляску, проходя по праздничному рождественскому рынку на крошечной городской площади Зедерматта.

Среди сувенирных киосков, украшенных сверкающими гирляндами, бродили местные жители и туристы. Сосиски всех сортов шипели на открытом гриле, их аромат смешивался с запахом глинтвейна, сосен и свежего горного воздуха. На разрумяненных от мороза лицах прохожих сверкали улыбки.

Холли приветствовали Гертруда и Карин, пожилые сестры – владелицы пекарни, Гюнтер и Эльфрида, продававшие в одном из киосков ароматические самодельные свечи. Она была окружена друзьями. У нее был настоящий дом.

Так почему же она чувствовала себя такой несчастной?

Ставрос. Одно его имя заставляло ее сердце сжиматься. Увидеть его было гораздо больнее, чем она себе представляла. И еще страшнее. Почему она так испугалась? Даже если он никогда не планировал заставлять ее делать аборт, то все равно ясно дал понять, что совершенно не заинтересован в отцовстве.

Если он и казался обиженным ее словами, то только из-за оскорбленной гордости. Это было очевидно.

Он сказал, что под угрозой смерти решил сделать последнюю попытку оставить что-то после себя, поэтому хотел жениться на ней и иметь ребенка. Неужели это правда? Неужели он действительно умирал?

Сначала она ему не поверила. Но такой гордый человек, как Ставрос Минос, не стал бы лгать о том, что показало его слабость.

Холли крепче сжала ручку коляски. Это не имело значения. Она больше никогда не позволит себе испытывать к нему какие-либо чувства. Даже если он думал, что умирает, это не оправдание тому, как он обошелся с ней – соблазнил ее и бросил!

Ее сердце сжалось. Каково же было высокомерному магнату, оказавшемуся беспомощным перед лицом смерти? Каково это – чувствовать себя таким могущественным и в то же время слабым?

Он держал свою болезнь в секрете. Она была первым человеком, которому он сказал об этом. Он явно думал, что она простит его.

Но даже если ее предательское сердце и испытывало искушение посочувствовать ему, как она могла это сделать?

Несмотря на то что Ставрос выглядел шокированным и расстроенным тем, что она никогда не говорила ему, что беременна, он явно не хотел быть отцом. Если бы он действительно хотел быть частью жизни их сына, то никогда бы не позволил себе так легко уехать сегодня. Он бы настоял на том, чтобы остаться, что бы она ни сказала. Но он этого не сделал. Как только она указала на дверь и заявила, что деньги не нужны, он моментально испарился.

Ей и Фредди будет лучше жить без него. Она поступила правильно, выгнав Ставроса. Ей следовало бы успокоиться, зная, что он никогда больше не побеспокоит ни ее, ни ребенка. Так почему же, когда Фредди вдруг захныкал, Холли захотелось сделать то же самое?

– Вот твой горячий шоколад, – сказал Ганс Мюллер, с радостной улыбкой протягивая ей дымящийся бумажный стаканчик. Молодой швейцарец был светловолосым и крепко сбитым, с ясными голубыми глазами.

– Спасибо, – сказала она, с улыбкой поворачиваясь к нему. – Ты очень добр.

– Я сделаю для тебя все, что угодно, Холли. И ты это знаешь.

Потягивая напиток, она беспокойно заерзала. Она познакомилась с Гансом полгода назад, в местном кафе. Он хотел улучшить свой английский, а она – свой немецкий. Тогда она была беременна, и их дружба была легкой. Но в последнее время что-то изменилось. Она боялась, что он хочет от нее больше, чем она может дать. Это внушало ей чувство вины. Ханс не виноват, что Ставрос навсегда разрушил все ее романтические иллюзии.

– Ганс, – неловко произнесла она, подобрав соску с одеяла Фредди и засовывая ее обратно в рот подвижному малышу. – Ты же знаешь, что очень дорог мне…

– И ты мне очень дорога. И Фредди тоже. – Он сделал паузу, взглянув на ребенка. – Ему нужен отец. А тебе – муж.

– Я…

Она сделала глубокий вдох. Меньше всего ей хотелось обидеть Ганса, который всегда был добр к ней. «Я не вижу тебя в этой роли», – собиралась сказать она.

С мужчинами, которых она представляла рядом с собой в качестве романтических партнеров, ничего не вышло. Три года она считала себя влюбленной в Оливера, а затем, в прошлый сочельник, потерпела фиаско со Ставросом.

Может быть, ей стоит дать Гансу шанс. Но когда она посмотрела на сияющее лицо Ганса, то поняла, что не может быть такой жестокой. Она знала, что никогда больше не полюбит ни его, ни любого другого мужчину.

Холли глубоко вздохнула. Это было трудно, потому что она боялась потерять его дружбу.

– Мне очень жаль, но ты должен знать…

Внезапно из-за ее спины раздался низкий чувственный голос:

– Ты не представишь меня своему другу?

Она повернулась, глубоко вздохнув.

Ставрос стоял посреди рождественской ярмарки, выше всех в толпе, мрачно красивый и могучий. У нее пересохло во рту.