Анна Джейн - #ЛюбовьНенависть

– С госпожой Громкоговорителем, говорю, встречаешься? – спросила я.

– Не знаю, – ответил он после некоторого раздумья.

– В смысле? – не поняла я.

– В коромысле, – передразнил меня Матвеев. – Просто у нас все сложно. Все время ругаемся. Я устал. И она тоже.

– Ничего, – вдруг погладила я его по густым темным волосам. – Другую найдешь.

Он пожал плечами.

– У нее тоже сегодня выпускной?

Бессмысленный вопрос – выпускной сегодня у всего города.

– Тоже.

Я задала ему еще несколько вопросов, но получила односложные ответы. Кажется, Клоун внезапно перехотел разговаривать.

Ветер играл с легким подолом платья, то и дело норовя приподнять его, но я придерживала подол и смотрела на Даню. Он в какой-то момент глянул на мои колени, а после уставился на огни за рекой. Тут мне вдруг показалось, что он сейчас возьмет и уйдет, забудет про свое обещание держать меня, как забыл о том, что раньше мы всегда были вместе, и я спешно сказала:

– Давай сделаем селфи?

И смущенно добавила:

– Выпускной как-никак.

Даня согласился. И я вытащила из клатча, висевшего на плече, телефон.

– Итак, – сказала я, – улыбаемся! Черт, по пол-лица только видно.

Он вдруг сел рядом, все так же обнимая меня – уже за талию:

– Если ты еще дальше отодвинешься, вообще ничего видно не будет!

Наши щеки соприкоснулись, и он помог мне направить камеру на наши лица, а потом и сам завладел ею – руки-то у него оказались длинными, не то что у меня. Первые несколько снимков были неловкими, а потом мы разошлись, строили рожицы, подставляли друг другу рожки, улыбались. Фотографии были не слишком хорошего качества – все-таки сказывался недостаток освещения, но нам это не мешало.

Внутри меня резвился мятный привольный ветер. И на какое-то мгновение я забыла обо всем – о воспоминаниях, о неясной тревоге, засевшей в сердце, о том, что родители могут застукать меня в таком состоянии, о натертой коже на ногах… Забыла о том, что Клоун меня раздражает, а то, что я не могу понять причину этого чувства, раздражает еще сильнее. Вернулись ли мы в детство? Я не знала. Станем ли мы после этого нашего теплого разговора больше общаться – тоже. Я знала лишь то, что здесь и сейчас, под звездами и на широких перилах, мне весело. И ему – тоже.

Может быть, я начинаю узнавать нового Даниила Матвеева? Но эта мысль мелькнула упавшей звездой и исчезла. Мы продолжили. Легкость в голове, легкость в сердце и в каждой вене – казалось, в них закачали вместе с кровью эликсир воздушной радости. В какой-то момент я поцеловала его в щеку – для фото, без какой-либо задней мысли, и тотчас почувствовала, как напряглись его пальцы на моей талии. А может, мне это почудилось?

– А что не в губы? – весело спросил он, и я даже не стала возмущаться. Почему-то лишь коротко рассмеялась. А потом, громко вздохнув, призналась:

– Я не умею целоваться, – новый смущенный вздох. – Представляешь, я кого-нибудь полюблю и даже не смогу с ним встречаться, потому что мне будет стыдно признаваться ему в этом!

Теперь настал его черед смеяться, но это был не обидный смех, а добрый. И в глазах Дани я прочитала не удивление, а скорее умиление.

– Правда никогда не целовалась? – на всякий случай уточнил он.

– Правда. Смешно, да? – Сейчас опять будет тонна шуточек на эту тему. Но Клоун меня удивил.

– Нет. Это мило, – сообщил он, улыбаясь и глядя мне в глаза.

– Что в этом милого? – поинтересовалась я удивленно, потому как половина моих одноклассниц хвасталась не только поцелуями.

Но он проигнорировал мой вопрос.

– А почему ты никогда не целовалась?

Наверное, если бы я была в себе, я бы просто послала его и заявила, что это не его ума дело. Однако сейчас, окутанная легкой алкогольной эйфорией и еще каким-то странным, почти невесомым обволакивающим нежным чувством, я просто пожала плечами.

– Так вышло, – сказала я тихо.

– Ты любила кого-то и хотела целовать только его?

Я хотела целовать тебя, дурачок.

– Я вообще никого не любила. Я, наверное, какая-то не такая.

– Девочка, – прошептал Даня и подул мне в лицо, – ты мне врешь.

По запястьям вверх, обвивая их, словно змея, пополз холод. Что Даня имеет в виду?

– Я не вру.

– Ты целовалась, только не помнишь.

Его голос был таким уверенным, что я даже засомневалась.

– Погоди, Матвеев, – я потерла лоб, – но ведь я впервые напиваюсь – если это так можно назвать. Как я могла тогда раньше целоваться, но забыть?

– Легко. Мы целовались с тобой, – заявил Даня и зачем-то заправил мне за ухо выбившуюся из прически прядь волос.

– Да-а-а? – весьма озадачилась я, пытаясь понять, что он имеет в виду. – Когда?

– Давно, – ответил он, и я поймала себя на мысли, что почему-то смотрю на его губы.

– Ты уверен?

– На сто процентов, – кивнул Даня, сделал театральную паузу и продолжил бархатным глубоким голосом: – На сончасе ты поцеловала мою ногу.

– Бо-о-оже, – протянула я и на миг спрятала лицо в ладонях. – Ты до сих пор это помнишь! Но это не считается.

Легкости во мне становилось все больше, а сердце стучало все сильнее. И все больше хотелось коснуться человека, сидящего рядом со мной и удерживающего от падения вниз. Свет от далекого яркого огня падал так, что образовал нимб вокруг его темноволосой головы. И глаза Дани казались в полутьме серо-синими, глубокими, точно море – не штормовое и опасное, кипящее волнами, а спокойное и безветренное, безмятежное, будто зеркальное…

Когда-то в кафе я хотела близко увидеть его глаза. И увидела. Мне захотелось встретить с Даней рассвет. Я улыбнулась, а он вернул мне улыбку и вновь поднял телефон.

– Давай еще селфи, – сказал он и теперь уже сам коснулся губами моей щеки, делая фото – на свой телефон.

Я замерла, а он провел губами по моим скулам, овевая их теплым дыханием. В этом было столько странной, незнакомой нежности, что я не нашла в себе силы его оттолкнуть. Да и хотела ли? Я повернулась к нему, и он коснулся своими губами моих – мимолетно, ласково, едва ощутимо. Словно до них дотронулись лепестки розы. И сразу отстранился, чтобы посмотреть, как получилось селфи.

– Ты закрыла глаза! – возмутился он.

– Переделываем? – спросила я, чувствуя мимолетом, что где-то внутри меня, далеко-далеко, в самом укромном уголке души, искрящейся от неизвестных до этого эмоций, зарождается целая Вселенная.

Но как целая Вселенная может поместиться в одном человеке? Уже потом я узнала ответ – легко. Согласно теории Большого взрыва, наша Вселенная зародилась из абстрактной точки, которая по неизвестной до сих пор причине взорвалась и начала бесконечно расширяться.

– Переделываем, – согласился он, прижимая меня к себе и касаясь моих губ во второй раз, но чуть дольше, поцеловал в щеку, совсем рядом с уголком, а потом совсем легонько прикусил.

Точка с бесконечной плотностью и конечным временем взорвалась и начала расширяться. Ангел ли он? Пожалуй, нет. Демон, притворяющийся ангелом? Возможно. А может быть, он – это он, и в нем, как и в любом из нас, есть немного от ангела и чуть-чуть от демона. Скорее всего.

Даня что-то сказал, а я, погруженная в свои мысли, не расслышала.

– Хочешь? – повторил Даня.

Я уловила в его голосе настойчивость. Не зная, на что соглашаюсь, я, так и не отрывая взгляда от его губ, кивнула. И он вдруг потянулся ко мне, взял одной рукой за подбородок и прошептал:

– Я научу тебя.

А после, не убирая телефона, коснулся моих чуть приоткрытых губ своими уже в третий раз. И этот раз был настоящим. Взрыв. Чувственно, ласково, чуть-чуть вязко. Тепло, влажно. Слабый вкус алкоголя, сильный – притяжения. Но если попросят его описать, я не смогу, слишком он неуловим, слишком индивидуален. Озон, медное солнце, пробивающееся сквозь туман, первый снег, первые ландыши, первый поцелуй.

Сбившееся дыхание. Кружится голова – от ощущений, от прикосновений, от этой невыносимой ноющей нежности, которой хочется большего – в один миг и сразу. Я слышу, как бьется мое сердце – где-то в губах, и мне кажется, что они ярко-алые от приливающей к ним крови. Я обнимаю Даню так, словно считаю своим. И тонна нежности падает на мою голову. Я думала, ее аромат будет ванильно-пудровый, но нет – это дерзкая хвоя. Его одеколон.

В моем поцелуе – любопытство, переросшее во влечение. А в касаниях – жадность. Мне нравится торопливо проводить рукой по его плечам, урывками гладить по лицу, зарываться пальцами в волосы. Целоваться не так уж и сложно. И ужасно приятно. Вокруг и внутри, всюду – ранняя весна в легких солнечных брызгах сирени.

Это взрыв, который создал Вселенную.

Он отстранился и спросил, нравится ли мне. Я лишь слабо улыбнулась, потерлась кончиком носа об его нос и прошептала, едва касаясь его губ:

– А ты сомневаешься?

– Я хочу, чтобы ты не жалела об этом, – так же тихо ответил он, рисуя на моем обнаженном плече какие-то узоры, а потом вдруг склонился, дотронулся губами до ямки над выступающей ключицей, подарил несколько нежных поцелуев моей шее и снова прильнул к губам – нежный, чуткий и противоречиво манящий.

МЫ ЦЕЛОВАЛИСЬ ДОЛГО. Какое-то время он снимал это на телефон, а потом небрежно положил его рядом, потому что одной рукой обнимать меня было неудобно. И я прильнула к нему, цепляясь за плечи. Упасть я больше не боялась. Если падать – то только с ним. А с ним ничего не страшно.

Я не замечала времени – для меня существовал только Даня. Его губы. Его руки. Его сбившееся дыхание. И моя свобода – теперь я была вправе касаться его так, как мне хотелось, ничего не боясь и ни о чем не думая. И когда моя рука скользнула по его груди, он вдруг накрыл ее своей ладонью и сильнее прижал к себе, целуя меня так горячо, что я готова была на все. И разрешала ему все, но Даня не позволял себе ничего лишнего.