— И всё же, несмотря на вашу невинность в данном случае, я всё равно убеждён, что этот недоносок беспокоит вас по каким-то своим причинам. Он вам ни на что такое не намекал? Говорил что-то двусмысленное? Только скажите, и я сразу же доложу рейхсфюреру о его непрофессиональном поведении и сделаю так, чтобы он принял необходимые меры.

— Это вовсе необязательно, герр группенфюрер. — «Единственный, кто мне подобные вещи говорит, так это вы. Почему бы вам не пойти и не доложить рейхсфюреру о вашем непрофессиональном поведении?» подумала я. — Он ничего такого не говорил, правда.

Хоть он и явно не был удовлетворён таким ответом, у доктора Кальтенбруннера, похоже, наконец-то прошёл приступ ревности, и он уже более спокойно забрал бумаги у меня из рук. Его водитель, с опозданием спустившийся в гараж, почти бегом направлялся в нашу сторону; но, прежде чем сесть на заднее сиденье, мой начальник снова повернулся ко мне.

— Если он хоть слово вам скажет, сейчас же дайте мне знать. Я не потерплю, чтобы кто-либо беспокоил моего секретаря.

— Непременно, герр группенфюрер. Доброго вам вечера.

— Вам тоже, фрау Фридманн.

Я помахала его удаляющейся машине и решила выйти вслед за ней из гаража, чтобы глотнуть свежего воздуха. Мне никогда раньше не приходилось иметь дела со сценами ревности, а эта, устроенная даже не моим собственным мужем, оставила меня без слов. Снаружи холодный мартовский воздух заставил меня невольно поёжиться и потереть плечи руками, но я хотя бы немного проветрила голову. И тут, когда я только повернулась обратно ко входу, моё внимание привлекла какая-то женщина, стоящая на другой стороне улицы. То ли потому, что она стояла совершенно неподвижно, в то время как все спешили по своим делам, то ли это был её пристальный взгляд, но я невольно сощурилась, стараясь рассмотреть её получше. Шарф, закрывающий часть её лица, мне совсем не помогал её разглядеть; я сделала было шаг в её направлении, но тут она быстро развернулась и зашагала в другую сторону. Я только пожала плечами и вернулась в офис.

* * *

— Мне придётся уехать в конце недели, — объявил Генрих за ужином.

Я подозревала, что что-то было не так — слишком уж он был молчалив по пути домой. Со дня нашей свадьбы он всегда брал меня с собой во все свои командировки. Только теперь всё было по другому; с моей новой должностью я не могла просто так взять и покинуть свой пост, когда мне вздумается.

— И надолго?

— На несколько дней, неделю максимум. Мне нужно поехать в Италию, установить кое-какие контакты с их разведывательной службой. — Он дал знак Магде подлить ему ещё вина. — Не расстраивайся, родная. Ты и не заметишь, как я вернусь.

— Очень даже замечу. — Не стоило, конечно, вот так по-детски капризничать, но я тем не менее даже не пыталась скрыть своего разочарования. — И я всегда хотела поехать в Италию! Это нечестно.

— Перестань дуться, как маленькая. — Генрих улыбнулся. — Ты же знаешь, что я взял бы тебя с собой, если мог. Но твой новый начальник, похоже, и дня без тебя прожить не может, не думаю, чтобы он так легко тебя отпустил.

Я усмехнулась этой очень правдивой шутке, и почесала Рольфа, сидящего подле моего стула, за ухом. Я была рада, что хотя бы этот огромный пёс оставался меня охранять, пока мой муж будет в отъезде. Не знаю почему, но я боялась оставаться в огромном доме совершенно одна.

Через пару дней Генрих собрал небольшой чемодан, поцеловал меня на прощанье, и уехал в Италию. Я затосковала, как только за ним закрылась дверь. На работе день начался ничем не лучше: варшавское восстание, которое никак не удавалось подавить, начало действовать фюреру на нервы, и он требовал немедленного разрешения ситуации всеми возможными средствами. Можно и не говорить, что вся ответственность за операцию пала на группенфюрера Кальтенбруннера, от чего он явно не был в восторге.

Со стрессом он всегда справлялся проверенным способом — алкоголем — и начинал наливать себе приличную порцию бренди едва ли не в десять утра. Каким-то необъяснимым образом, но бокал в руке помогал ему справляться с ситуацией куда лучше, чем его непьющим подчинённым, которые носились по отделу, как куры с отрубленными головами, и за каких-то полчаса он обрисовал общий план того, как снова взять гетто под контроль вооружённых СС.

В тот день доктор Кальтенбруннер и вовсе не выпускал бокала из рук, даже когда диктовал мне оставшиеся приказы для командиров СС, и к тому времени, как мы закончили (значительно позже привычных пяти часов), он был уже заметно пьян. Я мудро решила держать рот закрытым и не раздражать его ещё сильнее своим нытьём по поводу судьбы несчастных обитателей гетто или замечаниями о том, что ему стоило поменьше налегать на бренди. У австрийца, как и у большинства из них, и так темперамент был ещё тот, а потому злить его сейчас было бы сущим самоубийством.

Но когда припозднившийся Вальтер Шелленберг появился на пороге с докладом, я почуяла грядущую бурю. Шеф внешней разведки и так-то отличался особым талантом приводить своего начальника в бешенство с завидной регулярностью, но сегодня, когда тот и так был не в духе, да ещё и вынужден был задержаться из-за несвоевременного доклада Шелленберга, который не потрудился вовремя его доставить (а может, и сделал это нарочно), было ясно, что добром вечер не кончится. Я вздохнула, как только услышала, как шеф РСХА начал всё больше повышать голос, и даже Георг решил сбежать, пока и ему не влетело заодно, «к группенфюреру Мюллеру в отдел за радиограммами». Я укоризненно покачала головой, провожая взглядом его удаляющуюся спину; некоторые мужчины всё же были теми ещё трусами.

Меньше чем через пять минут мой начальник уже кричал на весь отдел, но как только к крикам примешался звон разбитого стекла, я только молча вознесла молитву, чтобы он не убил ненароком несчастного Шелленберга: в конце концов, тот был всё же неплохим шефом, да и был очень нужен мне для работы с контрразведкой. Дверь в приёмную резко распахнулась, и шеф SD-Ausland показался на пороге, явно решив ретироваться, пока следующий стакан или чем там в него доктор Кальтенбруннер запустил, не попал в цель.

— Я бы на вашем месте пошёл домой, — пробормотал он, быстрым шагом пересекая приёмную и одновременно крутя пальцем у виска, явно намекая на то, что наш шеф находился не в совсем здравом уме, мягко говоря.

Я обдумала его предложение секунд десять, но затем всё же встала, сделала глубокий вдох и открыла дверь в кабинет доктора Кальтенбруннера. Он курил у окна и даже не повернулся, когда я вошла. Бардак рядом с его столом был весьма впечатляющим: похоже, что он ещё и бумагами в Шелленберга швырнул, прежде чем схватиться за бутылку, которая лежала теперь, вдребезги разбитая, у противоположной стены. Я снова покачала головой и прошла в личную ванную комнату шефа РСХА, чтобы принести полотенце. Я подобрала самые большие куски стекла, а остальное подобрала влажным полотенцем.

— Да оставьте вы это… Они потом всё уберут, — наконец проговорил доктор Кальтенбруннер.

— Уберут, только до этого вы наверняка наступите на какой-нибудь из осколков и разрежете себе ногу, — буркнула я в ответ, не оборачиваясь. — И прекратите курить, ради всего святого, тут дышать уже невозможно!

Не спросив его разрешения, я подошла к окну за его столом и распахнула его настежь, а затем и второе, рядом с которым он стоял, слегка покачиваясь и пристально меня разглядывая.

— Ехали бы вы домой, герр группенфюрер. Вам явно нужен отдых. Я пойду вымою руки и скажу вашему водителю, чтобы готовил машину.

Он ничего не ответил, а потому я приняла его молчание за согласие и направилась обратно в ванную, чтобы ополоснуть полотенце от стекла и бренди. Из-за открытой воды я не слышала его шагов, а потому инстинктивно дёрнулась, напугавшись, когда он вдруг неожиданно обхватил меня сзади руками.

— Вы чего вытворяете?! — Крикнула я, пытаясь высвободиться из его крепких объятий, но он только сильнее прижал меня к раковине своим телом. — Ну-ка отпустите сейчас же!

— Нет. Вы сегодня такая красивая… Я хочу вас.

Он начал целовать мою шею, одновременно расстёгивая мой форменный пиджак. От него жутко несло алкоголем, и только теперь я поняла, сколько группенфюрер Кальтенбруннер должно быть на самом деле выпил. Я отчаянно пыталась оттолкнуть его руки, но он был куда сильнее меня и по всей видимости имел огромный опыт в избавлении женщин от одежды.

— А вот я вас совершенно даже не хочу, поэтому сейчас же уберите руки, или я рейхсфюреру буду жаловаться!

— Мне дела нет до рейхсфюрера. Я хочу тебя, хочу снова к тебе прикоснуться… Я скучал по тебе с того дня в тюрьме.

Он сунул руку мне под пиджак и схватил меня за грудь, прижав меня вплотную к себе. Другой рукой он держал меня за шею, пытаясь повернуть моё лицо к себе, чтобы поцеловать меня. Я не могла ослабить его душащую хватку даже обеими руками.

— Отстань от меня!

— Нет. Ты моя теперь…

Группенфюрер Кальтенбруннер снова попытался прижаться губами к моим, но я резко дёрнула головой и уперлась обеими руками в раковину, стараясь оттолкнуть его от себя. Это, естественно, ни капли не помогло.

— Прекрати сопротивляться, глупая ты девчонка. Тебе это всё равно не поможет.

Запустив зубы мне в шею, он сорвал-таки с меня пиджак. Я всё ещё пыталась совладать с его руками на своей груди, но он оттолкнул мои руки и рванул на мне рубашку. Тут я уже не на шутку испугалась и закричала. Шеф РСХА только глухо рассмеялся.

— Кричи, сколько хочешь, сладенькая моя. Тебе здесь никто не поможет. Что же до меня, то мне даже нравится, когда мои женщины кричат.

Как я не пыталась его остановить, он всё равно задрал моё бюстье наверх и сжал ладонями мою грудь. Я оглянулась по сторонам, отчаянно стараясь найти хоть что-то, чем можно было бы его стукнуть, но ничего подходящего как назло не было. Я оказалась в совершенно беспомощной ситуации, потому как даже если бы Георг вернулся в приёмную, я сильно сомневалась, что он решился бы вмешиваться в дела своего шефа.