Как она ни устала после бесконечной скачки, ей очень хотелось удалиться в предложенную им постель, но ей дали мужа, а вместе с ним – его жизнь. Она не позволит ему снова убежать от нее!

– Подождите! – велела она так громко, чтобы он не мог притвориться, будто не слышал ее. Она должна сказать сейчас. – Если мы поженимся, здесь будет мой дом.

– Я уже вам говорил. Здесь мы жить не будем.

– Даже если мы будем жить при дворе. Даже если мы отправимся… – Она ахнула, осознав свою ошибку. Пока слова не слетели с ее губ, она сама не понимала, как сильно ей хочется остаться. Помолчав, она поспешила исправиться: – Даже когда мы отправимся в Кастилию! – Она надеялась, что он не накричит на нее за ее сомнения, и поспешила его умилостивить: – А мы непременно туда отправимся. Я знаю.

Его охватила какая-то давняя боль; она ощущалась в уголках его глаз. Ее страхи утихли. Видимо, ни его сердце, ни его дом давно не знали утешения.

Она заговорила мягче:

– Здесь ваша земля, земля, которая будет принадлежать… – Сможет ли она рискнуть и произнести эти слова? – Нашему сыну. Я об этом позабочусь.

Он довольно долго молчал. Она пыталась понять, о чем он думает. Что у него на лице? Удивление? Гнев? Скаргилл всегда набрасывался на нее немедленно. А ее будущий муж, похоже, всегда сначала думает.

Гил вздохнул. Пожал плечами.

– Управляющий вас проводит. – Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, видимо, считал, что разговор окончен.

Ей казалось, что сэр Волфорд ничего не боится. Но здесь ему не по себе. Что же таится в стенах замка, в его родной земле?

– Не управляющий! Вы! – Голос ее звучал не так уверенно, как ей бы хотелось. – Хочу, чтобы именно вы проводили меня туда.

Она протянула к нему руку.

Пальцы у нее дрожали, и она старалась держать руку ровно, когда посмотрела ему в глаза. Его голубые глаза, которые, казалось, могли одновременно жечь и замораживать ее, заставили ее замолчать.

«Если он коснется моей руки, если я почувствую прикосновение его кожи…»

Но он не подал ей руки.

Она уронила дрожащую руку и посмотрела в пол, чувствуя, как краска стыда заливает ей лицо. Он не хочет на ней жениться.

Она ему не нужна.

– Что ж, хорошо. Пойдемте.

Ей пришлось семенить, чтобы поспевать следом за ним.

Идя по коридору, Валери гадала, не ошиблась ли она. Может, если бы ее проводил управляющий, она больше узнала бы о замке и его прежних обитателях. Гил же лишь сухо называл: «Здесь главный зал. Там конюшня». Никаких детских воспоминаний. Ни слова о своих родственниках.

Кто жил раньше в этих пустых комнатах? Какой была здешняя жизнь, когда Гилу было пять или шесть лет? В его голосе слышалось больше теплоты, когда он говорил о Кастилии.

«Когда вы увидите Замок плачущих ветров, вы, надеюсь, лучше поймете, что за „конь“ ваш будущий муж», – обещал он. Однако пустые стены никак не помогали разгадать тайну.

– Тут, – тихо начала она, – очень давно никто не жил.

– Да.

Возможно, управляющий как-то умел разбираться с арендаторами, но хозяйство вел из рук вон плохо. И если даже свои личные комнаты он содержал в чистоте, по пути Валери замечала во всех углах пыль, паутину и даже птичьи гнезда. Сохранившаяся мебель была грубой. Она не увидела ни одного декоративного подсвечника, ни одного даже вытертого гобелена, который украшал бы залы. Хотя, конечно, ни один нормальный управляющий не станет напрасно тратить время и деньги, постоянно готовя к приезду хозяина замок, который тот не жаловал.

– Здесь было так же, когда вы были ребенком?

– Почти. – Его губы сложились в суровую складку. – Когда я впервые попал в замок Лосфорд, я понятия не имел о вежливом обращении.

– И у вас нет ни братьев, ни сестер?

– Мой брат ушел в монастырь. Мы с ним не виделись много лет.

Она понимала. Так оно было всегда.

Наконец они дошли до главной спальни. Слуги постарались, как смогли: вытерли пыль, принесли постельное белье и одеяла. Правда, кровать была простой, как в богадельне.

И все же это была кровать. Возможно, когда-нибудь они ее разделят.

Валери отвернулась. Брачное ложе никогда не было для нее приятным местом.

Гил подошел к окну, выглянул наружу и, не поворачиваясь к ней, заговорил.

– Вы сказали, что я должен знать, что я получаю, – сказал он. – Что никто не покупает лошадь, не осмотрев вначале зубы и бабки…

Наконец он повернулся к ней лицом. Она попыталась понять, о чем он думает. Опечалила или разозлила она его своими вопросами?

– Вы тоже имеете право знать про меня. – Жестом он велел ей сесть.

Рядом с кроватью стоял маленький табурет. Валери машинально провела рукой по сиденью, проверяя, вытерли ли пыль, села и сложила руки на коленях.

Он заговорил не сразу. Какое-то время стоял, глядя в окно, потом окинул рассеянным взглядом комнату. Какие воспоминания здесь таились? Наконец он посмотрел на нее в упор и вздохнул.

– Моя мать – урожденная Бруэн.

Бруэн… Само звучание фамилии казалось зловещим. Она слышала такие страшные истории, что в них невозможно было поверить. Истории о том, что случилось еще до ее рождения: представители этой семьи занимались вымогательством, похищали и насиловали женщин… Кто-то говорил о священниках, которые исчезали бесследно…

– Но ведь это было много лет назад, – сказала она, как будто время способно стереть зло.

– Все началось еще до того, как на престол взошел нынешний король, до того, как мы начали воевать с Францией. Сорок с лишним лет назад.

Однако мужчины по-прежнему крестились, слыша зловещую фамилию. И теперь этот человек, в чьих жилах течет проклятая кровь, будет ее мужем и разделит с ней ложе. Она сложила руки, словно для молитвы.

– Расскажите!

Какое-то время он молча смотрел на нее.

– У моего дедушки Бруэна было семеро сыновей и одна дочь. Дочерью была моя мать.


Гил терпеть не мог рассказывать; он не любил оживлять прошлое, о котором больше всего хотелось забыть. Но раз никто не открыл ей правды, он должен во все ее посвятить.

«Семеро сыновей Бруэна. Больше, чем способна вынести земля».

Он с детства знал, что его родственники греховны. Его мать, самая младшая представительница рода, вышла замуж за Волфорда, но все равно не могла избавиться от пятна. Его отец умер, когда он был совсем мал, и Гил с матерью жили в замке Бруэнов.

Его называли Замком плачущих ветров. Кровь запачкала его стены и пропитала землю, в которой по-прежнему зарыты доказательства грехов его родичей. О них он говорить не станет, даже сейчас.

Дед поддерживал видимость респектабельности, но Гил замечал, как его дяди приезжали и уезжали в любой час, прячась под защиту замковых стен, если правосудие оказывалось слишком близко. Лишь одному из братьев, как считалось, удалось избежать проклятия – он стал священником.

Семья была окружена дурной славой за одно или даже два поколения до рождения Гила. Во всяком случае, до того, как нынешний король укрепил свою власть; до того, как можно было заработать целое состояние на заложниках-французах, которых брали в плен ради выкупа. В то тревожное время легко было быть самому себе законом.

Мать называла своих братьев добродетельными; уверяла, что они борются с продажными церковниками. Гил, конечно, не знал обо всем, что они творили. И только когда он уехал из дому, чтобы получить воспитание в замке Лосфорд, он в полной мере понял, что значит быть Бруэном.

Много лет он гадал, почему такой влиятельный человек взял его к себе. Лишь гораздо позже он выяснил, что по крайней мере один его дядя сражался бок о бок с королем во Франции. Бруэнам простили их прегрешения, потому что с их помощью удалось одержать славную победу при Креси.

Королю иногда пригождаются даже разбойники.

Граф взял Гила к себе по просьбе короля; несомненно, он надеялся держать его как можно дальше от дурного влияния родни.

Младший брат Гила ушел в монастырь – возможно, чтобы замаливать грехи своих родственников. Гил выбрал искупление войной, способ доказать свою честь и бежать в чужую страну.

Он служил оруженосцем Лосфорда во Франции, так что у него была масса возможностей добиться цели. Во всех стычках, на всех поединках он придерживался кодекса рыцарства. Если какие-то оруженосцы иногда прикарманивали монеты или безделушки, найденные у врагов, он никогда так не поступал. В гуще боя некоторые рыцари могли добить упавшего, а не взять его живым; ими руководила не столько жадность, сколько страх. Гил с самого начала поклялся, что всегда будет драться честно, пусть даже ценой собственной жизни. Ему хотелось завоевать уважение; иначе его существование оставалось жалким.

Постепенно у тех, кто сражался с ним рядом, иссякали насмешки и колкости. Его подвиги запоминались больше, чем деяния его родственников, и его посвятили в рыцари раньше многих ровесников.

Однако после того, как граф Лосфорд погиб во Франции и наступил мир, Гилу пришлось вернуться в Англию. Именно тогда Марк, француз, который не знал о существовании Бруэнов, продолжил его воспитание и обучил новым приемам боя.

Потом много лет был мир, хотя Гил не хотел мира.

Поэтому он поступил на службу к Ланкастеру и вернулся на континент. После сражений в Кастилии были Аквитания, Кале, Арфлер, Абвиль, Коньяк, Лимож и многие другие. Он старался подольше оставаться как можно дальше от Англии. А если снова наступит мир? Тогда он найдет другой способ сражаться, отправится в Италию или на войну с турками-османами.

За время его отсутствия один за другим умерли его дяди: или от чумы, или утонули в наводнение, кто-то упал с лошади. Поэтому, когда умерла его мать, замок, позорное наследие крови Бруэнов, перешел в руки Гила, став нежеланным бременем. Гил мечтал поселиться в таком месте, где о его прошлом никто не знал, а о нем судили бы лишь по его собственной репутации.

Он предпочел бы остаться в Испании и никогда не видеть этот разваливающийся замок, если бы не необходимость вернуться в Англию для подготовки нового похода. Он решил, что стоит рискнуть, потому что потом он получал возможность жить в таком месте, где хорошо знали рыцаря по прозвищу Эль Лобо.