Валери покосилась на Гила. Его суровое лицо было печально, как будто он оплакивал королеву вместе с погибшими. Она жалела, что они не одни. Тогда она могла бы обнять его, и они утешили бы друг друга.

– Ваш муж прислал меня, чтобы передать вам известия, – сказал он. – Он остается в Лондоне, чтобы готовить новый план.

Констанца крепче сжала ребенка; девочка пискнула. Да, отныне все будет вращаться вокруг этого ребенка и будущих детей. Ее долг перед страной и своей дочерью – одно и то же.

– Англия и Кастилия едины, ваше величество, – продолжал Гил. – А чтобы укрепить этот союз, ваш король решил, что ваша сестра и его брат также поженятся. Церемония состоится через неделю.

Королева нахмурилась. Хотя такое решение влияло на ее сестру и порядок престолонаследия, король принял его в одиночку. Да, Констанца в Англии – не королева.

– Ла Рейна еще не может ехать! – запротестовала Валери. – И двух недель не прошло после родов!

– Монсеньору Испании это известно, – ответил Гил. – Он понимает, что Ла Рейна останется здесь.

Когда королеве перевели его слова, Валери нахмурилась и прошептала Гилу на ухо:

– Неужели свадьба так быстро?

– Да, и не только…

Не только? Валери посмотрела на Констанцу.

Ей только что перевели, что сказал Гил, и она нахмурилась. Затем снова вернулась ее царственная осанка.

– Изабель будет готова.

– Я останусь здесь с вами, – сказала Валери, чтобы утешить ее. – Мы помолимся за успех союза и за Кастилию.

– Нет, – возразил Гил, не сводя взгляда с Валери. – Вы поедете с Изабель. Потому что мы тоже поженимся на следующей неделе.

Холодок пробежал по ее телу. Страх или предвкушение? Она уже не знала. Ясно, что даже королева не имеет права жить свободно, вне приказаний своего мужа. И все же, несмотря ни на что, Валери ощутила острый прилив желания, настолько сильного, что она едва могла дышать.

– Так скоро? – Конечно, она уже несколько месяцев знала, что рано или поздно этот день настанет.

– Так приказал монсеньор Испании.

Она отвернулась от него и снова посмотрела на королеву.

– Если королева позволит.

Просто жест, но больше она ничего не могла предложить королеве, чей муж даже не удосужился спросить, может ли она сейчас отпустить от себя леди Валери.

Констанца прижала свою дочь к груди. Она не улыбнулась, но поблагодарила Валери взглядом. Затем кивнула. Ее достоинство восстановлено. Все поддержали иллюзию, что она и в самом деле королева.

Они вышли, но, когда отошли подальше, Гил взял Валери под руку.

– Королеву ждут и другие неприятные новости. Может быть, лучше, если она узнает их от вас.


Гил слышал, что Ланкастер поручил дело леди Кэтрин, но, наблюдая за королевой и Валери, он понял: это будет слишком жестокий удар.

– Какие новости?

Ее голос оказался тверже, чем он ожидал. Доказательство ее храбрости.

– Монсеньору Испании… – его все больше раздражал этот титул, – не нравится имя, выбранное для ребенка.

– Неужели он не может позволить женщине назвать ребенка в честь ее матери? – Она вздохнула, заранее зная ответ. – Как же следует назвать ребенка?

– Кэтрин, – не сразу ответил Гил.

Широко раскрыв глаза, она молча сцепила руки перед грудью. Он не отвел взгляда; оба понимали, в чем причина.

– Она об этом не просила, – прошептала Валери.

– Да, не просила. Но он велел леди Кэтрин передать жене о своем решении.

– Не может быть! – Валери закрыла лицо руками, но потом снова подняла на него взгляд. – Никто не имеет права… – Потом она поняла, почему он ей сказал. – Вы хотите, чтобы это сделала я.

Видя, как ей больно, он передумал.

– Нет. Я сам ей скажу. – Хотя он понятия не имел, как лучше изложить дело.

Валери взяла его за руку. Он обнял ее, прижал к сердцу. Он сам не знал, кто из них кого утешает. Она была мягкой и теплой; от нее едва заметно пахло цветами – может быть, розами, которые она так любила.

«Вы будете ей хорошим мужем», – приказала королева Кастилии. И он тогда ответил утвердительно, не зная, что он не сумеет защитить ее от любой боли. Тогда он еще не понимал, что самые тяжкие раны – невидимые.

Она подняла голову.

– Будет лучше, если она услышит новость от меня и не узнает, что об этом уже известно многим…

Гил вспомнил, как, сам того не желая, сделал общим достоянием известие о том, что Валери изменял муж. Он кивнул, не в силах подобрать слова похвалы ее силе и доброте.

– Я должен возвращаться в Лондон. Приезжайте с Изабель как можно скорее.

Она кивнула.

– Кэтрин ни в чем не виновата. Как и Констанца.

Хотя Гил был согласен с будущей женой, вслух он ничего не сказал. Основная часть вины лежит на Ланкастере, человеке, которым он привык восхищаться больше остальных.

– Валери… – Он взял ее за плечи и заглянул ей в глаза. – Обещаю тебе. Имя для нашего ребенка ты придумаешь сама и назовешь его, как пожелаешь.

Она потянулась к его щеке, потом привстала на цыпочки и дотронулась до его губ своими.

Когда она отворачивалась, он заметил, как она смахнула слезинку.


Через несколько дней Валери пришла к королеве, чтобы попросить об отпуске. Кроме того, она хотела поговорить с королевой наедине, без Гутьерреса, который будет слушать каждое слово. Или станет свидетелем горя, которое принесла переданная ею весть.

По крайней мере, последнее ей удалось осуществить. В зале остались она сама со своим кастильским, королева со своим английским и некогда сосланная сорока, которую снова вернули в покои королевы. Как-нибудь они друг друга поймут.

Ла Рейна по-прежнему прижимала к себе ребенка. Девочка не сходила у нее с рук с тех пор, как Гил привез весть о поражении на море. Казалось, королева не доверяет англичанам, которые должны заботиться о ее семье. И о ее стране.

Валери сделала глубокий реверанс. Как ни странно, ей грустно было покидать эту женщину. Между ними установилась связь – они обе чувствовали себя сосланными.

– Ваше величество! Не знаю, когда мы с вами снова увидимся.

На лице королевы мелькнуло разочарование, но она быстро подавила его.

– Большая честь. Король, его сыновья… все там будут.

А ее не будет. Зато на свадьбу пригласили леди Кэтрин. Когда сестра Констанцы встанет у алтаря, чтобы принести брачные обеты, Кэтрин будет стоять совсем рядом с монсеньором Испании.

Констанца ни словом не обмолвилась ни о своем разочаровании, ни о собственной поспешной свадьбе – на бегу, в чужой стране, с незнакомым мужчиной.

Валери никогда еще так хорошо ее не понимала.

– Вы помогать Изабель, – прошептала Констанца на ломаном английском.

– Сделаю для нее все, что в моих силах… – Валери замялась и не сразу продолжила: – Ваше величество, я должна сказать вам еще кое-что. Передать кое-что от монсеньора Испании… – Валери надеялась, что королева не спросит, откуда ей обо всем известно.

Констанца вздрогнула, как будто заранее ожидала, что переданное ее мужем должно огорчить ее.

– Он решил, что девочку следует назвать Кэтрин. Королева затихла.

Попросит ли она объяснения? Откажется ли выполнить приказ мужа? И если да, что будет дальше?

– В моей семье нет такого имени. Возможно, у монсеньора Испании? У него?..

Валери очень хотелось, чтобы имя Кэтрин было фамильным для Ланкастера. Тогда все оказалось бы более приемлемым.

– Не думаю.

На лбу Констанцы проступила глубокая морщина. Валери задумалась. Может быть, передав новость самостоятельно, она лишь разбередила рану? Пусть бы известие передали официально, не наедине. Констанца, должно быть, что-то подозревала о связи леди Кэтрин со своим мужем, но иногда лучше гадать, чем знать наверняка.

– Мария Каталина, – произнесла Констанца после долгой паузы и улыбнулась. – Пусть называет ее, как захочет.

Валери присела в знак признательности, пряча улыбку. Сорока застрекотала; ее стрекот поразительно напоминал смех.

Королева погладила дочку по голове, но по-прежнему не сводила взгляд с Валери.

– Вы больше не в трауре.

Прошло несколько недель, однако раньше королева ни разу не упомянула об этом. Может, не одобряла? Сама Констанца почти всегда носила траур по отцу, хотя король Кастилии скончался три года назад. Или, может, она оплакивала смерть собственной жизни?

– Траур меня попросил снять мой… сэр Гил. – При воспоминании о поцелуе и о том, как он перебирал пальцами ее волосы, она раскраснелась. Заметила ли королева? – Надеюсь, вам это не неприятно.

Взгляд Констанцы выражал грусть, а не гнев.

– Он хочет на вас смотреть, – ответила королева, видимо вспомнив, что о собственном муже она не могла сказать того же; потом вскинула голову, величественно улыбнулась. – Вы поженитесь. Исполняйте свой долг перед своим супругом… – Она с ласковой улыбкой посмотрела на спящую дочку. – И перед своим ребенком.

Валери склонила голову.

– Молю Господа, чтобы у нас были дети.

– Я тоже помолюсь за вас. – Королева переложила ребенка на колени, обеими руками сняла с себя тяжелое золотое ожерелье и протянула Валери. – Вот, это поможет.

С ожерелья свисал золотой крест, инкрустированный рубинами. Валери ошеломленно смотрела на королеву.

– Ваше величество… – Она лишилась дара речи; несомненно, ей не положено носить такое украшение по закону о предметах роскоши. – Я не могу принять такой щедрый подарок!

– Это помогает в браке. – Констанца протянула руку и погладила крест, словно прощаясь с ним. – Там моя земля.

Валери посмотрела на крест. Королева отдавала ей драгоценную реликвию из святого места. В кресте – горсть ее родной земли.

– Ваш подарок – большая честь для меня. – Валери осторожно надела ожерелье себе на шею. Оно оттягивало шею, совсем как та ноша, которую возложила на нее королева.

Она взяла крест, и края врезались в ладонь. Если бы с ней так же путешествовала горсть кентской земли, когда ей придется отправиться в ссылку в Кастилию!