Я заметила, что, когда у него наступало помутнение, его глаза не становились совершенно черными – скорее темно-синими, с серо-голубыми крапинками. И тогда его настроение можно было назвать… мрачным. Правда, это случалось лишь изредка. Чаще он пребывал в возбужденном, даже приподнятом состоянии, но иногда становился капризным и обидчивым, и в такие минуты ничто его не устраивало. Диана, видите ли, плохо его кормила. Тренер не давал большой нагрузки во время тренировки. А еще я слишком много глазела на Пита.

Как ни смешно это звучит, все эти мелочи имели огромное значение для Реми, и я крутилась целый день, совершенно измотанная его всепоглощающей энергией и выносливостью, с которыми тяжело было тягаться.

– Зачем здесь собрались все эти люди? – спросила я, когда наш самолет приземлился в Нью-Йорке и мы увидели огромную встречавшую нас толпу, которую с трудом сдерживали ограждения и сотрудники охраны аэропорта.

– Ради меня, разумеется, ради чего еще? – заявил он.

Это прозвучало так самоуверенно, что даже Пит усмехнулся:

– Может, хватит выпендриваться, Реми?

Ремингтон игриво притянул меня к себе.

– Иди сюда, малышка. Я хочу, чтобы все мои фанаты знали, что ты принадлежишь мне. – Он уверенно положил свои большие руки мне на задницу, вокруг нас сверкали вспышки фотоаппаратов.

– Прекрати, Ремингтон!

Он засмеялся и провел меня к встречавшему нас лимузину, и прежде чем туда успели усесться остальные, он крепко прижал меня к себе и прижался губами к моему рту, целуя меня с такой дикой страстью, словно нам предстояла последняя ночь.

– Хочу тебя сегодня куда-нибудь увезти, – произнес он, почти не отрывая от меня губ. – Давай съездим в Париж.

– Почему именно в Париж?

– А почему бы и нет?

– Потому что у тебя три дня подряд будут бои.

Мне было весело, когда он вел себя так безрассудно. Я прижалась к нему и быстро, но крепко поцеловала в ответ, и прошептала:

– Пойдем куда-нибудь, где есть постель.

– А давай сделаем это на качелях.

– Ремингтон!

– А может, в лифте, – продолжал фантазировать он.

Я рассмеялась и погрозила пальцем моему большому плохому парню.

– Никогда в жизни не соглашусь заниматься этим в лифте. Если будешь настаивать, тебе придется поискать кого-нибудь другого.

– Но я хочу тебя трахнуть. Именно в лифте.

– Я тоже тебя хочу. Но в нормальной обстановке.

Его взгляд опустился ниже моей талии, и он из игривого, улыбающегося бога секса тут же превратился в требовательного и очень возбужденного бога секса.

– Хочу взять тебя прямо в этих миленьких брючках.

Чувствуя себя бесконечно желанной, я кивнула, улыбнулась, переплела наши пальцы, поднесла его руку к губам и перецеловала все его костяшки, покрытые ссадинами.

Он наклонил голову, явно удивленный, и ямочки на его щеках медленно исчезли. Похоже, раньше он никогда не удостаивался таких знаков внимания со стороны женщин. Мне внезапно захотелось дарить ему эти ласки еще и еще.

Я так и сделала.

Придвинувшись к нему, я сжала его подбородок ладонью и пробежала пальцами по волосам, наблюдая, как его взгляд становится тяжелым от желания и в нем появляется какое-то странное выражение.

Тут двери лимузина открылись.

Тренер устроился на переднем сиденье, а Пит, Райли и Диана сели напротив нас. Реми сжал мои пальцы, мешая убрать руку, словно запрещая мне это делать. Потом он подвинулся ближе к краю сиденья и опустил свои широкие плечи, как будто хотел стать меньше, что ему не удалось из-за мощных мускулов и роста. Неожиданно он схватил меня, притянул поближе и положил голову на самое мягкое место на моей груди, тихо вздохнув.

Я настолько удивилась, что застыла не шевелясь.

Пит удивленно поднял бровь, увидев, как Ремингтон, слегка застонав, с легким вздохом обнял меня еще крепче за бедра и притянул ближе, устраиваясь поудобнее. Брови Райли тоже поползли вверх. Диана, растаяв от умиления, с нежностью улыбнулась.

А я не просто растаяла – я растеклась по сиденью лужицей любви и нежности.

Мои родители – спортивный тренер и учительница – чудесные, добрые люди, но у нас в семье не было принято расточать объятия и поцелуи, в отличие от семьи Мелани, которая просто купалась в родительской любви и теперь распространяла ее на весь мир, словно это ее непременная обязанность. Но то, как Ремингтон смотрел на меня, не скрывая своей привязанности от окружающих, даже от своих поклонников во время боев, то, как сейчас он прильнул ко мне, словно огромный медведь, нашедший удобную берлогу для зимней спячки, заставляло меня испытывать доселе неизведанные, глубокие чувства, которые я не могла объяснить.

Я медленно и бесконечно нежно провела пальцами по его взъерошенным темным волосам, погладила его ухо. Он сидел, крепко обхватив мою талию руками, тесно прижав к себе, как подушку.

– Вы, ребята, наверное, хотите отдохнуть по приезде в гостиницу? – спросил нас Пит, и голос его странным образом дрожал, словно он тоже сильно волновался.

Я по-прежнему поглаживала волосы Реми и почувствовала, что он кивнул, не удосужившись оторвать свою тяжелую голову от моей груди.

Я никогда раньше не видела, чтобы он так спокойно вел себя, когда его болезнь обострялась.

Или чтобы он так долго сидел без движения.

Удивленное выражение на лицах Пита и Райли подтверждало, что они тоже ничего подобного не видели.

Поднявшись в номер, я занялась тем, что обычно делаю в таких случаях – расстегнула чемодан и положила сумочку с косметикой в шкафчик под раковиной в ванной.

Реми наблюдал за мной от двери, и в глазах его светилось неистовое желание. Заметив его напряженный взгляд, я прекратила чистить зубы и застыла с полным пены ртом. Он выглядел изголодавшимся, полным первобытной силы, и, как ни странно, в выражении его лица сквозило непонятное отчаяние. Я быстро прополоскала рот, когда он направился ко мне, и вытерла руки. Он продолжал смотреть на меня без тени улыбки, его потемневшие, кажущиеся бездонными глаза буквально пожирали меня. Я замерла на месте, глядя на него.

Он стянул с меня туфли и отбросил их в сторону, потом я услышала звук его падающих на пол кроссовок.

– Хочу, чтобы ты положила руки мне на голову.

Я послушно кивнула.

– Это помогает тебе унять беспокойные мысли?

Он покачал головой, потом взял мою руку, прижал ее к своей груди и проникновенно произнес, глядя мне в глаза:

– Это успокаивает меня здесь.

Самые разнообразные эмоции обуревали меня, когда я почувствовала под ладонью стук его сердца, медленный и мощный – так бьются сердца самых тренированных спортсменов. Я смотрела ему в глаза и видела в них неистовое желание, я понимала, что так безумно люблю его, и в тот момент могла поклясться, что наши сердца бились в унисон.

Он скользнул на кровать и уселся рядом со мной на покрывало. Мы оба не раздевались. Он снова опустил голову и прижал ее к моей груди, прижимаясь ко мне всем мускулистым телом, вдыхая мой запах. Я опустила голову и поцеловала его в макушку, перебирая пальцами его шелковистые темные волосы.

Он не спал уже несколько длинных, бесконечных, безумных дней и ночей.

Ночей, когда я чувствовала сквозь сон, как он гладит мои волосы и спину. Когда я слышала приглушенные звуки его музыки из наушников. Слышала, как он возится на кухне посреди ночи, принимает душ, и иногда просыпалась от того, что он начинал заниматься со мной любовью.

Но я ни разу не видела и не слышала, чтобы он спокойно спал.

Поэтому, когда его дыхание выровнялось, поняв, что он уснул в моих объятиях, уснул посреди дня, причем во время маниакальной стадии, я не смогла сдержать бушующих в моем сердце чувств.

Я тихо смахнула слезу, потом вторую. Раньше я даже не представляла, что такие мужчины существуют на свете. Или что у меня могут возникнуть такие отношения, настолько необъяснимая, но неразрывная связь. Никогда не думала, что отчаянное, почти болезненное желание, которое я испытывала к нему, может быть взаимным.

Впервые в жизни плача от счастья, я гладила его волосы, подбородок, шею, руки, вглядывалась в его совершенной формы чувственные губы, четкий, сильный подбородок, лоб, прямой нос – во все его невыразимо прекрасные черты.

Солнечные лучи пробились в комнату и осветили нас, позволяя мне любоваться совершенной красотой Реми, ставшей для меня своего рода наркотиком. Наша обувь валялась на полу, у двери стояли неразобранные чемоданы. Мы находились в очередном президентском номере очередной фешенебельной гостиницы, и, могу поклясться, никогда в своей жизни я не чувствовала полноту жизни так, как в тот момент, когда мой мужчина спал на моей груди, обняв меня своими сильными руками, уткнувшись носом мне в вырез блузки, и его теплое дыхание ласкало мне кожу.

Я коснулась его уха губами.

– А все благодаря тебе, – прошептала я, закрывая глаза. – Я совершенно счастлива сейчас. Рядом с тобой, где бы мы ни были, мне так хорошо и тепло.

Я решила не нарушать его сладкий сон и пропустила ужин, несмотря на то что в животе у меня урчало от голода – правда, это быстро прошло, и продолжала поглаживать большое, такое прекрасное тело любимого, и твердила шепотом: «Я люблю тебя, Ремингтон».

Он пошевелился только посреди ночи, и к тому времени я заметно устала, продолжая стойко охранять его покой, хотя уже с трудом могла поднять руку, чтобы погладить и приласкать его.

Он проснулся с легким стоном и тут же сгреб меня в объятия и крепко прижал к себе. Теперь я лежала в его руках, как в колыбели, уткнувшись в его широкую грудь, а он самозабвенно целовал мое ухо.

– Брук, – произнес он.

Лишь одно мое имя.

Голос его звучал хрипловато после сна, тихо и так ласково, что я поняла простую вещь: о чем бы он ни попросил меня, что бы ни предложил, я всегда отвечу «да».

– Да, Реми, – прошептала я таким же, как у него, слабым голосом и уткнулась носом в его ключицу.